Клюшников. Какой на хер рубль? Тут полгода черные, а у них вторник!
Радио. Соляра дешевле газводы была, а теперь бриллиантовая. Берегите все, что есть. Мы не можем помочь. Извините. Конец связи.
Клюшников. Сучонок…
Левон. Зря шли?
Клюшников. Ну!
Левон. Может, тут переночуем?
Клюшников. Ага. Как в одиннадцатом и переночуем.
Левон. Не понял.
Клюшников. Шли, переночевали. Их завалило. Откопаться нельзя, как бетон же. Ждали, пока растает. Полгода.
Левон. Полгода?
Клюшников. Ну. А потом под лед ушли, когда растаял.
Левон. И все?
Клюшников. И все.
Левон. Тогда поехали.
Запись 8
Левон. А правда, что, если тут порезаться, рана не заживет?
Клюшников. На улице – да.
Левон. И просто истечешь?.. Интересная смерть.
Клюшников. Ты охренел совсем?
Левон. Ну я так. Теоретически.
Клюшников. А ты выйди да вдохни глубоко. И все. Вот тебе и пневмония. Тут много-то не надо. И тоже очень интересно.
Левон. Вы не думайте, что я планирую.
Клюшников. А я вообще про тебя не думаю.
Левон. Это очень страшно, что они топливо не привезут?
Клюшников. Не знаю, прикинуть надо. "Молодежка" столько жрет. Пятисоткиловаттным дизелем же. Я думал на всех, океанским лайнером завезут… Не знаю. Будем, видно, здесь просто жить… Все равно до декабря ходов во льду не будет. Не заберут. Никакой работы толком. Курорт, блин.
Левон. А может у соседней станции запас взять? Может, дотянем?
Клюшников. Нашел, где эксперименты ставить. Приказ есть приказ.
Левон…Петр Георгич, а так бывало вообще? Ну, чтоб топливо не привозили?
Клюшников. Нет.
Левон. Может, изменится все еще, переломный этап. Россия меньше стала, легче все контролировать… Будем, как Швейцария. С грузом тяжело идти, а тут отбросили лишнее.
Клюшников. А чё Швейцария?
Левон. Ну, порядок у них…
Клюшников. Дурак ты, малой…
Левон. Почему? Многие так думают.
Клюшников. Дураки думают. Умные делают.
Левон. "Слова, слова, слова…"
Клюшников. Знаешь, почему в твоей Швейцарии порядок? Потому что она для порядка. Нужно делать то, для чего ты родился.
Левон. А мы для чего родились?
Клюшников. Да уж не для того, чтобы жить сыто, Лева. Это хомяк запасы делает, а зверь покрупнее убивает, ест и дальше бежит. Россия для миссии. Понимаешь? Нам цель надо. Большую, высокую. Мы за нее и голодать готовы, и Москву сжечь… Мы – лев, не хомяк. Нам не надо красиво да хорошо, нам вперед надо. Разбежались вот они, все такие независимые. И цель у нас пропала. А без цели мы сдохнем. Понял? Не от голода, а от тоски. Смысла нет… Это хуже всего. Мы же тут не просто лед в пробирки пилим. Мы для смысла. И Гагарин для смысла. И Сталин.
Левон. Сталин?
Клюшников. Да, я сказал "Сталин"! Ты не оглох! Должен быть смысл. Не у всех. У нас – должен. Сила большая, и смысл большой нужен… А сейчас… Вторник у них… на хер…
Запись 9
Отец Александр. Я десять лет работал испытателем парашютов. С помощью парашютных систем доставляли в удаленные районы все необходимое. Куда только человека не забросит, на каком только краю не прилеплено хижинки… Одной сгущенки, наверное, реку доставили… И все с Толей. Классный он был парашютист. Говорил: "Мы видим сверху все, как видит Бог"… Деревня в лесу затаилась, гроза к городу приближается… Не верил он в Бога, в общем.
А потом, перед тысячным прыжком, приснился ему сон, как летит он над землей высоко-высоко, выше неба, выше Бога… Без парашюта, сам. И видит свой родной двор, а во двор выходит Толина мать с повязанной крестом на груди шалью. Мать голову подняла, скорее шаль снимает, вытягивает ее на руках вперед и бегает, бегает кругами. Толю пытается поймать в эту шаль… А он до того расчувствовался от этой простоты и глупости, что равновесие потерял и падать начал. Падает сквозь облака, сквозь мать, сквозь траву, землю… до самого ядра. В ядре – вода. Он тонет в ней. Пьет, пытается всю воду из ядра выпить. Бога зовет, а Бога нет. Потому что сам он себе богом был.
