Ребенок этого Города родится с пламенем, он родится сознательно, добровольно, ему не нужно будет ломать накопленное тысячелетиями животное начало или бездны предрассудков; ему не будут говорить на каждом шагу, что он должен зарабатывать себе на жизнь, потому что никто не будет зарабатывать себе на жизнь в Городе Будущего – ни у кого не будет денег – жизнь будет посвящена служению Истине, каждый будет делать это согласно своим способностям и своему таланту, и там будут зарабатывать только радость; ему не будут повторять на все лады, что нужно и чего не нужно; ему лишь покажут мгновенную тоску без маленькой верной нотки; его не будут мучить идеями, что надо найти работу, добиться успеха, превзойти других, быть первым, а не последним в классе, потому что в городе Будущего никто не преуспевает и не проваливается, никто не "овладевает профессией" и не "ищет работу", никто не господствует над остальными: единственная работа – это следовать маленькой ясной ноте, которая все освещает, все делает для нас, всем управляет за нас, все воссоединяет в своей спокойной гармонии, и ведет к единственному успеху – быть в согласии с самим собой и целым; его не будут учить зависимости от учителя, книги или машины, а лишь полагаться на это маленькое пламя внутри, этот маленький радостный поток, который направляет наши шаги, приводит к открытию, заставляет нас случайно наткнуться на переживание и преподносит нам знание без усилий, играючи. Он научится культивировать силы своего тела, как другие сегодня культивируют силы, нажимая на кнопки машин; его способности не будут ограничиваться готовыми формами видения и понимания; в нем будет воспитываться видение, не имеющее ничего общего с глазами, осознание, идущее не из книг, мечты о других мирах, которые подготавливают завтрашний мир, прямая связь, мгновенная интуиция и тонкие чувства. И если в Городе Будущего еще будут пользоваться машинами, то это будут временные костыли, пока в нашем собственном сердце не отыщется источник чистой Власти, которая однажды преобразит эту материю, как мы преображаем чистый белый лист бумаги в чудесный луг с помощью карандаша. Его научат Взгляду, истинному Взгляду, который может, который творит; взгляду, который меняет все; его научат использовать собственные силы и верить в свою силу истины, а также тому, что чем ты чище и светлее, чем в большей гармонии с Законом, тем больше материя подчиняется Истине. И вместо того, чтобы входить в тюрьму, ребенок войдет в открытый мир, где все возможно – и все действительно возможно, ибо нет другой невозможности, кроме той, в которую мы верим. И наконец, ребенок будет расти в атмосфере природного единства, свободного от "ты", "мне", "мое", "твое", где его не будут учить на каждом шагу устанавливать экраны и умственные барьеры, а научат его сознательно быть тем, чем он уже был с начала времен, но подсознательно; расширять себя во все, что живет, чувствовать во всем, что чувствует, постигать через единое более полное дыхание, через молчание, которое несет в себе все, узнавать повсюду то же самое маленькое пламя, любить во всем тот же самый маленький поток и быть повсюду "я", под тысячами лиц, в тысячах маленьких мелодий, которые являются единой музыкой.
Тогда не будет больше границ внутри или снаружи, больше не будет "я хочу", "я беру", больше не будет недостатка или отсутствия, одинокого замкнутого "я", "против" и "за", зла или добра: будет наивысшая Гармония в тысячах тел, дергающая свою струну в том или в другом, в том обстоятельстве и в этом несчастном случае, в том или ином жесте, объединяющая все в едином движении, каждая секунда которого – совершенна, каждый жест – истинный, каждое слово – точно, каждая мысль – правильна, каждая строка – ритмична, каждое сердце в унисон; и Истина вылепит материю в соответствии со своим правильным видением. И этот маленький город без границ будет излучать свою простую силу истины, привлекая то, что должно быть привлечено, отбрасывая то, что должно быть отброшено, просто за счет своей собственной силы концентрации, касаясь той или другой точки Вселенной, души здесь, души там, отвечая на тысячи невидимых зовов, постоянно испуская свою высокую чистую ноту, которая прояснит мир и облегчит сердца даже без их ведома.
Такова Истина, она столь проста, что ее никто не видит, столь легка, что она растекается по миру в один миг, развязывает узлы, пересекает границы и по малейшему зову изливает свою чудесную Возможность среди всех невозможностей.
13. А ЗАТЕМ?
