Спать на гвоздях не пробовала. Но жить с больной совестью, с ощущением невыполненного долга, неоправданного предназначения, может быть, еще невыносимее, чем спать на гвоздях.
Перегорела лампочка
Искусство, как и жизнь, не функционально. Положив себе реальную цель и твердо следуя ей, мы постепенно превращаемся в функционеров.
Ставя перед собой "посильную" задачу, мы делаемся мастерами.
"Непосильная" задача рождает творца. Как и все мысли, эта не новая.
Смотрю в окно с девятого этажа - передо мной машинка: отсюда, с кресла, вознесенного в небо, я сейчас вижу мир. Все, что рядом, - потолок, стены, чашка с чаинками - не имеет значения. Подо мной кромка дугой изогнутого леса - шестнадцати этажные башни теснят лес к горизонту. Напротив - верхняя часть башни, высокий параллелепипед с ячейками-балконами. В одной из них, где-то на одиннадцатом этаже, стоит человек и курит. Человек, вознесенный над лесом и домами, находящийся в небе вместе со мной. Издалека он похож на ширпотребовскую статуэтку курильщика с дырой вместо рта, куда вставляют сигаретки.
Если бы я писала картину - я бы нарисовала дом, лес и небо обобщенно, цветными плоскостями, а одинокую фигурку курильщика - предельно скрупулезно. Если бы я сочиняла рассказ, то меня бы заинтересовало, почему человек холодным осенним днем курит на балконе.
Может, он уходит в небо, чтобы избавиться от давящего пространства комнаты, заставленной полированной мебелью, с которой жена ежеутренне сметает пыль шерстяной тряпкой.
В конце концов этот курильщик - не более чем зацепка. Как чеховская чернильница: "Дайте мне чернильницу, и я напишу рассказ".
Привычных вещей не существует. На столе в кухне - граненый стакан. Перед ним - яйцо. Оно отсвечивает, удивительно преломляясь в гранях стекла. Я кладу яйцо за стакан и в совершенном эллиптическом теле происходит неожиданная перемена: яйцо вздыбилось, вцепилось острыми шипами в стаканьи бока.
Соприкасаясь, предметы перестают быть самими собой, фактически оставаясь неизменными.
В отличие от стакана и яйца, дети контактируют с миром активно - не на "созерцательном", а на "деятельном" уровне. Для них одушевленность предметов - непреложная истина.
Недавно в классе перегорела лампочка. Пригласили монтера. Стоя на столе и орудуя одной рукой, "великан" вывинтил старую лампу, вместо нее ввинтил новую. Спрыгнул со стола…
- Не забирайте лампу, - попросила я монтера, еще не зная, зачем она мне.
Новая лампа осветила наш стол - плацдарм для фантазий и игр. Старая же - осталась у меня. Я посмотрела сквозь нее на Виталика и засмеялась - Виталик выглядел полосатым скособоченным матрацем, одно ухо Виталика вытянулось вдоль стены, а зеленый глаз, прикрытый ресницами, был как замшелая гора.
Дети окружили меня - не терпится узнать, что же там смешное, внутри лампы. Посчитались в считалку, выстроились - смотреть в лампочку. Наводят ее друг на друга, на потолок, откуда брызжет яркий свет, на полки о скульптурами, стенды с монотипиями.
- Хорошо, что вы ему оказали "не забирайте", а то бы… - Виталик качает головой… - а то бы…
- А то бы что? - спрашивает Арам.
- Не понимаешь, - Вселенный светильник, вот кто! - Виталик в изнеможении плюхается на свой стул. - У него лампочки с чужих планет. Меркурий, Юпитер…
- Внутри? - указывает Арам на лампочку, снова попавшую в мои руки.
Виталик молча кивает. Только что он видел планеты, звездчатые и полосатые, что за дело - внутри они или еще где!
- Таких моя мама выбрасывает сколько хочешь. А на что они, если в них свет кончился, - пожимает плечами Анечка.
- Стой, не двигайся! - Навожу лампочку на огромные банты на макушке.
- Что у меня там? - таращит и без того круглые глаза Анечка
- У бантов нет голов - говорит Арам.
- И если поставить лампу на пластилин, то она будет, как луна которую сжали тисками.
- Луна не стоит, а плавает, - уточняет Катя. - Бедная лампочка, никому на свете не нужная… Ее сдадут на мусор…
- Она не бедная, если ее куда-нибудь поставить, она засветит, как миленькая, - заявляет Арам. У него одна идея - как применить лампочку. И я ухватываюсь за такую подпорку.
- Пусть у нас будет вокзал. Ночь на вокзале. Поезд идет. А она своим светом указывает дорогу к станции.
Знал бы монтер, деловито сменивший лампу, что с его легкой руки мы окажемся на ночном вокзале!
Железная дорога - любимая игра детей. Одно "скатывание рельс" чего стоит! Рельсы со шпалами быстро покрывают стол. Затем вагоны, паровоз - его лепит Арам, спец по паровозам. Аня замахнулась на "весь вокзал". Маленькими, но крепкими пальцами размазывает темный пластилин по картону - ведь ночь! Сверху появляется белая лепешка - лампочка, потом платформа, тоже темная. Объем возник совершенно случайно - ночью все темное, а если к темному (фону) прилепить темное, то образуется передняя, выступающая часть рельефа. Но почему люди на платформе черные?
