Ему представлялось, что должна быть какая-то шкатулка с деньгами и драгоценностями. Поиски оказались тщетными, и он вернулся в кухню, где увидел задушенную К. Телицыну. Это было для него, по его словам, полной неожиданностью, так что он "обалдел". На самом же деле, как указано в приговоре, они оба бросились на Т., повалили ее, и связал Г – руки, а К.-заткнул рот платком. Затем он предложил К., чтобы пустыми не возвращаться, захватить шелка. Шелка взяли в 3 мешках червонцев на 130 -150. Шелк был старинной выработки. Уехать же в Москву им не удалось; они опоздали к поезду. На станции Сергиево агент обратил на них внимание и их арестовали. Особенно Г. не волновался, даже когда забрали. "Я сознаю, – говорил он, – что это, конечно, очень подлое дело, но если все детально разобрать, что побудило меня к этому, то много можно найти смягчающих обстоятельств", и он в преувеличенных чертах описывал свою нужду: ходил без подметок, ноги почти отморозил, голодал, денег совсем не было, последнюю гимнастерку продал, на самом же деле у него была и ватная верхняя куртка. Брату стеснялся на шею сесть, у него у самого случайный заработок был. "Когда увидел убитую, – рассказывает он, – неприятное чувство было. Все-таки есть разница между убийством на войне и здесь". "Там все о смерти помышляют и являешься подневольным убийцей, а здесь мирный.человек и не думает о смерти". "Лично бы не стал убивать". О совершенном преступлении Г. старается не думать. Раскаяния у него не видно. "Мне не старуху жалко", – говорит он. "Убить нехорошо, но раз убийство произошло случайно, то я не накладываю на себя особенной вины. Сына Телицыной жаль". "Если он вернется, то окажется ни с чем, так как все имущество поступило в Собес, а старуха отжила свое". В будущем Г. думает уехать в Ташкент, где у него есть знакомые, и там устроиться на службу. За время сидения в тюрьме надеется отвыкнуть от наркотических средств, в чем можно усомниться, а это-то и помешает ему вести нормальный образ жизни. Раньше не хотел уезжать из Москвы, так как надеялся снова сойтись с женой. Нельзя отрицать, что Г. действительно нуждался в период совершения преступления, но все же братья не порвали с ним, и, как это ни тяжело, он мог бы найти у них временную поддержку. В Ермаковский дом его тянула страсть к вину и кокаину. Случайно брошенная фраза К.: "придушить бы кого-нибудь и взять денег" не встретила в его душе никакого протеста. Он развивает эту мысль, "отстраняя только, по его словам, убийство", потому что "афера чище и безопаснее". Он, несомненно, импульсивный криминолоид с чертами алкогольной дегенерации.
Процесс деклассации еще не совсем закончился и у Василия Терентьевича Петрова, 52 лет, жившего в Москве под фамилией Комарова и представлявшего собой в высшей степени яркий тип импульсивного убийцы-профессионала и, вместе с тем, алкоголика-дегенерата, морального идиота. Он прожил в Москве 2 года и за это время совершил свыше 30 убийств; сам он, в разговоре со мной, признавал себя виновным в 27 убийствах. В среднем, по его мнению, приходилось одно убийство в неделю; бывало, что и по 2 – 3 недели он воздерживался, потому что не представлялось подходящего случая. Первое преступление он совершил в конце февраля или в начале марта 1921 года, а второе- месяца через 2, Начиная с 13 марта 1921 г. в уголовный розыск стали поступать сведения о найденных – то на пустыре Конного переулка, то на берегу Москвы-реки, то в подвале одного дома, на дворе и на огороде – мешках с трупами, связанными одинаковым образом. Постепенно раскрылись десятки его убийств. Сам он точного числа их не знает, и, в минуту откровенности, на вопрос о числе убитых им людей, говорил: "да, хрен их знает, нешто я их считал и записывал, ищи в Москве-реке" и при этом заливался своим беззубым, злобным смешком. Техника всех его преступлений была очень проста. Он утром шел на конную площадь, толкался среди покупателей, присматривался к ним, выбирал "провинциала", т.