Обращение Ю. Сбитнева к эвенкийскому материалу и художественное его осмысление, стремление запечатлеть этнические детали и религиозные верования, раскрыть воззрения на мироустройство связаны с тем, что целью автора стало желание рассказать о "Древней Культуре Человечества", которая намного "древнее Эллады, Рима и даже шумеров" (Сбитнев 1985: 137). Памятником этой Культуры является вера Ганалчи и его предков. Автор пытается разгадать тайну человеческого существования и выживания в суровых природных условиях, тайну, скрытую в вере Ганалчи. "Сколько лет, столетий, тысячелетий прожили они с глазу на глаз с Природой, с бескрайним этим простором и звездным небом над ним?.. Какой колоссальной энергией человеческого Я надо обладать, чтобы сохранить себя, не исчезнуть бесследно, но пронести через века, века и века тот опыт, ту культуру, с которых и начинались мы – люди!" (Сбитнев 1985: 112). "Принадлежа к высшим проявлениям духа… мифопоэтическое являет себя как творческое начало эктропической направленности, как противовес угрозе энтропического погружения в… хаос" (Топоров 1995: 5).
В повести Ю. Сбитнева запечатлена не только вера эвенков, благодаря которой им удалось выжить, но и процесс утраты этой веры – со смертью последнего шамана из рода Почогиров, великого человека по имени Ганалчи, совершающего, по просьбе повествователя, "последний обряд ушедшего времени".
"Неомифологизм", свойственный литературному развитию XX века, разносторонне проявляет себя в натурфилософской прозе второй половины века. Так, если в "инонациональных" литературах миф предстает зачастую как первооснова сюжета, то смысловое ядро, которое формирует идейно-художественную структуру произведения, он является своего рода почвой, порождающей и питающей литературу, то в русской прозе связи с мифопоэтической традицией более опосредованные. Отголоски мифа несут в себе черты последующего его культурного освоения". Вследствие этого в русской прозе о человеке и природе находит более широкое выражение ассоциативный характер восприятия автором самого фольклорно-этнографического материала.
Миф находит в современной литературе полифункциональное использование. Во-первых, он свидетельствует о своеобразии народной этики, о характере национального мировосприятия. Во-вторых, модифицирует художественный образ, насыщает его символикой и формирует подтекст; в-третьих, миф выполняет структурообразующую функцию. Мифологизм как явление поэтики проявляется в особенностях воплощения хронотопа, в сюжетостроении, в "циклической концепции мира", реализуемой и в структуре, в жанровой специфике произведения. "Неомифологическая" тенденция в натурфилософской прозе второй половины XX века представлена разными формами: от отдельных фрагментов мифопоэтического восприятия мира (поверья, обряды, запреты и ограничения, связанные с культом природы) до создания "нового мифа".
III. Поэтика
1. Сюжет – композиция – жанр, творческая история ("Царь-рыба" В.П. Астафьева)
Жанр "Царь-рыбы" В. Астафьева, определенный самим автором как "повествование в рассказах", интерпретировался в критике по-разному: как "скрытый роман" (В. Курбатов), разновидность романа, отличающаяся формой повествования (JL Якименко), роман (Н. Яновский), повесть (Н. Молчанова, Р. Комина, Т. Вахитова), "такое жанровое образование, которое ближе всего к циклу" (Н. Лейдерман). О том, как осуществлялся поиск "формы" произведения, Астафьев писал: "Друзья подбивали меня назвать "Царь-рыбу" романом. Отдельные куски, напечатанные в периодике, были обозначены как главы из романа. Боюсь я этого слова "роман", ко многому обязывает. Но главное, если бы я писал роман, я бы писал по-другому. Возможно, композиционно книга была бы стройнее, но мне пришлось бы отказаться от самого дорогого, от того, что принято называть публицистичностью, от свободных отступлений, которые в такой форме повествования вроде бы и не выглядят отступлениями" (Астафьев 1976: 57).