- Потому что лампочка пе-ре-го-ре-ла, - Аня стоит на своем: на никчемности этой лампы. - От нее света нет, одна видимое'
- А видимость-то какого цвета?
- Видимого, - не задумываясь отвечает Арам.
- Не-ви-ди-мо-го. Ты разве воздух видишь? - У Ани резкий голос.
Как-то раз мы только расселись, слышим из-под стола:
- Я рхавчина, я старая страшная ржавчина.
И верно, у Ани сделался голос самой настоящей ржавчины.
Пассажиры (тоже в рельефе) стоят, как на параде, лицом к нам.
- А поезд-то где?
- Там, - Аня указывает вверх.
- Что же они стоят, отвернувшись от поезда? Им же ехать надо, они ждут не дождутся, как сядут на свои места, раздвинут занавески…
- Они уже приехали.
- Чего ж домой не идут?
Я задаю наводящие вопросы для того, чтобы Аня точнее представляла себе то, что делает. Может, наконец, слепит кого-нибудь в профиль или, наоборот, замажет глаза, нос и рот - люди встанут спиной к нам.
- Когда им надо будет, они и уйдут, - отвечает Аня. - Их, кажется, никто не гонит!
Виталик лепит пассажиров. Все человечки у него выхода карикатурными: тощими, длинноносыми, в огромных ботинках. Интересно: с одной стороны - безудержный фантазер, с другой - реалист, с третьей - пародист. В руках троих пассажиров здоровенные чемоданы. Они отваливаются вместе с руками.
- Возьми проволоку, - советую. - Так они свои сокровища вместе с руками на платформе потеряют.
Виталик пытается вствить проволоку внутрь тонюсенькой ручки, но пластилин не держится, падает.
- Проволоку пластилином облепи - вот и все.
- Руки что, выкинуть по-вашему? - возмущается Виталик. - Раскидаетесь руками.
- В темноте ничего не видно, - вздыхает Катя. Она вошла в образ и уже воображает себя на темной платформе.
Как-то раз я принесла из дому стеклянный шар, которым удерживают рыбацкие сети. Ураганное море иногда выкидывает такие шары на берег. Я нашла свой шар в 13 лет. Говорят, он приносит счастье.
Так вот, сначала мы рассматривали шар, ощупывали. Обнаружили, что он круглый, стеклянный, прозрачный, что внутри у него пусто, что у него нет ни конца, ни края и, поскольку у него нет ни одного острого угла, он катится свободно, а выпирал бы хоть один угол, он бы им о поверхность цеплялся и катиться бы не мог.
- Ну а теперь фокус (накрыла шар красной тряпкой). Какой он теперь?
- Круглый.
- Почему?
- Потому что был круглый.
- А если бы мы не знали, что под тряпкой, как бы мы догадались, что там шар?
- Пощупали бы, - сказал Арам, - под тряпкой.
- Тогда вот что (выключила свет). Какой теперь шар?
- Никакой! - закричали хором.
- Арам, - обратилась я к самому рассудительному - Какой шар?
- Никакой.
- Почему никакой?!
- В темноте ничего не ви-и-дно-о-о, - расплакалась Катя.
Пришлось прекратить эксперимент.
- Какой формы лампа? - спрашиваю.
- Стеклянной, - отвечает Анечка.
- Как груша, - перебивает Арам.
Виталик выбыл из беседы. Возится с руками и чемоданами. Если он поглощен делом, он никого не слышит. Арам всегда все слышит, что бы мы ни делали.
Выхожу с лампочкой за дверь.
- Наш свет похитили! - кричит Аня, та самая Аня, твердившая, что в перегоревшей лампе "нет света". - Из-за вас наш поезд попадет в аварию.
Возвращаю похищенное. Наша станция вновь освещена, и наконец-то пришел поезд. Виталик с грехом пополам приделал руки с чемоданами к своим "пародиям", усадил их в Катин вагончик. Девочки водрузили даму с бантами на лепешку с колесами (борта закрыли бы все красоты), лампочка освещает путь, к тому же предусмотрительный Арам соорудил светофор - можно ехать.
Что у нас вышло? Макет железной дороги.
В нем нет пластического единства формы и содержания, фигуры разномасштабны, рельсы расползлись по всему столу, где-то в самом углу оказался одинокий вагон, не приставший к составу. Анин "весь вокзал" прикреплен под лампой. И все-таки это скульптура. Скульптура будущего. Может быть, появятся такие скульптурные ансамбли, которые заменят нынешние стандартно-убогие детские площадки; может быть, архитекторы изобретут целые города, взяв за основу детские макеты, их поразительную свободу, незапрограммированность и даже разномасштабность. Конечно, из железа не сделаешь живой паровоз с округлыми плечами, но вдруг появятся материалы, позволяющие, где возможно, обходиться без прямых углов? Что-то похожее уже есть - детский городок "Диснейленд".