Почему я сейчас пишу о ней? Потому что скучаю. Мы с детьми - на даче, а она болеет у нас дома. И о чем бы ни думала, все время возвращаюсь мыслями к ней. Вижу, как сидит она в постели, бледненькая, с высокой температурой, и говорит: "Мне уже лучше". И улыбается какой-то удивительной улыбкой - улыбка-вспышка, на все лицо, белые зубы открыты, рот до ушей, и снова серьезный, задумчивый взгляд. Вдруг ее отдадут на продленку - не вечно же она будет жить с нами, а у нее и так ступор от школы: она плачет над правилами, не понимает, почему то, что в скобках, надо складывать и умножать в первую очередь. Это - эмоциональный ступор. Ее жизнь перенасыщена переменами, она только что немного отдышалась - куда она попадет снова? Будет ли ее кто-нибудь понимать, кроме мамы?
Не все дети вызывают щемящее чувство. Но многие. Да всем не поможешь…
Сейчас поздно. Спят, наверное, дети в Русаковской больнице, спит Тема, мальчик без роду, без племени. Во сне он тяжело дышит, с хрипом и стоном.
Тетя Лена, а почему я люблю уходить из больницы, а возвращаться в нее не люблю?
Мы идем с ним в парк Сокольники, нам разрешила медицина. На нем короткие драные брюки и большие черные ботинки. Он рассказывает, что в санатории летом мальчишки "крутили любовь", а он нет. Он бегал наперегонки и выпускал стенную газету, Такой вот странный олигофрен!
Там же, в другом конце коридора, спит моя лягушечка. Отказная. Наверное, она так и спит, прижав к себе мишку с зайцем.
Мокрые от детских слез подушки - укор нашему взрослому миру, миру, где существует ничья девочка, отволакивающая игрушки в угол, как собака кость.
Какая разница между дождем и снегом?
Рядовая французская акушерка как-то заметила: если роженице заведомо отказавшейся от ребенка, тотчас после родов принести малыша, приложить к материнскому лону - уйдет мать из роддома со своим чадом. Не достанет у нее сил отречься от плоти своей.
Ни ребенка-лягушонка, ни Тему не приложили к материнскому лону. Но на Тему вышел спрос- его усыновили в два года. А в пять лет вернули в детский дом со следами тяжелых побоев. Так он в самом "чувствительном" периоде детства дважды остался без родителей.
Забитый Тема отставал в учебе. В первом классе комиссия 6-го московского психдиспансера актировала его как олигофрена с психопатическими реакциями. Так Тема попал в детский дом для умственно отсталых детей.
Я бы не узнала, что существует на свете Тема Тимофеев, когда б не Ольга Николаевна - врач-реаниматор Русаковской больницы. Находят друг друга люди, которых заботят судьбы детей. Когда-то она спасла от смерти дочь моей соседки. Тогда девочке срочно нужны были лекарства, мы их раздобыли. Оказалось, что тринадцатилетнему Теме Тимофееву понадобились те же антибиотики, и Ольга Николаевна обратилась к нам за помощью. Она сказала: "Мальчик детдомовский, надежд мало, но если получится…"
Получилось. Двадцать один день Тема был подключен к аппарату искусственного дыхания. Разумеется, теперь его судьба стала мне небезразлична. Но Ольга Николаевна не обнадеживала.
"Всё делаем", - отвечала она сухо. В том, что Ольга Николаевна "всё делает", сомнений не было. Она и дочь моей соседки спасла, будучи сама в предынфарктном состоянии. Переливала свою кровь напрямую, приходила в больницу по воскресеньям. Простой, неостепененный, ничем не прославленный доктор.
Тема выжил. Как только он задышал сам - попросил порисовать. Тогда-то Ольга Николаевна и заметила: больно уж хорошо рисует для олигофрена. И насчет психопатических реакций усомнилась: дети после такого испытания еще долго апатичны, депрессивны, а этот - в полном порядке.
Ольга Николаевна попросила меня приехать и посмотреть рисунки Темы.
Не было больше забот у врача-реаниматора! Тема поправлялся. Его перевели в 1-ю хирургию. Здесь его лечила Людмила Витальевна, из тех же неприметных докториц, чья любовь и забота спасли и отогрели не одного "безнадежного ребенка. Пока Теме везло.
Тема сразу мне понравился. Нескладный подросток, с грустными серыми глазами и неулыбчивым ртом. Но нет во взгляде ни недоверия к людям, ни малейшего признака ожесточения. Он сам показал мне рисунки, всяких "Ну, погоди!" и "Бременских музыкантов", перерисованных с пластиночных конвертов. Раскрашенных иначе, и с завидным вкусом.
- А ты сам что-нибудь можешь нарисовать?
- Нет. Мы по трафарету обводили. Потом раскрашивали.
Тема принялся за лепку. Чтобы не смущать его, я тоже пристроилась лепить. Тема действовал уверенно, как опытный мастер. На моих глазах вылепливалась настоящая рысь, рысь, крадущаяся за добычей: морда вытянута, уши торчком, она как бы идет и одновременно пластается, скрываясь от добычи.
