Однако и это только часть "реконструкции" фактической действительности; не меньшую, а может быть, и большую роль в этом процессе играет "картина", то есть означающее, предписывающее "предмету" (означаемому) своим положением в "картине" его функцию. Неслучайно Л. Витгенштейн положил в основу своего ставшего легендарным "Логико-философского трактата" принцип: человеком воспринимаются только "названия". Фактически человек в отличие от других живых существ перестал "определяться на местности", он все меньше и меньше использует свои сенсорные возможности, ограничивая их действие отдельными сюжетами жизни, его "ориентация" совершается теперь в содержании сознания, а "моментами истины" являются для него не внешние воздействия, но аберрации "картины". Ж. Лакан весьма наглядно продемонстрировал, что наличное поведение человека определяется теми означающими ("картины"), которыми он "покрывает" фактические означаемые ("схемы").
Таким образом, в определенном смысле человек оказывается вполне автономен, "картина", основывающаяся на "схеме", вполне может заменить ему фактическую действительность, что и показано в экспериментах по сенсорной депривации. Животное, лишенное возможности воспринимать, погружается в состояние "глубочайшего и хронического (в течение недель и месяцев) сна"; И.П. Павлов обнаружил, что сонливое состояние вызывает у собаки даже простая иммобилизация в станке для экспериментов. Однако поведение человека отличается в случае сенсорной депривации самым принципиальным образом: сначала наступает фаза выраженной внутренней напряженности, беспокойство, желание прекратить эксперимент, после чего место фактической сенсорной информации заменяют проецируемые вовне образы, а испытуемому кажется, что он видит, слышит и т. п. (то есть возникает галлюциноз). Данное соотнесение весьма показательно – "внутренняя жизнь" человека оказывается у него и автономной, и более значимой, нежели непосредственные контакты с фактической реальностью.
Постепенное усложнение психического аппарата в процессе онтогенетического развития закономерно приводит к тому, что роль "картины" в поведении человека оказывается довлеющей. И если у более примитивных живых существ поведение обусловлено прежде всего непосредственными внешними воздействиями, вне которых активность буквально тает на глазах, то у человека эта зависимость поведения от внешних воздействий столь же очевидно снижается. Тенденция выживания психического человека переместилась в новый "центр тяжести" – социо– и культурогенный, по всей видимости, не без ущерба для первоначального – биофизиологического. Остается только догадываться, насколько неестественна подобная "реформа" для психики, а достигаемый с помощью "картины" уровень адаптации оказывается, что нетрудно заметить, весьма и весьма "дорогим" удовольствием: человек, обезопасивший свое существование настолько, насколько, наверное, это вообще возможно, страдает от невротических тревог, восполняя "недостаток" реальных угроз угрозами виртуальными.
Таким образом, выявлены три "проблемные позиции" поведения перцепции: во-первых, перцепция преимущественно направлена на "реконструкции" ("схема" и "картина") внешних воздействий, но не на сами эти воздействия; во-вторых, "реконструкции" (означающие) подменили собой внешние воздействия (означаемые), что относительно блокирует доступ перцепции к последним; в-третьих, и эта позиция результирующая: время и пространство, оторванные от движения внешних объектов, стали искусственными ("психическим") – координатами движения содержания психического. Все указанные обстоятельства лишают человека адекватности, а соответственно снижается и его адаптивность, что влечет за собой субъективное ухудшение качества жизни.
1. Перцепция времени и пространства
А. Психический механизм
Как уже было показано выше, "психическое пространство-время" – есть необходимое свойство психической жизни, обеспеченное функционированием динамических стереотипов. Однако ко времени как последовательности событий и к пространству как порядку расположения одновременно сосуществующих объектов "психическое пространство-время", обеспеченное памятью, имеет весьма сомнительное отношение: во-первых, потому, что в нем нет принципиальной границы между прошлыми, настоящими и будущими событиями (кроме разве соответствующих названий и лингвистических форм, не являющихся в конечном итоге существенными); во-вторых, потому, что настоящее событие воспринимается содержательным аппаратом психического, которое образовано прошлым опытом (избирательность восприятия, диктуемая динамическими стереотипами) и ориентируется на будущий ("оперантное обуславливание", обеспеченное теми же динамическими стереотипами), что, несомненно, не оставляет камня на камне от настоящего.
Собственно же время – есть наблюдаемое движение (последовательность событий), однако движение вне настоящего невозможно. Иными словами, человек в определенном смысле выдвинут за пределы времени как последовательности событий, оказавшись во времени "психическом", где события тасуются весьма и весьма произвольно. Впрочем, эта произвольность далеко не случайна: те события, которые имеют для субъекта поведения, движимого тенденцией выживания, более существенное значение (то есть задействовали все ресурсы памяти, и прежде всего эмоциональную ее часть), имеют и больший условный "вес": они чаще воспроизводятся памятью, более тщательно осмысляются, экстраполируются в виртуальное будущее и т. п. Таким образом, отпущенное им "психическое время" многократно перекрывает лимиты, отведенные любому другому рядовому событию. Нейтральные же события и вовсе не удерживаются в долговременной памяти, хотя могут и, как правило, занимают большее время экспозиции, которое, впрочем, тратится на события первого рода.
Кроме того, как уже было показано выше, аберрации "картины" обусловлены положением дел в "схеме". Если же в последней актуализированы, например, "драйвы страха", что имеет место у пациентов психотерапевта, то, разумеется, "психическое время" психотравмирующих событий увеличивается многократно, используя даже сон ("кошмарные сновидения"). При этом фактически время экспозиции этих психотравмирующих событий может быть или незначительным, или же и вовсе отсутствовать. Если бы объектом перцепции было фактическое время, а не психическое, то ситуация изменилась бы кардинальным образом. Но нейтральные события не привлекают тенденцию выживания, она всегда направлена в сторону угрозы, определить же ее виртуальность "слепой" тенденции выживания не под силу.
Однако можно сформировать соответствующий динамический стереотип, который, впрочем, наличествует у человека, бывшего когда-то ребенком и полноценным представителем царства животных, но в качестве "погашенной доминанты", которая, как уверяет А.А. Ухтомский, "держится по прежнему следу, чтобы по миновании торможения заявить о себе вновь". Конечно, при этом необходимо редуцировать проблемные "вторичные драйвы" и устранить образованные под них аберрации "картины". Кроме того, должны быть сформированы соответствующие "модуль" "картины" и "базис" "схемы". Пока же перцепция будет занята сканированием "психического времени", результат не будет достигнут.
Подобные попытки предпринимались неоднократно и нашли свое выражение в знаменитой психотерапевтической технике "здесь и сейчас", однако обычно это средство предпринимается без учета сущности феномена ощущения, отличного от восприятия и не являющегося подконтрольным сознанию. Можно сознательно обратить внимание на то или иное событие, но для этого нужно, по выражению И.П. Павлова, "иметь его в голове", то есть предполагать его существование, но в этом случае речь уже не идет об ощущении, но лишь, и то в лучшем случае, о восприятии, поскольку такое событие, пусть и предполагаемое только, уже "предмет".