Усилия, предпринимаемые с целью криминализировать психологический вред, становятся устрашающе активными. В России фактически в режиме безмолвия осуществляются попытки подписания различных международно-правовых актов без серьезного их анализа, в том числе без криминологической экспертизы. Сейчас правовую экспертизу в различных учреждениях проходит проект Конвенции Совета Европы о предотвращении и искоренении насилия в отношения женщин и насилия в семье . Интересно, что уже в преамбуле Конвенции указывается, что международное сообщество признает тот факт, что "дети являются жертвами насилия в семье". В этом документе предлагается ввести в правовое поле и криминализировать понятия "сексуальный и психологический вред". Также проект Конвенции вводит понятия "гендерная принадлежность", "гендерная идентичность", предлагает защищать от дискриминации лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Предложение проекта о "насильственных изменениях в социальных и культурных моделях поведения женщин и мужчин" может привести к грубейшему вмешательству в жизнедеятельность и мировоззрение народов, населяющих Российскую Федерацию. Ст. 45 предлагает ввести в национальные законодательства новые виды уголовных наказаний, в числе которых "лишение родительских прав", для родителей, применивших насилие в отношении любого лица. По нашему мнению, такие меры приведут к увеличению числа социальных сирот в обществе и обострению криминальной ситуации.
Вполне очевидно, что ювенальная юстиция не просто предлагает новые взгляды на права и возможное поведение ребенка, а нацелена на коренное изменение российского общества, на слом традиционных понятий и представлений о воспитании ребенка и родительских правах.
Например, ювенальный подход к приоритетности прав ребенка является неконституционным. В Российской Федерации, согласно Конституции, "все равны перед законом и судом" [19] , а "осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц" [20] . Следовательно, родители и дети в обществе должны иметь равные права, иначе приоритетность прав одних ущемляет права других.
Все более частое употребление понятия "приоритетность прав детей" в обществе в целом и на самом высоком уровне в частности оправдано только тем, что защита прав ребенка является первоочередной и важнейшей деятельностью государства по сравнению с иными направлениями социальной политики. С процессом внедрения ювенальных технологий понятие "приоритетность прав детей" все чаще используется как противопоставление правам родителей. Такая осознанная подмена понятий имеет вполне определенную цель – изменение общественного отношения к этому вопросу, и если анализировать деятельность ювенальных судов [21] и социальных служб в так называемых "пилотных" регионах, то данная цель успешно достигается.
По нашему мнению, недопустим и ювенальный принцип изъятия детей у родителей, не ведущих антисоциальный образ жизни. Этот принцип является самым противозаконным и противоестественным, поскольку грубо нарушает международное, конституционное, семейное законодательство, а также противоречит общечеловеческой нравственности. Такой жестокий принцип ювенальной юстиции, как изъятие детей из благополучной в нравственном отношении семьи, причиняет непоправимый вред прежде всего ребенку, а значит, и обществу в целом. Практикуемый в Европе ювенальный механизм изъятия детей из семей "до выяснения обстоятельств", подтверждающих или опровергающих, например, анонимное сообщение о факте жестокого обращения, позволяющий забирать детей на срок от 25 дней до нескольких месяцев без решения суда, нарушает принцип презумпции невиновности.
Подобные "прогрессивные" меры в духе ювенальной юстиции будут способствовать развитию тоталитаризма в нашем государстве, нарушат конституционные принципы, в том числе принципы верховенства закона и соблюдения прав человека.
Проблема насилия по отношению к детям, существующая у нас, как и в любых других странах, – это не результат неэффективной государственной борьбы с ним, а проблема самого общества, его безнравственности. И решать ее необходимо не силовыми методами, а тем более не насильственным изъятием детей у родителей, не ведущих антисоциальный образ жизни, а качественно иными способами – духовным и культурным возрождением общества и семьи.
Исследуя проблему преступности в отношении несовершеннолетних, мы обнаружили, что имеет место тенденция акцентировать проблему семейного насилия в отношении детей.
Согласно официальным данным за 2010 г., число несовершеннолетних, пострадавших от преступных посягательств, составило 100 227 чел. [22] , среди которых более половины (55 170 чел.) признаны потерпевшими от преступлений, сопряженных с насильственными действиями. Непосредственно от преступлений со стороны членов семьи пострадало 5 208 чел., из которых от преступных действий или бездействия самих родителей – 4 044 ребенка [23] . Следовательно, 51 126 несовершеннолетних стали жертвами вовсе не семейных преступлений. Если перевести эти данные в процентное соотношение, то лишь 7,3 % общего числа пострадавших от насильственных преступлений детей становятся жертвами родительского насилия. Относительно общей численности детей, проживающих в России, которая составляет около 26 миллионов, число несовершеннолетних жертв семейного насилия составляет 0,02 %.