Набежали ребята из других палат. Тема оделил каждого пластилином. Все с увлечением лепили, но Тёмины работы выделялись - пластичностью и верностью натуре. Натуре, с которой познакомился по телевизору. Тема остался доволен своей рысью. Решил подарить ее Ольге Николаевне. Спросил, пускают ли меня в реанимацию. Я пообещала передать Ольге Николаевне рысь. Тема призадумался: "А Людмиле Витальевне?"
Я предложила слепить из пластилина вазу с цветами.
- А как?
Значит, как лепить рысь, он знал. А перед пластилиновыми цветами - растерялся. Потому что дано задание. А перед любым заданием умственно неполноценным детям все разжевывают часами.
- Придумай. Ваза - это сосуд. В него наливают воду… Тема моментально вылепил вазу, пришел черед цветов. Их он тоже видел только по телевизору и на картинках. За исключением полевых. Те - видел когда-то, не помнит уже когда, на каком то поле.
Букет вышел знатный. На том и расстались. Страшно был перегружать Тему - он еще был очень слаб, кашлял, тер спину - болели пролежни.
С того дня я стала приходить к Теме. Мы подружились.
А. Л. Венгер, известный детский психолог, в своем заключении написал, что Тема абсолютно нормален, но педагогически запущен. Дальнейшее пребывание в интернате для умственно отсталых детей Теме противопоказано, поскольку будет усугублять педагогическую запущенность.
Тему нужно перевести в интернат для нормальных детей. Ольга Николаевна обратилась к директору такого интерната с просьбой посмотреть Тему. Тот, пообщавшись с мальчиком час, сказал однозначно: беру. С учебой подтянем. Будем выпрямлять его судьбу. Мы радовались: повезло Теме - попал в добрые руки, но… у нас чью-то судьбу "выпрямить" непросто.
Директриса интерната для умственно отсталых детей позвонила главному врачу Русаковской больницы, сказала, что не потерпит самоуправства и подаст в суд… на больницу. Больница, разумеется, не испугалась: подавать в суд на тех, кто спас жизнь ребенку, - это по крайней мере смешно. Но директриса и не думала смешить. Она поставила условие: Тема должен быть проведен через ту же комиссию 6-го психдиспансера, и, если данная комиссия снимет диагноз, тогда пожалуйста - хоть в академию наук! А если уж вы такие добренькие, то и Катю Умнову заберите - вот уж действительно девочка нормальная, не то что Тёма. Он и с детьми-то не умеет общаться, быстро замыкается.
Разве? Почему же тогда с ребятами в палате он живет душа в душу?
- Ишь, гуманисты! А знаете ли вы, что у нас, в специнтернате, можно человека держать до восемнадцати лет, к тому же наших обеспечивают жилплощадью и освобождают от армии.
Все ясно. Значит, лучше, удобнее жить дебилом, чем нормальным человеком. Тогда чего же мы медлим, пойдем на комиссию в психдиспансер, нас определят в дебилы и дадут, наконец, квартиры?
Но Тема-то нормальный парень! Что правда, то правда - он быстро замыкается. Я сама была этому свидетелем.
К нему пришла учительница (долго болеющие дети охвачены у нас школой). Задала задачу, а сама уткнулась в журнал. Тема не хотел решать задачу. Он мечтал скорее отделаться от математики и идти лепить. Но учительница поставила условие: "Пока те сделаешь - не отпущу". "Очень он ленив думать", - объяснила она мне, на мгновение оторвавшись от журнала. На меня из-под очков смотрели равнодушные, холодные глаза.
Тема низко склонился над тетрадью, водил ручкой, калякал, потом просто лег головой на стол.
- И вы хотите перевести его на нормальное обучение, - вздохнула учительница. - Давай решай, что тебе говорят! - перемена тона была разительной.
- Не буду я ничего решать! - Тема швырнул тетрадь и пошел в палату. Он долго молчал. Лепил кошку и молчал. И вдруг сказал:
- Лучше найдите мне мою маму. Меня отец бил, а мама пальцем не тронула.
Лучше… Лучше бы я не приходила к нему с книгами, яблоками и воском, а нашла бы ему маму. Взять бы его к себе! Но всех-то не возьмешь…
- Невезучий наш Тёмка, - Ольга Николаевна звонит мне поздно вечером. Только вернулась из реанимации. - Смотрю, стоит возле цветка алоэ, задумчивый, грустный, трет пальцами Мясистые листья, нюхает. "Ты что, Тем?" - "Мама мне точно такие выжимала в рюмочку. Это - от горла". А к Зое, сестричке нашей, ластится: "Зой, ты замуж выйдешь? Тогда возьми меня себе, я тебе все делать буду". Как быть? Неужели проводить его через эту комиссию?
Из 6-го психдиспансера Людмила Витальевна приехала окрыленная. Обнаружилась знакомая, светило, все поняла, будет за Тёмку.