- Законную!
- Всякая любовь законна, если это любовь!
- Позвольте с этим не согласиться!
Они уже вышли из дома и стояли возле брички.
- Что же вы мне посоветуете? - спросил Мюнхгаузен.
- Что ж тут советовать?… Живите, как жили. Но по людским и церковным законам вашей женой будет по-прежнему считаться та женщина, которая вам уже не жена.
- Бред! - искренне возмутился Мюнхгаузен. - Вы, служитель церкви, предлагаете мне жить во лжи?
- Странно, что вас это пугает, - пастор вскарабкался в бричку. - По-моему, ложь - ваша стихия!
- Я всегда говорю только правду! - Мюнхгаузен невозмутимо уселся рядом с пастором.
Лошадь помчала рысью.
- Хватит валять дурака! Вы погрязли во вранье, вы купаетесь в нем, как в луже… - пастора мучила одышка, и он яростно погонял лошадь. - Это грех!
- Вы думаете?
- Я читал вашу книжку!
- И что же?
- Что за чушь вы там насочиняли!
- Я читал вашу - она не лучше.
- Какую?
- Библию.
- О Боже! - Пастор натянул вожжи. Бричка встала как вкопанная.
- Там, знаете, тоже много сомнительных вещей… Сотворение Евы из ребра… Или возьмем всю историю с Ноевым ковчегом.
- Не сметь! - заорал пастор и спрыгнул на землю. - Эти чудеса сотворил Бог!
- А чем же я-то хуже! - Мюнхгаузен выпрыгнул из брички и уже стоял рядом с пастором. - Бог, как известно, создал человека по своему образу и подобию!
- Не всех! - Пастор стукнул кулаком по бричке.
- Вижу! - Барон тоже стукнул кулаком по бричке. - Создавая вас, он, очевидно, отвлекся от первоисточника!
То ли от этих слов, то ли от стука лошади заржали и рванулись вперед с пустой бричкой. Пастор побежал за ними.
- Вы… Вы… чудовище! - кричал пастор, на бегу оглядываясь. - Проклинаю вас! И ничему не верю! Слышите? Ничему! Все - ложь! И ваши книги, и ваши утки, все - обман! Ничего этого не было!
Мюнхгаузен грустно улыбнулся и пошел в обратную сторону.
Из дверей дома вышли обеспокоенные музыканты.
Мюнхгаузен сделал им знак рукой, и возникла музыка.
Марта стояла в открытом окне второго этажа. Лицо ее было печально, по щекам текли слезы.
Дирижируя оркестром, Мюнхгаузен попытался ее успокоить:
- Это глупо. Дарить слезы каждому пастору слишком расточительно.
- Это уже четвертый, Карл…
- Плевать! Позовем пятого, шестого, десятого… двадцатого…
- Двадцатый придет как раз на мои похороны, - улыбнулась Марта сквозь слезы.
- Перестань! - поморщился Мюнхгаузен. - Стоит ли портить такой вечер. Смотри, какая луна! И я иду к тебе, дорогая!..
Рамкопф прижался к стволу дерева и осторожно выглянул оттуда.
Марта на мгновение исчезла, а затем выбросила из окна веревочную лестницу. Лестница упала к ногам Мюнхгаузена. И он ловко полез вверх под соответствующее музыкальное сопровождение.
Потом они уселись на подоконнике, свесив ноги, и Марта сказала:
- Мне больно, когда люди шепчутся за моей спиной, когда тычут пальцем: "Вон идет содержанка этого сумасшедшего барона…" А вчера наш священник заявил, что больше не пустит меня в церковь.
- Давай поговорим лучше о чем-нибудь другом, - предложил Мюнхгаузен, вздыхая. - Смотри, какой прекрасный вечер! - Он указал на голубое небо и солнце, которое стояло в зените.
- Сейчас вечер? - спросила Марта, вытирая слезы.
- Разумеется, - улыбнулся Мюнхгаузен. - Поздний вечер.
Он прыгнул в комнату. Зажег свечи, и появившийся в доме оркестр заиграл вечернюю мелодию.
- Прости меня, Карл, я знаю, что ты не любишь чужих советов… - Марта неуверенно приблизилась к нему. - Но, может быть, ты что-то делаешь не так?! А! - Он повернулся к ней, и они внимательно посмотрели друг другу в глаза. - Может, этот разговор с пастором надо было вести как-то иначе? Без Софокла…
- Ну, думал развлечь, - попытался объяснить барон. - Говорили, пастор - умный человек…
- Мало ли что про человека болтают, - вздохнула Марта.
- Не меняться же мне из-за каждого идиота?!
- Не насовсем!.. - тихо произнесла Марта и потянулась к нему губами. - На время. Притвориться! - Она закрыла глаза, их губы соединились. - Стань таким, как все… - Марта целовала его руки. - Стань таким, как все, Карл… Я умоляю…
Он открыл глаза и огляделся вокруг:
- Как все?! Что ты говоришь?
Он попятился в глубь комнаты. Приблизился к музыкантам, внимательно разглядывая их лица.
- Как все… Не двигать время?
- Нет, - с улыбкой подтвердил скрипач.
- Не жить в прошлом и будущем?
- Конечно, - весело кивнул второй музыкант.
- Не летать на ядрах, не охотиться на мамонтов? Не переписываться с Шекспиром?