Таким образом, несмотря на то, что проблема насилия над детьми действительно существует, акцентуация внимания общества преимущественно на проблеме семейного насилия в отношении детей не имеет под собой статистически подкрепленной основы.
Тот факт, что более чем 90 % несовершеннолетних жертв насильственных преступлений пострадало не от членов семьи, а от посторонних лиц, свидетельствует о том, что именно такое насилие является по-настоящему серьезной проблемой. Среди "неродительских" насильственных преступлений в отношении детей доминируют преступления против жизни и здоровья, сексуального характера (особенно педофильные), преступления против нравственности, торговля детьми, в том числе с целью продажи "на органы" и т. д. Поэтому предупреждение и борьба именно с этими преступлениями должны стать главными задачами защиты прав детей.
Тем не менее в обществе нагнетается проблема исключительно семейного насилия. Семье, обремененной грузом нерешенных социально-экономических проблем, проблем здоровья и уровня медицинского обслуживания, все больше достается от правозащитных организаций, обвиняющих ее росте насилия в отношении детей.
Закономерно возникает вопрос: почему вместо решения актуальных проблем защиты прав детей экономического, социального характера наблюдаются попытки переноса акцента общественного внимания на те сферы, где зафиксировано минимальное число преступлений в отношении детей?
Мы полагаем, что во-первых, это связано с тем, что вследствие низких показателей преступности в отношении детей со стороны родителей искусственная криминализация родителей просто необходима для оправдания введения в России ювенальной юстиции и внедрения ювенальных технологий, а во-вторых, это делается с целью создания видимой активности в сфере защиты прав детей – для того чтобы заслонить существование реальных проблем, касающихся прав детей, поскольку их решение гораздо более сложно и дорого.
Вопросы к докладчикам и ответы
Вопрос (С.С. Сулакшин):
Разрешите задать вопросы обоим докладчикам. Вопрос Алексею Станиславовичу – что является, с вашей точки зрения, пунктами несогласия сторон в дискуссиях о ювенальной юстиции? Елене Михайловне – что может торпедировать интересы детей в системе ювенальной юстиции? Что может быть разрушительным? К примеру, при неумеренности или несбалансированности каких-то механизмов, или процедур, или предлагаемых обыкновений правоприменений.
Ответ (А.С. Автономов):
У меня сложилось такое впечатление, что вначале рисуют ювенальную юстицию так, как им нравится, а потом начинают ее обвинять во всех смертных грехах. Мы берем не только те регионы, где внедрены все элементы ювенальной юстиции, потому что по Москве достаточно интересно слышать о внедрении ювенальной юстиции – Гагаринский суд пытался, прочие. На самом деле ни один суд в Москве ювенальными технологиями не занимается. Это я знаю совершенно точно, хотя были такие попытки, но далее этого не пошло. Где эти технологии внедрены более или менее комплексно – это Ростовская область. Там есть отдельные помещения для судебных заседаний с участием несовершеннолетних – и в Таганрогском суде, и в суде города Шахты, и в Кагальницком сельском районном суде, есть особое присутствие в областном суде.
Мне не совсем ясно, почему внедрение ювенальной юстиции противоречит тому факту, что никто не занимается с условно осужденными. В том-то и дело, что никто не занимается. А кто будет в отсутствие системы ювенальной юстиции заниматься с ними, если нет на это специальных служб? И судьи на это не обращают внимание. Я сам четыре с лишним года был членом Квалификационной коллегии судей Москвы, спрашивал очень ответственных судей о некоторых нюансах законодательства, связанных с правами детей, с особенностями процессов в отношении несовершеннолетних. Судьи говорят: "Понимаете, когда приходит десять "бандитских" дел и одно дело по несовершеннолетнему, здесь уже толком не вникнешь". Это не специализация – то, о чем вы говорите. Какая это специализация? Специализация – это там, где человек занимается проблемой несовершеннолетних, понимает их психологию, особенности развития. Плюс к этому, когда есть специальные службы, плюс, когда есть механизм вот тех самых частных определений, которыми пользуются в Ростовской области, как в "пилотном" регионе.