Шестнадцатая страница: Солнце над горизонтом.
Аналогичным образом в тексте канадского поэта Майкла Ондатже "Девять ощущений" 6-я часть состоит из единственного стиха:
Пять стихотворений ни слова о речных креветках.
Five poems without mentioning the river prawn.[Ondaatje 2000, 38]
– характеризуя таким образом предшествующие пять частей (хотя и названные не частями, а стихотворениями).
Разумеется, разграничение цикла и многочастного целого на уровне слова, образа или синтаксиса более проблематично, чем на уровне метрики или графики.
Против самостоятельности отдельных частей свидетельствует обилие сквозных повторов. Этот фактор усугубляется, если повторяются в неизменном или слегка трансформированном виде не только отдельные слова, но и целые выражения, предложения или части предложений, синтаксические конструкции, а также если некоторые части состоят исключительно из повторяющихся элементов. Так, в ранней поэме Рафаэля Альберти "Арион" [Alberti 2006, 15–33], однострочные главки которой иногда (например, [Huerta 2013, 95]) причисляют к моностихам, 57 главок из 111 содержат слово "море" в позиции обращения, и этот повтор (наряду с другими, более локальными – например, пять главок подряд с одинаковым зачином "Здесь лежит море") выступает основным композиционным стержнем текста.
Эта логика рассуждений требует, на наш взгляд, вопреки сложившемуся обыкновению, признать статус единого многочастного текста за так называемой второй серией "Пословиц и песенок" (Proverbios y cantares) Антонио Мачадо, вошедшей в состав его книги "Новые песни" (1924) и интересующей нас не в последнюю очередь в силу того, что среди ее 99 фрагментов – наряду с 19 четверостишиями, 69 трехстишиями рифмованным восьмисложником (андалузская фольклорная поэтическая форма solear), 7 двустишиями и 4 более пространными элементами – имеется один однострочный фрагмент, многими испанскими источниками признаваемый одним из первых, если не первым испанским моностихом и включенный в собрание В.Ф. Маркова (в его переводе):
Ведь сегодня вечно длится.
[Марков 1963, 256]
Нельзя не согласиться с Г. Собехано в том, что внутренняя связность этой последовательности фрагментов особенно заметна на фоне первой, более ранней серии "Пословиц и песенок" (в которой лишь один фрагмент из 53 короче 4 строк, а в самом длинном их 16), – Собехано указывает и на ритмическую спаянность благодаря преобладанию soleares, и на устойчивый образно-тематический контур целого, и на повторы конструкций (например, на три дистантно расположенных четверостишия с совпадающими двумя начальными стихами: "И однако… / О, и однако!"), далее же особо останавливается на однострочном фрагменте VIII и отмечает, что он дословно повторяется в качестве второго стиха в двустишии XXXVIII и перефразируется в заключительной строке восьмистишия LXXIX, а главное – тесно примыкает к предшествующему четверостишию VII, представляя собой ответ на содержащийся в нем тройной риторический вопрос и присоединяясь к одной из рифменных цепей [Sobejano 1976, 61–64] – что и передано в русском переводе Валерия Столбова:
Новый век? Разве доныне
не грохочет все та же кузница?
И вода, извечная узница,
течет не по старой долине?* * *
Сегодня – всегда доныне.
[Мачадо 1977, 271]
Нам остается только сделать заключительный вывод о том, что такой характер взаимодействия между частями конституирует не цикл, а неразрывное единство.
Сходную картину можно увидеть в "Пяти черновых тетрадях Дагды" (Dagdas piecas skiču burtnīcas) – произведении латышского поэта Райниса (Rainis; 1865–1929), первоначально опубликованном в виде пяти отдельных сборников, вышедших один за другим в 1920–1925 гг., и после этого, но в соответствии с изначальным авторским планом, объединенном под общим названием. Сам Райнис квалифицировал эту последовательность текстов как "роман", снабдив ее небольшой прозаической рамкой – рассказом и размышлением о судьбе молодого человека по имени Дагда, которому делегировано авторство всех стихов; сюжетная канва "Тетрадей", однако, с трудом восстанавливается из последовательности лирических отрывков разной степени завершенности. Как указывает Я. Курсите, Райнис в 1920-е гг. разрабатывал тип композиции поэтической книги, в котором граница между отдельными текстами принципиально ставится под сомнение [Kursīte 1985, 90–92], – в этом подходе можно видеть опору на актуальный для периода латышского национально-культурного строительства фольклорный прецедент: народные четверостишия-дайны, которые "при необходимости могли объединяться с другими дайнами похожей тематики и образовывать цикл" [Kursīte 2002, 83]; Райнис опирался также на итальянский песенный фольклор [Rainis 1979, 9], поскольку начинал работу над "Тетрадями Дагды" в Италии и Дагду как своего молодого alter ego поместил там же. Уже первый однострочный элемент в "Тетрадях Дагды" характерен: за стихотворением "Что поют итальянские парни" (Ko dzied itāļu zēni), представляющим собой цепочку стилизованных любовных признаний, следует отделенный "звёздочками" – астерисками комментарий:
И сторнели эти – так поют в народе!
Un šie storneļi ir īstas tautas dziesmas![Rainis 1978, 23]
– комментарий будто бы прозаический, но вместе с тем выдержанный в шестистопном хорее (в переводе Сергея Шервинского без сохранения метричности: "Эти сторнели настоящие народные песни!" [Райнис 1981, 265]). Первая книга "Тетрадей Дагды", "Addio bella!", изобилует короткими фрагментами, отделяемыми друг от друга с помощью астерисков (при том, что в начале неозаглавленных стихотворений-частей Райнис астериски не использует, просто располагая каждое на отдельной странице), – с легкой руки самого поэта в латышской терминологии за такой конструкцией закрепилось название "пачки строчек" (saiņu pantiņi) [Rainis 1979, 163; Kursīte 2002, 351]. Кратчайшие из таких фрагментов однословны (но таким образом Райнис выделяет только географические названия, отмечающие путь странствий героя, и имена персонажей), однако и однострочные элементы нередки – вот типичная страница:
Рассвет орленку юных сил придаст,
Со скал крутых в простор он смело прянет,
Покуда ночь внизу еще морозит и туманит, –
А с ним и я.
И мощный взмах взорвет воздушный пласт –
* * *
Черных глаз вероученье,
В нем одном благословенье –
Кто это сказал?
* * *
Мой путь усыпала черешня лепестками –
* * *
Море большое нас островом малым качает –
* * *
Мой взгляд блестит в твоих глазах,
Как месяц в озере –[Rainis 1978, 61]
– несамостоятельный, "черновой" характер этих фрагментов подчеркнут обилием тире на концах строк. Во второй книге "Тетрадей Дагды", "Змеиные слова" (Čūsku vārdi), характер однострочных элементов меняется (хотя концевое тире остается): Я. Курсите называет их "одностроками-девизами" (moto vienrinde) [Kursīte 1985, 92]. Занимая отдельную страницу, однострочные фрагменты предваряют последующие многострочные части текста, организуя систему ближних и дальних повторов. Так, "однострок-девиз"
То было так давно, – уже почти не вспомнить –