е. не московского жителя, а приехавшего из провинции и приискивавшего себе по сходной цене лошадь. Комаров подробно и с большой аффектацией рассказывал мне и моим ассистентам, по каким признакам он узнавал провинциала, как с помощью разных провокаторских вопросов он убеждался в том, что данный провинциал, действительно, желает и ищет купить лошадь. Выдавая себя за служащего, он говорил такому провинциалу, что может ему доставить по такой-то сходной цене казенную лошадь, вел его к себе на квартиру и там убивал. Его рассказ о том, как он заманивал к себе, свидетельствует о том что, несмотря на видимую простоватость и даже бестолковость, он – человек хитрый, понимающий психологию простого человека, знающий, как быстро залезть в его душу и завоевать его доверие. С одним он, бывало, поругает современные порядки, другому – особенно распишет доверие, которым он пользуется на службе, третьему расскажет о каких-либо вымышленных злоключениях своей жизни, как раз таких же, которыми недоволен его новый знакомый и на которые тот жалуется, и т. д. И все это с необыкновенным простодушием, сопровождая свою речь, горячей жестикуляцией и увеличивая ее красноречие кучей площадных ругательств, столь привычных уху простого русского человека. В результате в короткое время он становился чуть не приятелем своего нового знакомого и зазывал его к себе на квартиру, чтобы "кончить дело" или посвободнее о нем поговорить. Нередко перед этим он заходил со своим новым знакомым в чайную или трактир, выпить с ним самогонки, даже выпивал иной раз на его счет, а затем вел его к себе на квартиру. Приходили обыкновенно часов около трех дня. Здесь уже готова была закуска, иногда колбаска или что-либо подобное, самоварчик и т. д. Посетитель с хозяином усаживались и начиналась беседа, иногда довольно продолжительная, в течение 2 – 4 часов, при чем и гость и хозяин выпивали. На вопрос, а как бывало, если гость не пьет, Комаров отвечал: "а не пьет, дело быстрее пойдет"… Затем, когда, как он говорил, требовала его "алкогольная температура", он поднимался, отходил в сторону, незаметно брал приготовленный заранее очень тяжелый молоток и, приблизившись к ничего не подозревавшему гостю сбоку, наносил ему сильный удар в переносицу или в висок, второй удар наносился обыкновенно ошеломленному гостю из-под подбородка и иногда с такой силой, что лицевой скелет значительно сплющивался. Большею частью жертвы не успевали оказывать сопротивления. Но был один случай, по рассказу Комарова, когда получивший от него удар гость вступил с ним в борьбу, и Комарову пришлось долго с ним возиться, пока он его не одолел. После одного-двух ошеломляющих ударов, Комаров набрасывал на шею жертвы петлю и туго затягивал ее, чтобы уменьшить кровотечение и устранить всякое сомнение, не осталась ли жертва жива. Из убитого он старался выпустить как можно более крови, чтобы труп менее пачкал мешок и был легче. Кровь сначала выпускал на рогожи, но потом приспособил для этого особое оцинкованное корыто, а то расход на рогожи стал уж очень велик. Голова трупа обматывалась тряпками, чтобы кровь не просачивалась чрез мешок. Труп Комаров связывал особым образом: сначала руки назад, а затем притягивал ноги к животу. По однообразному способу связывания агенты розыска впоследствии узнавали, убиты ли найденные в мешках трупы Комаровым или кем другим. Связанный труп запихивался Комаровым в мешок от овса, который он предварительно для этого подшивал и делал шире. Упакованный труп сначала прятался в маленький чуланчик, который был внутри квартиры Комарова, при переходе из комнаты в кухню, а ночью вывозился и закапывался или сбрасывался под откос на набережной.