У нас нет силы, потому что мы не имеем тотального видения. И если бы каким-то чудом нам была дана сила, – любая сила, на любом уровне – мы тут же превратили бы ее в очаровательную тюрьму в соответствии с нашими мелкими идеями и нашим понятием о добре, куда бы мы заключили всю нашу семью и, если возможно, весь мир. А что мы знаем о благе мира? Что мы знаем даже о нашем собственном благе, мы, которые сегодня сокрушаемся по поводу маленьких бед, чтобы завтра понять, что они привели за собой еще большее благо? Вот уже две тысячи и более лет мы улучшаем наши системы, которые, к счастью, рушатся одна за другой. Даже мудрый Платон изгнал поэтов из своей Республики, как, может быть, сегодня мы изгоняем этих экстравагантных бездельников, бродящих по миру и слепо стучащих в двери будущего. Мы жалуемся на свои неспособности (лечить, помогать, ухаживать, спасать), но они в точности соответствуют нашей способности видеть – и наиболее одаренными в этом плане являются вовсе не филантропы. Мы постоянно наталкиваемся на одну и ту же ошибку: мы хотим изменить мир, не изменившись сами.
Сверхчеловек потерял свое маленькое "я", свои мелкие идеи семьи и родины, добра и зла – на самом деле у него больше нет идей, или он имеет их все, и именно в ту минуту, когда это необходимо. И когда они приходят, они осуществляются очень просто, потому что это их час и их миг. Идеи и чувства для него – это просто необходимый перевод движения силы – воля-идея или сила-идея – которые выражают себя то жестом, то действием или планом, то стихотворением, то архитектурой или кантатой. Но это одна и та же Сила на разных языках – художественном или музыкальном, материальном или экономическом. Сверхчеловек настроен на этот Ритм, и он переводит его в соответствии со своим талантом и своей нишей, занимаемой в Целом. Он – переводчик этого Ритма.
Здесь каждая мысль, каждое чувство – это действие,
А каждое действие – символ и знак,
А каждый символ скрывает живую власть.
Но когда ничто его не побуждает, он абсолютно недвижим и спокоен, как лотос в пруду, пьющий солнечный свет, без дрожи, без ряби, без малейшего следа "я хочу" – он хочет то, что хочет. А в остальном он просто ярко пылает на солнце, одаряя медом тех, кто хочет (или не хочет, потому что он светит для всех). Это в высшей степени простое состояние, простота Истины. И это мгновенная эффективность Истины без экранов. Но его спокойное молчание – это не бездействие – ничто в мире не бездеятельно, "даже инерция камня, даже молчание Будды на берегу Нирваны". Он не выделяется среди других ни экстатическими медитациями на троне, украшенном гирляндами, ни белой бородой, ни незапятнанными одеждами: он занимается тысячью пустяков, и никто не знает о нем. Он не делает ничего особенного, по чему его можно было бы распознать – его, кто распознает все; и эти пустяки являются бесконечно малым рычагом, которым он воздействует на все подобные субстанции мира, ибо границ не существует нигде, кроме как в наших головах и наших маленьких плененных телах – жизнь простирается до бесконечности, и крик этой птицы отвечает крику той птицы, и эта печаль тысячам других печалей. Вся его жизнь – это медитация.
"Его безмолвие рождает голос мира".
Эти жесты – символы великого Ритуала, который охватывает звезды и движения толпы с этим молодым ростком акации и этой встречей на краю дороги.
Он также может оказаться во главе революции или совершить вдохновляющий и яркий поступок, если таковым будет течение Истины в нем. Он неуловим, неуловим, как сама Истина; он забавляется, когда у него серьезный вид, и улыбается, склоняясь над ничтожностью мира, потому что он слушает невидимые зовы и без устали работает, чтобы излить Ритм на раны Земли. Он не совершает чудес, которые блеснут на миг, как солома в огне, а потом снова оставляют Землю в ее мраке; он не жонглирует оккультными силами, которые на миг переворачивают законы материи, а потом отпускают ее, и она снова падает в свою старую рутину боли; ему не нужно ни обращать людей, ни проповедовать нациям, ибо он слишком хорошо знает, что людей можно обратить не идеями, не словами, не сенсационными демонстрациями, а только путем изменения внутренней плотности, создающей внезапное крошечное дыхание легкости и солнечного света во тьме – он сеет в мире другой закон, он открывает окно другому Солнцу, он меняет плотность сердец спокойным течением своего луча. Он не бьет и не ломает, не приговаривает и не судит: он пытается освободить ту же самую частичку Истины, содержащуюся в каждом существе, в каждой вещи, в каждом событии, и обратить каждого в веру его собственным Солнцем.