Но если мы будем верить только в нашу маленькую Рону или Луару, то, очевидно, все будет безнадежно. Итак, мы тысячелетиями страстно верим в добродетель наших старых цепей. И они имеют потрясающую власть, власть привычки. И странно то, что внешне это так же прочно, как железобетон, так же убедительно, как и все старые доводы в мире, старые привычки течь в том или в другом направлении; также неопровержимо, как яблоко Ньютона, а для глаза, который начинает видеть, это так же несостоятельно, как облако – дунешь, и оно рассеется. Это ментальная Иллюзия, чудовищная иллюзия, которая нас ослепляет.
* * *
Для искателя иллюзия демистифицируется маленькими дозами, маленькими избирательными мазками, которые повторяются, маленькими опытами, которые заставляют его открыть один глаз и в итоге попытаться. Но нужно пытаться очень часто, прежде чем найти рычаг, бесконечно ошибаться, следовать по старому ложному кругу, чтобы обнаружить его фальшивую власть. Как всегда, опыт заключается в микроскопических мелочах будней. И он обнаруживает власть мысли. А точнее, он обнаруживает силу энергии, передающейся через ничтожно малую мыслишку, которая кажется таковой внешне, и которая входит в него, конечно же, "случайно".
Он чист, сосредоточен на своем огне, ВЛЕКОМ его ритмом; потом, по привычке, он вновь открывается механизму, фиксирует свой взгляд здесь или там, позволяет всей серии волн включать старые рефлексы, открывать этот клапан, нажимать на эту кнопку, встряхивать всю сеть, которая начинает постепенно вибрировать, вызывать отклик там, желание здесь, опасение немного дальше – вновь ожил старый круговорот. Он вновь обретает прежний страх, тревогу, опасение, капитулянство без причины. И действительно, можно сказать, что это круг страданий... И если он посмотрит на эту микроскопическую катастрофу, которая ничего из себя не представляет, – это просто пролетающее дуновение, – если он добавит к нему тяжесть размышления (даже не размышления – просто задержит взгляд), это маленькое кипение сразу вздувается, карабкается, устанавливается, как будто это крохотный шарик живой силы, может быть, не больше мухи, но который прилипает. И особенно примечательно то, что он снабжен независимой силой движения: он упорно движется к своей цели, механически, автоматически. И перед глазами удивленного искателя, который остается достаточно ясным, чтобы видеть все движения в деталях, спустя два дня или два часа в фактах появляется результат его опасения, или его желания, или его пустой мысли: он "случайно" подворачивает ногу, он встречает старого знакомого, получает плохую новость, падает в хаос, который он не предвидел. Все вступает в союз, согласовывается в плохом смысле, сходится к этому маленькому черному или серому шарику, как если бы он привлек обстоятельства и факты, точно соответствующие, симпатизирующие, если можно так сказать, качеству вибрации, которая от него исходит. Это мгновенная химическая реакция: капля лакмуса тотчас же окрасит все в красное, синее или черное. Это явление точно противоположно "правильной мысли", которая вызывает каскад благоприятных обстоятельств. Можно сказать, что это почти волшебство в микроскопическом плане.
И на самом деле – это волшебство. Десять, сто раз искатель возобновляет опыт; и он начинает широко открывать глаза от удивления, через крошечный опыт он начинает задавать себе чудовищное "почему?" О-о! Тайны мира не спрятаны в громах и пламени – они здесь, они просто ждут соглашающегося взгляда, который не воздвигает ежеминутно свои привычные барьеры, свои "возможности", "невозможности", свои "ты-не-можешь", "ты-не-должен", свои "но" и еще раз "но", свои неотвратимости и весь этот свод железных законов, этих старых законов человека-животного, который ходит кругами по клетке, созданной его собственными руками. Искатель смотрит вокруг себя, и опыт начинает множиться, как если бы это простое маленькое усилие истины вызывало бесчисленные ответы, вовлекало бы обстоятельства, встречи, устраивало наглядные демонстрации, чтобы сказать ему: "Смотри, смотри, вот как это происходит".