Чтобы выявить жанровую сущность "Царь-рыбы", необходимо понять композиционную логику произведения, выявить ее связь с построением сюжета. Единство произведения основывается на системе сквозных мотивов, пронизывающих повествование. Первая часть "Царь-рыбы" контрастирует со второй (принцип антитезы находит у автора широкое и многообразное использование), в основу каждой из них положен свой принцип построения. Главы первой части тесно взаимосвязаны друг с другой сквозными образами (включая и образ героя-повествователя), единым местом действия, чередованием лирического и публицистического начал. Некоторые из глав "скреплены" фабульными связками (конец одной главы и начало другой), а такие как "Дамка", "У золотой карги", "Рыбак Грохотало", "Царь-рыба", сходством сюжетной "схемы" – для них характерен устойчивый тип построения сюжета, связанный с сугубо "браконьерской" ситуацией, – столкновение с рыбнадзором (или ожидание и боязнь этой встречи). В каждом отдельном случае события при сходных обстоятельствах и ситуации (браконьерский лов рыбы) развиваются по-разному. Во второй части книги главы скреплены в единое повествование образом Акима. Фрагментарность построения позволяет не последовательно излагать историю жизни Акима, а лишь высвечивать под определенным углом зрения отдельные моменты ее: детство и юность ("Уха на Боганиде"), работа в геологоразведочном отряде, схватка с медведем ("Поминки"), путешествие к белым горам ("Сон о белых горах").
Однако обе части произведения, контрастируя друг с другом, не изолированы одна от другой и в совокупности составляют единое целое. Фабульно главы "Царь-рыбы" соединены преимущественно хронологией жизни героя-повествователя (первая часть книги, главы "Туруханская лилия" и "Нет мне ответа" из второй части) или же Акима (вторая часть книги). Каждая из глав раскрывает особый тип взаимоотношений человека и природы. В первой – "Бойе" – рисуется тяжкое испытание, выпавшее на долю Коли и его напарников, отправившихся на Таймыр промышлять песца, но оказавшихся без общего дела. Их поход чуть не окончился трагически. В этой главе зарождаются мотивы расплаты и спасения. В главе "Капля" представлен совсем иной тип взаимоотношений и иной способ повествования. Общение с природой, ощущение своей слитности с нею дает возможность герою-повествователю почувствовать себя счастливым. Эта глава контрастирует с первой ("Бойе"), Следом за "Каплей" автор поместил главу "Не хватает сердца", которая из-за цензуры не была включена ранее в повествование в рассказах "Царь-рыба" и впервые была опубликована в 1990 году как самостоятельный рассказ (Наш современник. 1990. № 8). В главе "Не хватает сердца", как и в "Капле", открыто звучит голос героя-повествователя, но по тональности эта глава антитетична "Капле": вместо лирического тона – трагический. И начало ее свидетельствует о противопоставлении "светлого" "темному": "После всех этих занятных историй, после светлого праздника, подаренного нам светлой речкой Опарихой, в самый раз вспомнить одну давнюю историю, для чего я чуть-чуть подзадержусь и вспомню былое, чтобы понятнее и виднее было, где мы жили и чего знавали, и почему так преуспели в движении к тому, о чем я уже рассказал и о чем еще рассказать предстоит" (Астафьев 2004: 92). Символично название главы "Не хватает сердца", так как в ней речь идет о беглых заключенных и о об одной встрече, произошедшей в конце тридцатых годов в тайге. Трагизм истории Хромого в том, что после всех испытаний, выпавших на его долю, ад покажется раем. Эта глава, как и "Сон о белых горах", представляет собой "текст в тексте", с одной стороны, внося новые акценты в осмысление главной темы и усиливая общую тональность повествования в рассказах, с другой стороны, ее включение в произведение является дополнительным "подтверждением" его композиционной логики и принципов организации художественного целого.
Следующие главы после "Не хватает сердца" – "Дамка", "У золотой карги", "Рыбак Грохотало" – посвящены изображению браконьерского лова рыбы. Они расположены по степени нарастания основного конфликта произведения, который достигнет кульминации в главе "Царь-рыба". Если Дамка – "бросовый" человечишко и, как другие чушанцы, браконьерствует, то Командор уже способен совершить убийство ради наживы, хотя некоторые проблески человеческого в нем сохранились. Грохотало являет собой крайнюю степень деградации человека.
В этих трех главах мотив расплаты, наметившийся в первой, уходит в подтекст. История пребывания Коли с напарниками на Таймыре (глава "Бойе") заключает в себе поучительный смысл и одну из важных для всего произведения мыслей: человеку не дано вступать с природой в противоборство на равных, она наказывает за это. Коля с напарниками легкомысленно переоценили свои силы и поплатились за это. Оказавшись без совместной работы (промысел), замкнутые в пространстве избушки, среди чуждой стихии, они почти теряют рассудок, будучи не в силах изменить свою участь, нарушить тягучее безмолвие вокруг, прервать бесконечно тянущееся, почти остановившееся для них время, воспротивиться медленному затуханию их жизни, близки к совершению убийства, но спасаются заботой о "ближнем" – заболевшем Коле. Через пробуждение в человеке человеческого к нему приходит спасение. Так реализуется в главе мотив спасения.