В психотерапии пациентов, испытавших травматические переживания, разрушившее привычный ход их жизни, мы всегда встречаем персонифицированное сопротивление, возведенное системой самосохранения. Прибегая к терминам теории объектных отношений, можно сказать, что эти люди демонстрируют глубокую привязанность к своим внутренним персекуторным "объектам". Фрейд был первым (1923: 4а), кто подметил это явление. Он назвал его "негативной терапевтической реакцией", поскольку, все его попытки вселить надежду в этих пациентов только неизменно ухудшали их состояние. Фрейд был убежден, что это ухудшение было результатом атак "садистического Супер-Эго" на "мазохистическое Эго" пациента. Однако Фрейд кое-что упустил. Сопротивление росту и изменениям пациентов, перенесших психическую травму, только отчасти может быть объяснено нападками садистического Супер-Эго. Сложность состоит в том, что садистическое Супер-Эго одновременно выступает и как заботящееся Супер-Эго, то есть как "высшая" внутренняя фигура, которая, в сущности, спасает психическую жизнь пациента, что является своего рода чудом, за которое пациент бессознательно может быть очень ей благодарен. Под водительством этой внутренней фигуры пациент получает доступ к измененным состояниям сознания (и, как мы можем предположить, к измененным психофизиологическим состояниям), которые оказывают смягчающее, успокаивающее действие и от которых не так-то легко отказаться именно потому, что в прошлом они позволяли сохранить то, что для пациента, безусловно, является неоспоримой ценностью, а именно его неуничтожимый личностный дух.
Кэй и дельфины
Тем психотерапевтам, кто работал с пациентами, перенесшими психическую травму, довольно часто доводилось переживать счастливые мгновения, когда им приоткрывалось действие удивительных сил психики, направленных на защиту жизни, или, точнее, они моги наблюдать то, как нуминозная психическая реальность приходит на помощь травмированному Эго. В описании нижеследующего клинического случая как раз приведены примеры таких "мгновений".
Женщина, которую мы назовем Кэй, пришла ко мне на консультацию для того, чтобы обсудить возможность психотерапии после серьезной автомобильной аварии, в результате которой она провела на больничной койке несколько недель, а ее руки остались обезображенными и изуродованными. В то время как она залечивала тяжелые раны, полученные в аварии, ее жених "утратил к ней чувства" и разорвал помолвку, а ее друзья, ближе которых у нее никого не было на целом свете, неожиданно скоропостижно скончались. Ее положение к тому же осложнялось тем, что она могла потерять место работы, так как больше не справлялась со своими обязанностями из-за искалеченных рук. Для восстановления функционирования ее рук в полном объеме необходимо было провести много болезненных операций, однако состояние ее финансов ставило возможность этого курса лечения под вопрос. Вполне понятно, что после этой множественной травматизации Кэй впала в депрессию и очень тревожилась о своем будущем.
Постепенно, по мере того как я знакомился с ней и обстоятельствами ее жизни, я понял, что переживание сильного страха, достигающего уровня психической травмы, не было чем-то новым для Кэй. В силу того, что в детстве она была исключительно чувствительным ребенком, она воспринимала острые грани жизни весьма болезненно. Первые месяцы жизни она провела в кувезе, так как она родилась недоношенной и у нее были проблемы с дыханием. Позже, хотя она и была во всем остальном счастливой и хорошо адаптированной девочкой, ее постоянно одолевал страх смерти, преследовавший ее и ночью во время внезапных пробуждений, когда она думала обо всех тех ужасных вещах, о которых рассказывали в новостных программах: угрозе ядерной войны, кошмаре концентрационных лагерей в нацистской Германии. Больше всего ее волновали вопросы, связанные со смертью как таковой. Как это так: ты "есть", а потом тебя "нет"? Как вообще возможна такая "вещь" как смерть? Бывало, она лежала всю ночь напролет без сна, размышляя над подобными вопросами. Когда же она попыталась задавать эти вопросы своим родителям, ей давали понять, что она слишком "чувствительная". Тогда она начала думать, что с ней что-то не так. Когда ей исполнилось три года и ее старший брат, которого она обожала, пошел в школу, она плакала целыми днями – она ведь была такой чувствительной! Когда умер ее щенок и она была в отчаянии, вердикт суда был все тем же – "слишком чувствительная".