На тысячном прыжке он и разбился. А я уверовал, сан принял.
Тяжело это: верить и Землю с высоты видеть. Глупой она кажется тогда, сломанной, некрасивой. Жаль ее, в общем. Стыдно становится перед Богом за то, что геометрией дорог землю изрезали. На Божье сетку надели. А купола из земли торчат, вроде как "извини" ему говорят. Вдруг я все, как первый раз, стал видеть.
Потом мне по телевизору сказали: на Марсе обнаружены снежные шапки. Я засмеялся даже. Шапки! Они говорят: значит, жизнь там была, это ведь как наши полюса. Значит, Марс как Земля был и погиб. А шапки остались. Пожалел, выходит, Бог марсовы шапки, залюбовался ими. И на наши сейчас смотрит. В сухих долинах, на непокрытой льдом части Антарктиды не было ни дождя, ни снега два миллиона лет… Зачем? Зачем Богом эта пустота сохранена? Самое видное Ему место… А на нем ни одного купола, ни одного "извини".
Мишка. Может, ему место надо, чтоб отдохнуть? А ты и тут заляпать хочешь?
Отец Александр. Богу отдохнуть? Нет.
Мишка. Я больше всего люблю красться за пингвинами, когда они идут строем друг за другом! Я их колонизирую! Они переваливаются с ноги на ногу, такие деловые. А тут я как подлечу! И покатились, покатились на боках, бревнами! Ду-ра-ки!
Отец Александр. Некрасиво, Мишка. Ты у них в гостях.
Мишка. А ты вообще в гостях стройку устраиваешь!
Отец Александр. Первая церковь русская должна быть, потому что Богу так угодно.
Мишка. Ты-то почем знаешь?
Отец Александр. Лазарев и Беллинсгаузен, русские, первые сюда пришли. И вера первая наша должна прийти.
Мишка. Зачем? Какая тут от нее польза?
Отец Александр. Чтоб службы за упокой проводить, в память о погибших полярниках.
Мишка. Так бы и сказал… А то заладил "купола, купола"… Раз они тут умерли, значит и их немножко это земля. Раз для них, то я согласен. А если для тебя, то извини-подвинься… Чё замолчал? Обиделся?
Отец Александр. Еще на собак я не обижался.
Мишка. Тю!.. Собака, так хуже тебя что ли? Я, думаешь, не понимаю твою амбицию? Да все я понимаю. И про купола понимаю. Я ж тут тоже не просто так великомучаюсь.
Отец Александр. В смысле?
Мишка. В том самом. В высоком. Я тоже тут голыми лапами по наледи хожу за идею. Собака – это тебе не кошка. Понял?
Отец Александр. Как не понять…
Мишка. Собака зверь особенный. И главные великомученики у нас похлеще ваших. Белка и Стрелка. В небо вознеслись, за веру в космос, в человека пострадали. Бог Сына присылал страдать за человека. Одного! А мы двоих – Белку и Стрелку! А до них сколько собак за веру погибли? Они тоже в человеков верили! Верили, что человек всесилен, и погибли! И я здесь, потому что в человека верю.
Отец Александр. Так ты погибать, что ли, сюда приехал?
Мишка. Может, и погибать. Не каждой собаке такая честь – не просто так погибнуть.
Запись 10
Отец Александр. Ты не расстраивайся, Петр Георгич. Давай яичницу пожарим?
Мишка. Давай, давай!
Клюшников. Последний десяток остался. По плану раз в неделю. А сегодня у нас что?
Мишка. Паршивое настроение.
Клюшников. Четверг. Вот в понедельник и пожарим.
Мишка. Ну и ладно, я буду гречку.
Клюшников. Дай-ка нам, Саша, с устатку.
Отец Александр. Беленькой?
Клюшников. А у тебя серенькая есть?
Отец Александр. Вот. За дружную зимовку!
Клюшников. За Ленина!
Левон. Я за него не буду.
Клюшников. А ты его видел?
Левон. Нет, конечно.
Клюшников. А ты сходи, сходи. Там теперь очереди нет. Сходи, тебе понравится.
Отец Александр. Чему там нравиться-то?
Клюшников. А ты был?
Отец Александр. В детстве.
Клюшников. И ты сходи.
Отец Александр. Так там, поди, с тех пор перемен-то немного. Лежит, как лежал. Уберет его Ельцин скоро, я думаю.