Любаша, уже лёжа в постели, со страхом прислушивается к крикам, доносящимся со двора.
- Вот оно… Вещественное доказательство! - победоносно произносит Самохвалов, поднимая с земли клок от брюк Вани.
Коротеев, взяв у него из рук обрывок материи, внимательно разглядывает его, потом, бросив взгляд на открытое окно в комнате дочери, сразу догадывается, в чём дело.
- Непутёвый Ваня! Его работа - ясное дело! Его паспорт, - ехидно говорит девушка с капризными губами.
Злой Коротеев быстро поворачивается и идёт по залитой лунным светом деревенской улице. За ним идут все присутствующие. Горячие споры продолжаются на ходу.
- И как ему, обормоту, не стыдно! - укоризненно говорит женщина средних лет с бегающими глазками заядлой сплетницы. - До чего парень докатился - на воровство пошёл!
- Нехорошо гусей воровать, - назидательно говорит Самохвалов. - Птица эта шумливая… с ней хлопот не оберёшься, - серьёзным тоном добавляет он.
- Зачем Ване гуси? Он к Любаше пробирался, - шёпотом говорит один из парней, идущий рядом с Самохваловым.
Услышав имя Любаши, Самохвалов кричит:
- Начал с гусей, а потом и до лошадей доберётся!
- Сроду у нас в деревне воров не было, - качая головой, говорит седая женщина.
- Если воров нет, зачем держать собак? - спрашивает Самохвалов. - Они только против воров и действуют. Иначе одни накладные расходы.
- Собаки - это так… для порядка, - неуверенно отвечает какой-то старик.
- Знаю я эти порядки! - ехидно улыбается Самохвалов. - Слава богу, что собака голос подала, иначе завтра Ваня Бровкин отвёз бы гусей на базар. И поминай как звали!
- Совсем повредился парень. А всё от лени, от безделья это, - беседуют между собой женщины, идущие за Коротеевым.
- Никогда не поверю, что Ваня пришёл воровать! - убеждённо говорит один из колхозников.
- А зачем к гусям лез? - спрашивает Самохвалов. - Гуси только для питания и пригодны. С ними песни не споёшь!
- Он не к гусям, а к гусыне пристраивался, - ухмыляется один из парней.
Любаша в своей комнате. Она сидит на кровати и с волнением прислушивается к удаляющемуся шуму.
Входит Елизавета Никитична, включает свет и сердито смотрит на дочь.
- Чего в темноте прячешься? Ну говори, что вы там натворили?
Уткнувшись головой в подушку, Любаша расплакалась. Выражение лица Елизаветы Никитичны смягчается, она садится на кровать и, обнимая дочь, с мягкой укоризной говорит:
- А ведь завтра над нами вся деревня будет смеяться.
- Ну и пусть! - всё ещё плача, но уже, как всегда, капризно отвечает Любаша.
- Бездельник он, дочка. Не пара он тебе.
- А мне всё равно, какой он, - отвечает дочь и, прижавшись головой к матери, шёпотом добавляет: - Люблю я его.
Елизавета Никитична с досадой качает головой и, гладя рукой голову дочери, вздыхает.
- Горе ты моё горюшко…
Всё ещё сердитый Коротеев быстрыми шагами молча идёт по улице. За ним еле поспевают Самохвалов и остальные.
Разбуженные шумом, просыпаются колхозники и, выбегая на улицу, недоумевающе спрашивают:
- Что такое? Почему стреляют?
- Воры!
- Какие воры?
- Обыкновенные.
- Ваня непутёвый к председательским гусям подбирался, - нарочито громко, чтобы все слышали, говорит Самохвалов.
- Эй ты, бухгалтер! - грозно наступает на Самохвалова какой-то парень. - Заткнись, иначе я не поручусь за твоё здоровье!
- Отстань от него! - тянет парня за рукав девушка.
У Бровкиных. Ваня слышит доносящиеся с улицы крики людей. Он нервно шепчет:
- Пропал… Идут…
Мать прислушивается к шуму и, догадавшись, в чём дело, сразу свирепеет.
- Я им покажу!
Она поворачивается, чтобы выбежать на улицу, но Ваня хватает её за руку.
- Не твоё это дело, мама, не вмешивайся.
- Как это не моё дело? - не унимается Евдокия Макаровна. - Чего они за тобой гоняются, как за каким-нибудь преступником? Я им…
- Подожди, мама, - удерживает её Ваня. - Я забор сломал.
- Какой забор? - удивляется Бровкина.
- Председательский, - со вздохом отвечает Ваня.
Евдокия Макаровна молча разводит руками и садится. После небольшой паузы, укоризненно качая головой, произносит:
- Разве мало других заборов? Зачем именно председательский, сынок? - И со вздохом добавляет: - Горе ты моё горюшко…
Ваня смотрит в открытое окно. Мимо идут колхозники. Повернули к крыльцу Бровкиных. Слышен громкий стук в дверь. Ваня ложится на кровать и накрывается одеялом.