Эта эмоциональная ранимость не очень-то соответствовала семейным ценностям, среди которых стоическому самоконтролю и религиозной жертвенности отводилось главное место. Если вопросы Кэй становились совсем уж "неуместными", то мать, бывало, промывала ей рот при помощи мыла, а папа, любивший пропустить рюмочку-другую, изводил ее своими уничижительными замечаниями перед тем, как отшлепать, что он проделывал регулярно. Положение вещей усугублялось приобретенной неспособностью обучаться (как же ты можешь быть такой глупой!). Позже, уже в средней школе, она отставала в развитии, у нее был слегка избыточный вес (мама всегда следила за ее весом), она чувствовала себя неприспособленной к жизни уродиной. Постепенно у нее сформировалось внутреннее уничижительное отношение злокачественного характера к самой себе. Всю вину за все трудности, с которыми она сталкивалась, она стала возлагать на себя. Одно из ее первых сновидений, которое она принесла в анализ, открыло преследующую сторону ее зрелой системы самосохранения:
Я в концентрационном лагере. Мы наблюдаем за людьми, которых ведут на казнь. Какая-то женщина хватает меня за руку и уводит меня прочь из нашей группы. Она говорит мне, что я должна все время держаться спиной к охранникам и не оборачиваться. Она сказала, что меня точно отправили бы в печь из-за моих рук, потому что я несовершенна, а они оставляют в живых только тех, у кого нет изъянов.
Став подростком, Кэй все глубже уходила в свой внутренний мир по мере того, как в этом возрасте "нацистский режим" ее перфекционистской системы самосохранения укреплял свои позиции. Все больше времени она проводила в одиночестве, оставаясь в своей комнате или подолгу гуляя одна. Она стала писать стихи – очень много грустных стихов. В своем дневнике она записывала фантазии и рассказы, она развила в себе способность "быстрой отключки". В том случае, если обстоятельства были настолько печальны, так что она ничего не могла предпринять, она просто "отключалась", покидала свое тело и "парила" над ним. Эта способность "выходить" из своего тела помогала ей в свободной игре с образами, рождаемыми ее воображением. Это было подобно снам наяву с тем, однако отличием, что она могла управлять своими грезами. В созданном ей фантастическом мире своих фантазий она устанавливала особую коммуникацию с самой собой и с таинственным внешним миром природы. Чем-то это напоминало ей плавание, которое она любила и в котором добилась исключительных успехов, поэтому ее частный "парящий мир" часто представал в ее воображении как мир подводный. В этой подводной стране чудес у нее были очень близкие отношения с дельфинами, к которым она питала особые чувства.
Примерно после восьми недель нашей работы, Кэй перенесла еще одну травматическую ситуацию. Она оказалась под угрозой "сокращения кадров" в своем учреждении, что ставило под угрозу финансовое обеспечение серии хирургических операций, так необходимых ей. Это сокращение было инициировано волюнтаристским образом руководителем учреждения, в котором она работала. Руководство оценивало ее случай как страховой риск для компании. Кэй была вне себя от отчаяния и страха по поводу этой ситуации. Она чувствовала себя слишком зависимой от своей работы и страховых выплат, которые обеспечивала ее компания, поэтому не находила в себе силы вступить в борьбу в этой ситуации, как она поступила бы, если бы чувствовала себя более независимой. Чем больше она старалась угодить своему боссу, тем ситуация становилась хуже, тем сильнее было ее унижение, которое в какой-то момент стало невыносимым. Тогда ей приснился сон, в котором появились дельфины.
Я присутствую на общем собрании персонала. Босс ворчит на меня и поворачивается ко мне спиной. Я огорчена и спрашиваю его, что он имеет в виду. В ответ он только саркастически вращает глазами. Я следую за ним на улицу. Он оборачивается ко мне и спрашивает: "В чем твоя проблема?" И опять я не понимаю его. Внезапно его облик меняется, и он становится похожим на мальчишку из Латинского квартала – злобного и задиристого. Он оставляет меня на углу улицы, он просит подождать его. Я в отчаянии. Неожиданно я замечаю, как мимо меня начинают проплывать рыбы, я думаю, что я внутри большого круглого аквариума. Дети останавливались на углу улицы и указывали руками на этих рыб. Затем появились два дельфина с похожими на бутылку носами и, обогнув угол, оказались прямо передо мной. Они внимательно смотрели на меня, когда проплывали мимо. Я хотела поплыть вместе с ними, но должна была дожидаться своего босса. Дельфины еще раз проплыли мимо меня. На этот раз их было уже девять, и все они смотрели на меня. Они выглядели очень озабоченными, совсем не так, как обычно выглядят дельфины – радостными и счастливыми. Мой босс вернулся. Он говорит, что были проведены проверки и что он не может больше сотрудничать со мной. Я спрашиваю его почему. Я напугана и начинаю дрожать. Он говорит, что я ставлю его в неловкое положение, что мне не следовало никогда выступать на собраниях и жаловаться на что бы то ни было. Мимо проплывает дельфин. Я спрашиваю, уволена ли я. Я начинаю плакать, но сдерживаю себя. Мой босс говорит мне, что я могу идти. Дельфин возвращается. В этот раз он плывет медленнее. В моей голове звучит голос, который повторяет снова и снова: "Дельфины, дельфины!" Я не могу больше сдерживать слезы. Я чувствую, что я начинаю задыхаться. Я просыпаюсь вся в слезах.