Главный принцип администрации Обамы – никаких новых конфликтов, мы не Буш. Как сказал мне Байден в 2009 году в Мюнхене, во время российско-грузинской войны они на месте Буша действовали бы гораздо умнее: не высылали бы флот, не поднимали бы самолеты. На что я ответил, что тогда бы не сидел сейчас с ним на встрече, да и Грузии на карте могло не быть. Можно подумать, он ожидал, что я должен сильно обрадоваться его словам. А Байден гораздо больший ястреб, чем Обама.
[▪]
В результате войны 2008 пострадала не только Грузия. Россия не смогла выполнить большинство своих стратегических задач. Правительство осталось, Грузия продолжала развиваться, энергокоридоры функционировали. Евроинтеграция ускорилась, так как ответом Евросоюза на военное вторжение было создание программы "Восточного партнерства". Как сказал мне Баррозу, если ваше правительство продержится, мы вас будем интегрировать, и это будет проигрыш Путина, и мы хотим, чтобы Путин проиграл. Война была катастрофой и для абхазов и осетин.
После войны количество южных осетин сократилось с 35 000 до 15 000 человек. Остальные переехали в Россию или в другие части Грузии. Сейчас Южная Осетия – это просто российская военная база. Причем ее существование лишено стратегического смысла: она очень уязвима, так как связана с Россией только туннелем. Ущелье, соединяющее Цхинвали с туннелем, простреливается со всех сторон. Высоты вокруг него в руках Грузии. Не надо быть большим военным стратегом, чтобы понимать, что долго сидеть там не имеет смысла. Нужно или брать Тбилиси, или уходить.
Надежды абхазов на то, что они добьются международного признания и начнут быстро развиваться, не оправдались. Их независимость, кроме России, признали только Никарагуа, Венесуэла, Науру и Тувалу. Островное государство Вануату свое признание отозвало. Как только в Венесуэле поменяется правительство, оно тоже откажется от этого признания. А оно поменяется очень скоро.
Больших денег из Москвы Абхазия не получила, массового притока туристов нет. Россияне, которые отдыхали там до войны с Украиной, теперь поехали в Крым. В Сухуми, который до войны был двухсоттысячным городом, сейчас живет 50 000. Город в полном упадке. Заброшенные дома обросли тропическими растениями. Без интеграции с остальной Грузией им приходится туго.
В конце 1980-х в Абхазии жило по официальным данным 600 000 человек. На самом деле жило гораздо больше, просто многих не прописывали. Сейчас осталось тысяч сто – и это с учетом тридцатитысячного грузинского анклава в Гальском районе. В курортный сезон к ним добавляется еще несколько десятков тысяч, учитывая тех, кто приезжает принимать туристов. 230 километров побережья превращены в сплошную военную базу.
[Фильм "Пять дней войны" с Энди Гарсия ]
9
Маленькая страна в большом мире
[▪]
Саммит ГУАМ в Батуми, 2008 г.
Одним из главных наших успехов я считаю то, что мы превратили Грузию из незначительной периферийной страны в фактор мировой политики. В начале 2000-х мало кто в мире слышал о Грузии, а те, кто слышал, воспринимали ее как несостоявшееся государство. Мы должны были переломить это восприятие.
Мой предшественник пришел к власти в результате государственного переворота. Правительство, которое свергло Гамсахурдию, считало себя нелегитимным, Шеварднадзе им был нужен, чтобы себя легализовать. Расчет был на его связи с лидерами ведущих стран. И действительно, Шеварднадзе сразу получил поддержку Запада, что сыграло важную стабилизирующую роль.
В России Шеварднадзе был куда менее популярной фигурой. Ранний Ельцин заигрывал с лидерами других советских республик, он всячески поддерживал даже Гамсахурдию в борьбе против сепаратизма. А вот с Шеварднадзе у него были личные счеты. В борьбе Горбачева с Ельциным тот очень твердо поддержал Горбачева. "Я с первого дня очень не любил Шеварднадзе", – сказал мне Ельцин незадолго до своей смерти во время встречи в Астане. Это сыграло негативную роль, потому что Ельцин не помешал планам своего окружения, Грачёва и других, по Абхазии. Возможно, он даже их подталкивал – несмотря на то, что его министр иностранных дел, Андрей Козырев, был ультралибералом и во всем этом не участвовал.
Вторая заслуга Шеварднадзе была в том, что он вместе с Алиевым построил нефтепровод Баку – Тбилиси – Джейхан. Изначально это была инициатива азербайджанского лидера Гейдара Алиева, но то, что Шеварднадзе в это ввязался, было хорошо для Грузии. При нем у Грузии были хорошие отношения и с Азербайджаном, и с Арменией, но настоящая интеграция Кавказа, то есть тесный союз Грузии с Азербайджаном, сближение с Арменией, началась только после Революции роз.
