Впрочем, модальность (звук, цвет, вкус и т. п.) определяется специфической функцией анализаторов; интенсивность (громкий – тихий, яркий – блеклый и т. п.) – не есть акт дифференцировки, но ее результат. Однако совсем иначе предстают в рассмотрении феномены времени и пространства. Интересно, что фасеточные глаза насекомых работают лишь при воздействии движущихся раздражителей, аналогично и сетчатка лягушки, описываемая как "детектор насекомых", идентифицирует только те объекты, которые находятся в движении, а в окружении неподвижных насекомых лягушка просто может погибнуть от голода. Впрочем, совершенно аналогичным образом ведет себя и ребенок, так Б.Г. Ананьев делает следующий вывод: "Движение объекта раньше и первичнее становится источником сенсорного развития и перестройки сенсорных функций, нежели, например, хватательное движение субъекта".
Человек воспринимает движение благодаря специфическому устройству рецепторов зрения, где раздражитель перемещается по плоскому "экрану", вызывая последовательное возбуждение разных клеток сетчатки. Кроме того, поскольку движение объекта, как правило, происходит на сложноорганизованном фоне, то и эти отношения, учитывая двухмерность сетчатки, играют немаловажную роль в идентификации самого движения. Однако вне движения не было бы и познания, и в этом смысле человек действительно мало отличается от лягушки, впрочем, как и от ее жертвы.
Однако движение – это событие временное, что и показано в экспериментах. При этом время есть результат работы памяти, без нее нельзя было бы сказать ни о том, что произошло в предыдущее мгновение, ни о происшедшемдесять лет назад. Однако память человека, потенциал которой по ряду причин значительно превышает любые другие естественные аналоги, фиксирует не время, но события, далее эти фиксации могут смешиваться, перемещаться и т. д. Причем память не ограничена "прошлыми" событиями, "память на будущее" имеет в психическом столько же прав, сколько и настоящее, здесь все перемешалось, взаимообуславливая друг друга. Это, разумеется, уже не является временем, поэтому посредничество памяти в этом вопросе, можно сказать, "умертвляет" фактическое движение, заменяя его собственным – "психическим временем".
Таким образом, и время, и пространство есть реконструкция психически опосредованных внешних воздействий. Однако всякая реконструкция уже не есть ощущение, хотя данные, полученные ощущением, и используются здесь в качестве "строительного материала". Но на этом этапе ощущение уже не является механизмом формирования аффекторной психически опосредованной активности, его место теперь во "внутреннем пространстве" психического, не граничащего с фактической действительностью, но лишь параллельного ей. Причем "параллелизм" этот весьма относительный, о чем с очевидностью свидетельствуют и повседневный опыт, и реакция на стрессовое событие, и данные психопатологии, особенно ярко описанные теоретиками и практиками "экспериментальных психозов".
С другой стороны, возможность действия (П. Жане), равно как и возможность движения, обеспечивается теми же психическими координатами (время, пространство, модальность и интенсивность), вне которых действия нет и быть не может. Осознанность этого факта имплицитно конституирует философскую концепцию М. Хайдеггера, построение которой начинается с редукции всякой психической "реконструкции" фактической реальности , что открывает, можно сказать, "нагого" человека "нагому" миру, то есть фактическую реальность реальности фактической. По сути, речь у М. Хайдеггера идет о неком первичном ощущении, где дифференцировка ограничивается одним лишь отличением познающего от познаваемого без определения каждой из сторон, что находится уже под юрисдикцией восприятия.
Для окончательного прояснения вопроса об ощущении следует вернуться к феномену "предметного познания". Очевидно, о чем свидетельствуют как опыты И.П. Павлова, так и психологов, изучающих психические функции в детском возрасте, что воспринятый "предмет" – есть динамический стереотип, функционирующий по принципу доминанты. Человек воспринимает предметы не такими, какими они даны ему в непосредственном контакте, но таковыми, каковы они в его "схеме", будучи динамическими стереотипами.
На этом пункте следует остановиться особо. Даже если проекция некоего объекта на сетчатку меняется, он не перестает оставаться для человека прежним объектом прежней формы. Если сфотографировать человека в положении лежа, установив камеру в его ногах, то ноги будут казаться огромными, а голова маленькой – такова реальная картина на сетчатке, но в обыденном восприятии это остается незамеченным благодаря, как говорят, "коррекции зрительного восприятия", хотя на самом деле речь должна идти не о "коррекции", а о восприятии динамического стереотипа, расположенного в "схеме". В каком-то смысле динамический стереотип обладает своего рода "гравитационной силой", но в отличие от эйнштейновской теории не "искривляет", а "выпрямляет" пространство. Поскольку же динамический стереотип есть событие временное, а воспринимаемый объект – пространственен, то не будет большим преувеличением сказать, что в психике существует не "психическое время" и "психическое пространство", но единое "психическое пространство-время", в чем-то действительно родственное теории относительности.