Невыразимое сознание накладывает свой световой палец на каждую встречу. Истинная картина возникает за видимостью. Мазок истины здесь зажигает подобную истину в каждой вещи и в каждом движении. И он видит... Он видит не чудеса, – или, скорее, он видит гнусные маленькие чудеса, слепо перемешанные слепыми магами. Он видит сотни маленьких человечков, которые ткут маленький пузырь, терпеливо надувают его, неустанно, каждый день добавляя маленький выдох поражения или желания, бессилия, миазм сомнения, пагубной мыслишки, которые растягивают этот радужный пузырь знаний и маленьких побед, непримиримый пузырь науки, пузырь милосердия или добродетели; и они идут, каждый являясь пленником пузыря, запутавшиеся в сетях силы, которые они тщательно выткали, накопили день за днем: каждое действие является результатом этого толчка, каждое обстоятельство – смутным притяжением этого влечения, и все движется механически, неотвратимо, математически точно, как мы этого и пожелали в нашем маленьком черном, желтом или трухлявом пузыре. И чем больше мы бьемся, напрягаемся, боремся, тянем эту силу внутрь, чтобы разорвать его красивую оболочку, тем больше она затвердевает, как если бы наше крайнее усилие придавало бы ей крайнюю прочность. И тогда мы оказываемся жертвой обстоятельств, жертвой того, жертвой этого, мы оказываемся бедными, больными, несчастными. Мы оказываемся богатыми, добродетельными и торжествующими – мы оказываемся тысячами пузырей, тысячами вещей тысяч цветов – всего этого нет, ни богатых, ни бедных, ни больных, ни добродетельных, ни жертв – есть что-то другое, о!, совершенно другое. И оно ждет своего часа.
Есть тайный бог, который улыбается.
И пузырь разрастается, он покрывает семьи, народы, континенты, окрашивается всеми цветами, всеми мудростями, всеми пределами и вбирает их в свою оболочку. Есть дыхание света, нота красоты, чудо нескольких линий, заключенных в архитектуре или в геометрии, миг Истины, которая излечивает и которая освобождает, милая изогнутая линия наших глаз, которая соединяет эту судьбу с той звездой, эту асимптоту и эту гиперболу, этого человека и эту песню, этот жест; потом приходят другие лица – тысячи лиц, которые пыхтят, раздувают маленький пузырь, создают религии розовые или голубые, вечные, правильные пути спасения в большом пузыре, вершины света, которые являются суммой их маленьких умноженных надежд, пропасти ада, которые добавляются к их страхам; приходят, чтобы добавить эту ноту и эту идею, это зерно знаний и эту минуту выздоровления, эту встречу и эту кривую, действенность этого момента под россыпью мириадов галактик; чтобы воздвигнуть их черный храм, желтый храм, чтобы создать под большим пузырем безошибочную медицину, непримиримые науки, беспощадные геометрии, кривые заболеваний, кривые выздоровлений, кривые судьбы; и чтобы все вращалось и кружилось под большим роковым пузырем, как захотел того врач, ученый, как решила эта минута совпадения для вечности времен среди бесчисленных мириадов линий Вселенной. Мы захватили минуту мира и сделали из нее великий закон. Мы ухватили искорку и сделали из нее большой электрический свет, который ослепляет и душит нас в нашем большом ментальном пузыре. Ничего этого нет – нет ни одного закона, ни одной болезни, ни одной медицинской или научной догмы, ни одного храма, ни одной вечной кривой, ни единой судьбы под звездами – есть чудовищный ментальный гипнотизм. И позади, далеко-далеко позади, и тем не менее здесь, прямо здесь, непосредственно, что-то неуловимое, не попадающее ни в какую ловушку, не поддающееся запрету никакими законами, неуязвимое для всех болезней и всяческого гипнотизма, не поддающееся спасению нашими путями, незагрязненное нашими грехами и нашими добродетелями, свободное ото всех судей и всех кривых, от всех позолоченных или черных пузырей – чистая непогрешимая птица, которая может переделать мир в мгновение ока.
Когда меняется взгляд, можно переделать мир. Конец прекрасному пузырю! Если мы захотим, то это здесь.
* * *
Когда пузырь лопнет, мы начнет входить в сверхчеловечество. Мы начнем входить в Гармонию. О, он не лопнет в результате наших усилий, он не поддастся сумме добродетелей и медитаций, которые, наоборот, уплотняют его еще больше, окрашивают таким красивым блеском, таким чарующим светом, что он действительно пленит нас; и чем красивее он становится, тем больше мы становимся его пленниками, тем притягательнее для нас становятся и наши радости, и наши горести – в мире нет ничего более прочного, чем правда, захваченная в ловушку: она меняет плен на насильственный рай. Но Истина, Великая Истина, прекрасная Гармония не даст себя заарканить. Ей нечего делать ни с нашими добродетелями, ни с нашими накопленными заслугами, гениальными и сверхъестественными способностями, с нашими мелкими, мрачными ничтожными делишками – и что может быть велико или мало, или мрачно, или менее мрачно под дрейфующими галактиками, которые похожи на пыль от великого Солнца?