Шеварднадзе просто излучал слабость, и Грузия при нем была, в принципе, несостоявшимся государством. Страна была в сложной ситуации. Когда начался второй конфликт в Чечне, Путин потребовал от Шеварднадзе пропустить российские войска через Грузию, чтобы с тыла дожать чеченцев. Шеварднадзе отказался, после чего Россия несколько раз бомбила территорию Грузии. Бомбили якобы боевиков, но гибли мирные граждане. Это была кампания террора со стороны Путина.
Шеварднадзе впервые декларативно провозгласил курс Грузии на вступление в НАТО. При нем, конечно, эту идею серьезно никто не воспринимал, – как и идею европейской интеграции Грузии.
Крупнейшая ошибка Шеварднадзе состояла, на мой взгляд, в том, что он подписал договоры с Москвой, признавшие присутствие российских миротворцев в Южной Осетии и Абхазии. Этим были заложены мины, которые взорвались в 2008 году. Россияне использовали эти соглашения как предлог для вторжения.
Революция роз дала нам огромную фору, потому что это была первая мирная революция, которая транслировалась в прямом эфире.
Вскоре после Революции роз министр обороны США Дональд Рамсфельд прилетел в Грузию, чтобы нас поддержать и встретиться с нами троими. Жвания тогда руководил правительством в должности государственного министра, Бурджанадзе – исполняла обязанности президента как глава парламента. Сразу после моего избрания мне позвонил Джордж Буш и пригласил в Белый дом. Позвонил Тони Блэр, позвонил генеральный секретарь ООН. Путин не звонил, но прислал свои поздравления. На инаугурацию приехал госсекретарь Колин Пауэлл, а из России – министр иностранных дел Иванов.
На первой своей инаугурации я сказал, что мы протягиваем руку дружбы России. В дальнейшем я говорил всем российским официальным лицам: у нас есть свои маленькие интересы, у вас свои большие интересы, и мы вполне можем сделать так, чтобы они друг другу не противоречили. Считалось, что Шеварднадзе очень испортил отношения с Москвой. Поэтому мой первый визит был не в Вашингтон, а в Берлин, чтобы Россия не очень обиделась. Берлин считался нейтральной площадкой.
В федеральном канцлере Шрёдере я видел лидера крупной западной страны с независимой внешней политикой. К своему удивлению, я обнаружил, что тот себя повел, как заурядный агент КГБ. В беседе с ним я был очень сдержан по поводу Путина – у меня были ожидания, что мне удастся наладить с ним отношения. Шрёдеру всё равно что-то не понравилось, потому что, когда мы ушли, он сказал, как я узнал из источника в его аппарате: "Этот наломает дров с Россией и создаст нам проблемы". Как я узнал из достоверных источников, он сразу снял трубку и доложил Путину о своих впечатлениях. Через десять дней ко мне пришел посол России в Грузии, Чхиквишвили, который, по-моему, искренне хотел, чтобы Грузия и Россия поладили. Он принес мне стенограмму нашего разговора со Шрёдером, скорее всего переданную самим канцлером. Некоторые мои высказывания в этой стенограмме были подчеркнуты. "Владимиру Владимировичу не до конца понравилось то, что вы сказали", – пояснил посол. Я видел, что он чувствует себя неловко. Таким способом Путин мне продемонстрировал свою всесильность: куда бы я ни ездил, он будет знать все. Так меня готовили к визиту в Москву.
Я прилетел в Москву обычным рейсом грузинской авиакомпании – сам этот факт освещался в России как большое событие. После официальной церемонии Путин повел меня в свой кабинет. "Большие советские партийные секретари имели большие кабинеты, и Ельцин тоже, а я перенес кабинет в другое помещение, намного меньше, но зато с более славной историей", – сказал он.
Оказалось, это был кремлевский кабинет Сталина.
Мы сняли пиджаки, галстуки, и Путин сказал: "Теперь давай поговорим". Он начал с рассказа о недавнем разговоре с лидером Литвы Адамкусом, который просил у него помощи с Игналинской АЭС. "Я ему не помогу, потому что он допускал много антироссийских высказываний и договаривался за моей спиной с американцами, – подытожил Путин. – Все должны знать, что со мной так себя вести нельзя – мы ничем не поможем". Это была первая басня, для морали.
Потом Путин рассказал, как почти подписал договор с президентом Молдовы Ворониным об урегулировании в Приднестровье и уже вылетал в Кишинев. Вдруг Воронину позвонил какой-то второй секретарь американского посольства и расстроил всю сделку. Унизительно для постсоветской страны, что какой-то второй секретарь вмешивается в ее дела, этого абсолютно нельзя допустить сказал Путин. С помощью этих историй он хотел мне показать, чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах.