Поиск этого привёл к шести годам одержимого чтения. Я хотел исследовать невысказанное интуитивное чувство, которое у меня появилось в шестидесятых, когда я принимал ЛСД; то самое, которое тогда выражалось в форме страха, и то, которое вернулось во время интервью Кэмпбелла: чувство того, что в корне всех основных религий лежит одна и та же основная идея, такая ясная, что для её осознания не требовались слова. Уже тогда я подозревал, что моё восприятие мира и моё так называемое место в нём были иллюзорны, что реальность была вовсе не тем, что я о ней думал, как, впрочем, и все остальные. Похоже, человечество разыграли - или это Вселенная разыграла сама себя. Стало вдруг ясно, что моя прежняя жизнь была борьбой против обнаружения этого знания и что я держался за ложь, которую мне всучили, и набрасывался на всех, только бы избежать истины.
Я читал буддийские тексты, читал Гурджиева и Успенского, читал всё, что мог найти о христианских мистиках. Проглотив Хафиза и Руми, я набросился на труды великих индийских мудрецов. Открыл для себя Вэй У Вэя. Затем вновь вернулся к буддизму и там уже окопался надолго. Я был твёрдо намерен разобраться в этой тайне, в самой сути вопроса.
А затем как-то раз я прочитал статью Дугласа Хардинга о его так называемой "безголовости", и что-то внутри меня перевернулось. Видеть То, кто мы такие, говорил Хардинг, - элементарно просто, так легко, что мы даже не обращаем на это внимания, но, не видя этого, мы воздвигаем философские и религиозные структуры грандиозных масштабов, тем самым ещё больше это скрывая. А оно всё время находится прямо Здесь , ближе ближнего.
И тогда я вспомнил старую суфийскую притчу о Мулле Насреддине, который въехал в город, возбуждённо крича, что потерял своего осла, пока ему не указали, что он на самом деле сидит на нём.
Мысль была ясна: "Мы не можем Это видеть, так как Этим и являемся", и понимание этого было ошеломляющим. "Иллюзорный" - термин, который я использовал для описания моего сомнительного восприятия мира, - вдруг показался грандиозным преуменьшением. Всё было не просто иллюзорным, всё было стопроцентно наоборот! Я больше не находился во Вселенной; если уж на то пошло, теперь Вселенная была во Мне, вместе с любой концепцией относительно моего предположительного "я", тела и ума. Я был, как сказал Хардинг, пространством, в котором возникал мир, пространством, которое активно участвовало в создании этого самого мира! Это было потрясающе!
Однако не терять это видение оказалось далеко не так просто. Как и все, я был обусловлен думать о себе как об отдельной личности с отдельным сознанием - осознание этого таинственным образом исходило из губчатого материала внутри моей головы. А Хардинг выявлял абсолютно противоположное и, как я теперь понимал, и многие другие, включая всех основателей великих религий. Но, как и их последователи, я был не в состоянии оставаться открытым; был не в силах помешать самому себе вернуться к тому ложному, чему меня обучали с детства. Казалось, я был в ловушке собственной головы.
Несомненно, началась борьба. Было ясно: я мог всю жизнь просидеть скрестив ноги, жить один в горной пещере в Тибете, практиковать учения всех традиций, - и всё ещё выходить из всего этого с ложной точкой зрения, всё ещё видеть себя в качестве отдельного субъекта, который видит объекты. Я хотел отбросить ложное и вернуться к истине, прямо сейчас. Но я постоянно забывался, и это было мучительно. Как осуществить этот переход?
Я так и не ответил на этот вопрос - разве что, решил я, и нет никакого перехода. Бороться - значит только усиливать это ложное понимание. Конечно же, буддийская идея о том, что нирвана и самсара - это Одно, содержит ключ к решению проблемы, но я хотел жить этим, а не просто знать об этом.
А однажды во время одной из наших буддийских встреч, которые время от времени проходили здесь в тюрьме, что-то произошло. В этой тюрьме тысяча пятьсот человек, а из них только девять назвались буддистами, и из них в тот раз пришли всего шестеро. Однако этого оказалось достаточно, чтобы произошло нечто волшебное.
После короткой медитации один из присутствующих начал дискуссию на тему, что значит пустота , выявив тем самым серьёзную проблему. Последовали пререкания, которые, поскольку дело происходило в тюрьме, переросли в различные проявления авторитета и силы. Я подумал, что лучше вернуться к медитации, следить за дыханием, но остальные были не в настроении. Спор продолжался, и я уже подумывал уйти, как неожиданно вспомнил слова Хардинга о пространстве , которое находится Здесь и является вместилищем даже для споров; я также вспомнил его упражнения.
Эти упражнения удивительно простые и абсолютно радикальные. Я знаю, что они правильные именно благодаря своей простоте и радикальности, хотя когда я впервые столкнулся с ними в книгах Хардинга, я рассмеялся - они показались такими чудными. Но затем я понял, до меня, что называется, "дошло", что они в отличие от всего остального мира указывают в верном направлении.