У крыльца стоит Коротеев и громко стучит в дверь. За дверью слышен голос Евдокии Макаровны:
- Кто там?
- Это я. Коротеев, открой, Евдокия!
Евдокия Макаровна открывает дверь.
- Что случилось, Тимофей Кондратьевич?
- Где Ваня?
- Дома. Кажется, спит.
Коротеев без приглашения входит в дом. За ним - Самохвалов и несколько колхозников. Остальные ждут на улице. В первой комнате вспыхивает свет. Коротеев видит: на стуле разбросана одежда, на полу мокрые от росы сапоги, на столе лежит гармонь.
- Что случилось? - спрашивает мать.
- Он у председателя забор сломал, - отвечает один из колхозников.
- Будет вам! Он ведь у меня непьющий.
- А зачем гуси гоготали? - иронически замечает Самохвалов.
Коротеев берёт со стула брюки Вани и внимательно их разглядывает. Сзади огромная дыра.
- Аполлинарий Петрович! - обращается он к Самохвалову. - Приложи.
Самохвалов с готовностью прикладывает клок материи к брюкам Вани.
- Полное совпадение! - восклицает он. - Криминал. А вы говорили, что гуси тут, так сказать, ни при чём.
- Новые брюки, только что купила! - сокрушается Евдокия Макаровна.
Коротеев решительно распахивает дверь в комнату Вани.
Ваня, повернувшись лицом к стене, лежит, укрывшись одеялом.
Коротеев, подойдя к кровати, останавливается и громко спрашивает:
- Тебе ничего не снится?
Молчание.
Коротеев садится на стул.
Вошедшие в дом колхозники тоже садятся и смотрят на Ваню.
Вся эта сцена производит такое впечатление, будто друзья собрались у постели больного.
В окна просовываются головы любопытных.
- Ну и артист! Как всё натурально представляет! - шепчет кто-то в тишине.
- Смотрите, даже не шелохнется! - говорит другой уже громче.
- Что там случилось? Почему молчат? - спрашивает кто-то, кому не удаётся пробиться к окну.
- Держись, Ваня! Спи! Не то худо будет! - ободряюще кричит со двора какой-то парень.
Смех на улице.
Свет из первой комнаты освещает стену возле кровати, на которой висит портрет солдата с орденом Славы и множеством медалей на груди. Это фотография отца Вани.
Коротеев хмуро глядит на портрет, потом поворачивается к Бровкиной:
- Жаль мне, Евдокия, что у такого отца такой сын уродился…
Ваня, незаметно скосив глаза на портрет отца, тяжело вздыхает.
- Ничего не поделаешь, Тимофей Кондратьевич, гримасы природы! - ехидно добавляет Самохвалов.
Хохот за окном.
Коротеев поморщился.
- Ну вот что, Иван, - говорит он вставая. - Это моё последнее предупреждение. Иначе поставим вопрос на правлении колхоза и вышвырнем тебя, как сорную траву. Понял? - грозно спрашивает он.
Ваня, слегка открыв глаза, наивно отвечает:
- Понял, Тимофей Кондратьевич.
Громкий хохот собравшихся за окном.
Коротеев быстро выходит из дома Бровкиных, за ним - Самохвалов.
За Самохваловым устремляется встревоженная Евдокия Макаровна.
- Что же это такое получается, Тимофей Кондратьевич? - сердито говорит Самохвалов. - В ваших руках вещественные доказательства. Забор сломан.
- Да он же мальчик, - старается оправдать сына Евдокия Макаровна.
- Хорош мальчик! - нарочито громко кричит Самохвалов. - Эдак он и до амбаров доберётся.
Бровкина, вдруг рассвирепев, набрасывается на Самохвалова:
- А ты кто такой? Кто ты такой, я тебя опрашиваю? Кто дал тебе право так говорить о моём сыне?
- Успокойся, Макаровна, - обращается к ней Коротеев. - Я ведь только хотел узнать, зачем он у меня забор свалил…
- Не затем, чтобы гусей у тебя воровать, Тимофей Кондратьевич, не затем, ты это хорошо знаешь, - уже не без ехидства говорит Бровкина.
- А зачем, я вас спрашиваю? - снова вмешивается Самохвалов.
- А какое твоё дело? - опять набрасывается на него Евдокия Макаровна. - Прощалыга ты этакий! Кто ты такой? Кто тебя звал в мой дом?
Коротеев удерживает разбушевавшуюся Бровкину. Поворачивается к присутствующим:
- Да помогите же вы!
Женщины обступают Евдокию Макаровну, всячески стараясь успокоить её.
Полдень. На пригорке у края большого колхозного огорода лежит Ваня с пастушечьим кнутом в руке и насвистывает свою любимую мелодию.
Внизу, у реки, стадо колхозных свиней. Некоторые из них вошли в воду, спасаясь от жары, другие роют рылом землю на берегу.
Ваня поднимает голову, садится и, окинув взглядом своё стадо, продолжает насвистывать мелодию.