- Ни в коем случае, - закрыл глаза третий.
- Нет! - крикнул Мюнхгаузен, и музыканты перестали играть. - Я еще не сошел с ума, чтобы от всего этого отказываться!
Марта бросилась к нему. Попыталась обнять:
- Но ради меня, Карл… ради меня…
- Именно ради тебя! - тихо сказал он, отстраняясь. - Если я стану таким, как все, ты меня разлюбишь. И хватит об этом. Ужин на столе.
- Нет, милый, что-то не хочется… Я устала. - Она медленно пошла к двери.
- Хорошо, дорогая, - задумчиво сказал он, глядя ей вслед. - Поспи. Сейчас я сделаю ночь. - Он посмотрел на неподвижных музыкантов и громко крикнул им: - Ночь!
Они спохватились и поспешно бросились прочь из комнаты, снимая на ходу сюртуки, взбивая подушки, укладываясь в постели…
Рука Мюнхгаузена перевела стрелки часов на двенадцать. Появился довольный Томас с подносом:
- Господин барон!
Мюнхгаузен резко обернулся и гневно произнес:
- Что ты орешь ночью?
- Разве уже ночь? - изумился Томас.
- Ночь.
- И давно?
- С вечера. Посмотри на часы.
- Ого!
- Что еще?
Томас перешел на зловещий шепот:
- Я хотел сказать: утка готова.
- Отпусти ее. Пусть летает.
Мюнхгаузен устало прислонился к стене и закрыл глаза.
Томас с некоторым сомнением повертел зажаренную утку в руках и швырнул ее в открытое окно…
Наблюдающий за домом Рамкопф от неожиданности едва не свалился с дерева.
Из окна дома, хлопая крыльями, вылетела дикая утка и скрылась за развесистыми кронами деревьев.
Рамкопф выскочил из кустов и подбежал к дому барона. Окно по-прежнему было распахнуто, и из него по стене спускалась веревочная лестница.
Рамкопф огляделся и быстро полез по лестнице вверх. Убедившись, что его никто не видит, перебрался в дом. Озираясь и пробираясь на цыпочках, он сделал несколько осторожных движений. Взгляд его упал на секретер. Перед ним лежал лист бумаги, на котором было что-то начертано. Рамкопф быстро схватил бумагу, спрятал в нагрудный карман. Послышались чьи-то шаги. Он вздрогнул. Метнулся к окну. Перемахнул через подоконник.
Через несколько мгновений он уже был в седле и мчался галопом в сторону леса…
- Нельзя!.. Нельзя так сидеть и ждать! Ведь в конце концов он обвенчается с этой девкой! - кричал Феофил Мюнхгаузен, с пафосом заламывая руки.
- Успокойся, Фео! - Баронесса ринулась через гостиную к двери. - Что можно сделать? Сегодня должен приехать бургомистр. Он был в канцелярии герцога…
- Что могут решить чиновники, мама! - взвизгнул Феофил и бросился вдогонку. - Надо действовать самим!
Баронесса стремительно вышла из гостиной. У балюстрады ее встретил лакей:
- Господин Рамкопф.
Генрих Рамкопф стоял внизу у парадной лестницы. По его взгляду баронесса поняла, что есть важная новость.
Они бросились навстречу друг другу.
Рамкопф вынул из нагрудного кармана лист и протянул баронессе. Она быстро пробежала его глазами. Потом взглянула на Рамкопфа:
- Браво, Генрих! Это ценная улика.
Он поцеловал ей руку. Приблизился к ее губам. И тотчас сверху закричал Феофил:
- Господин Рамкопф, вы друг нашей семьи, вы много делаете для нас. Сделайте еще один шаг!
- Все, что в моих силах! - любезно отозвался Рамкопф. Феофил сбежал вниз по лестнице:
- Вызовите отца на дуэль!
- Ни в коем случае! - побледнел Рамкопф.
- Но почему?
- Во-первых, он меня убьет, - начал объяснять Рамкопф. - Во-вторых…
- И первого достаточно, - перебила его баронесса. - Успокойся, Фео!
- Я не могу успокоиться, мама! - Феофил заметался по дому, сжимая кулаки. - Все мои несчастья из-за него! Мне уже девятнадцать, а я всего лишь корнет, и никакой перспективы… Даже на маневры меня не допустили. Полковник заявил, что он отказывается принимать донесения от барона Мюнхгаузена. - Он остановился перед портретом Мюнхгаузена. - Почему ты держишь в доме эту мазню?
- Чем она тебе мешает? - в свою очередь вспылила баронесса.
- Она меня бесит! - взвизгнул Феофил и схватил шпагу. - Изрубить ее на куски!
- Не смей! - баронесса бросилась к сыну. - Он утверждает, что это работа Рембрандта.
- Чушь собачья! Вранье!
- Конечно, вранье! - согласилась баронесса. - Но аукционеры предлагают за нее двадцать тысяч.
- Так продайте, - посоветовал Рамкопф.
- Продать - значит признать, что это правда. В дверях появился лакей:
- Господин бургомистр.
- Наконец-то! - облегченно вздохнула баронесса. Бургомистр был явно растерян.
- Добрый день, господа! - Он приложился к ручке баронессы. - Вы, как всегда, очаровательны. Рамкопф, вы чудесно выглядите. Как дела, корнет? Вижу, что хорошо.