Итак, я встал и начал ходячую медитацию вокруг нашего маленького круга из стульев, и все остальные, взглянув на меня, вскоре присоединились. Идея в том, чтобы прекратить болтовню и свести к минимуму мысли, фокусируясь на ощущениях в ногах при ходьбе. Но в тот раз я попросил всех забыть все, чему их учили, будто они только что родились в этой комнате и находили всё новым и необычным. Я попросил их перевести своё внимание на сейчас , и сейчас , и сейчас , как будто прошлое и будущее были мыслями, которые думать не разрешалось. Я вспомнил описание Хардинга, как он ехал в машине, отмечая, что мимо проносятся телеграфные столбы, а сам он недвижим. И я попросил всех сделать то же самое, увидеть, что двигается ковёр, а не они, наблюдать, как мимо проплывают стены и стулья, как по мере того, как они ходят по кругу, кружится комната.
Некоторые посмеивались, и через пару минут мы опять сели, и я попросил группу указать на потолок, обратить внимание на свою руку и на то, на что указывает палец, - в данном случае на потолочную плитку и лампы. Затем мы по порядку указывали на стену, на пол, на наши колени, на грудь, каждый раз замечая, что этот объект (наша рука) указывает на другие объекты, с их различными характеристиками. Но вот наконец мы указали на то, из чего мы смотрели, и я повторил вопросы Хардинга: "Если вы избавитесь от своего обусловливания, избавитесь от всего, чему вы когда-либо научились, и продолжите делать выводы только на основании свидетельства настоящего момента, то что же это такое, на что вы сейчас указываете? Матовый, круглый, отдельный и твёрдый предмет, подобный всем вещам там ? Или вы указываете на пространство для этих вещей, на вместилище ? И разве это пространство не безгранично, безупречно и полностью прозрачно? И разве это безграничное вместилище не включает всю комнату и всё то, на что вы смотрели? Разве оно не пробуждённое, и разве вы найдёте пробуждённость где-либо ещё, кроме как Здесь ?"
Никто не произнёс ни слова. У нас не было зеркалец и картонок с отверстиями или бумажных пакетов для других упражнений. Но прежде чем все они набросились на меня, я подумал о том, как мы могли бы справиться с конфронтацией - с которой заключённые очень хорошо знакомы, - разбившись на пары и сев друг напротив друга. Для упражнения Хардинга "лицо к не-лицу" нужен обычный пакет из супермаркета с отрезанным дном, чтобы оба конца были открыты. Один партнёр надевает один его конец на своё лицо, другой делает то же самое с оставшимся, и принято думать, что партнёры, встретившись лицом к лицу внутри пакета, противостоят друг другу. Это наш обычный способ взаимодействия с другими. Но вопросы Хардинга выявляют нечто совершенно иное: "Забыв обо всём, что вам говорили, и основываясь только на доказательствах, имеющихся в данный момент, ответьте, сколько лиц на самом деле присутствует там? Вы находитесь лицом к лицу, или там - лицо, а Здесь - пространство? Вы противостоите этому человеку или являетесь Вместилищем для него? И разве не правда, что у вас Здесь нет ничего, ни самой малости, чем вы могли бы помешать другому человеку "войти"? Разве вы не безграничны, прозрачны, пусты на этом конце, и вместе с тем разве вы не наполнены человеком, что напротив вас? Так что в каком-то смысле вы на этом конце умерли и воскресли в лице того человека, находящегося на другом конце. Разве мы устроены не для того, чтобы умирать в пользу другого, и разве это не основа любви?"
Можете себе представить, какой реакции я ждал от своих товарищей-заключённых, однако они меня удивили. Я услышал: "Ух ты!" - и смех, и опять - "Ух ты!". Не знаю, насколько они что поняли, но что-то в той комнате произошло, пусть даже только со мной, или, я бы сказал, с Пространством на этом конце, с вместилищем , которое всегда Здесь и всегда наполнено тем, что находится там. Я вернулся с того собрания, зная с уверенностью, подтверждённой опытом, что Тот, Кто Я на самом деле, всегда доступен, всегда находится на расстоянии всего лишь одного упражнения.
Я возвращался в корпус, где находилась моя камера, наблюдая, как мимо проплывают тротуары, заборы и здания, тогда как Я оставался недвижимым, каким по сути был всегда. Мне нужно лишь указать пальцем, чтобы посмотреть на то, из чего я смотрю, и мне нужно лишь видеть лицо, чтобы знать, что конец всех противостояний находится Здесь. И уходя с того собрания, я понял ещё кое-что: всё, что проплывает мимо, есть не что иное, как То, Что Есть Я; удивительным образом я шёл сквозь самого Себя, испытывая благоговейный трепет от каждого шага.