[▪]
Всю первую половину 2008 года Россия интенсивно готовилась к войне. В феврале Путин сказал мне об этом практически прямым текстом. На Северном Кавказе прошли самые масштабные после распада СССР учения российских войск. Механизированные бригады отрабатывали быстрое развертывание в непосредственной близости от наших границ. В Цхинвали запустили пропагандистский телеканал на грузинском языке. Российским солдатам раздали памятку "Знай своего врага" с данными о грузинской армии. Надо было быть очень наивным, чтобы не понимать, против кого это направлено, – особенно после агрессивных заявлений начальника российского Генштаба в Брюсселе. Но Запад продолжал прикидываться, что ничего особенного не происходит.
Лучше всего, как мне показалось, была информирована немецкая разведка.
В июне 2008 года министр иностранных дел Штайнмайер внезапно взял на себя посредническую миссию. Это была хорошо разрекламированная поездка по маршруту Батуми – Сухуми – Москва.
Когда мы увиделись в первый раз, я понял, что ему абсолютно нечего предложить. Ничего конкретного в плане Штайнмайера не было. Он прилетел абсолютно "пустым". Уже потом я догадался, что его целью было зафиксировать, что он попытался что-то сделать для предотвращения войны.
После встречи с абхазскими сепаратистами и переговоров в Москве Штайнмайер снова приехал в Грузию. Мы завтракали в батумском порту, ели аджарские хачапури. Темур Якобашвили, отвечавший в нашем правительстве за урегулирование конфликтов в Абхазии и Южной Осетии, спросил Штайнмайера, не поможет ли он нам изменить формат миротворческих операций. Наша идея была в том, чтобы разбавить присутствие российских военных на нашей территории миротворцами из других стран.
Штайнмайер положил вилку и ответил: "Ребята, какой еще формат миротворческих операций? Скоро у вас тут будет война".
Такое от официального представителя Запада мы слышали впервые. Надо отдать должное Штайнмайеру – он хоть и настроен пророссийски, но, в отличие от других, у него есть свои принципы. Об этом говорит уже то, что потом он лично никогда не обвинял меня в развязывании войны. Он точно знал, кто развязал войну, и не лицемерил на этот счет. Он нас не поддерживал, но зато никогда и не обвинял.
Штайнмайер увидел наши вытянувшиеся лица и начал рассказывать, как все произойдет. Ситуация будет нагнетаться, Россия будет устраивать все больше и больше провокаций, и в какой-то момент мы вынуждены будем отобрать у россиян статус миротворческих сил. Они, продолжил Штайнмайер, никуда не уйдут и будут наращивать обстрелы. В какой-то момент вам придется ответить, и начнется война. Единственное, что может сделать Запад, – развести воюющие стороны, больше ничего.
Он абсолютно правильно все предсказал за одним исключением: мы не отобрали у российских военных статус миротворцев. Из-за этого к нам сейчас придираются международные организации, мол, погибли миротворцы. А не сделали мы этого потому, что не хотели выглядеть инициаторами конфликта.
Это было единственное прямое предупреждение. Косвенных признаков, что Москва что-то готовит, было больше. В июле 2008 года к нам приехала Кондолиза Райс. Она твердила, что не думает, что русские нападут, просила не поддаваться на провокации. На что я все время отвечал: "А что если эта провокация и будет полномасштабным нападением? Какой тогда план у США?" На этот вопрос у Райс не было ответа. Зато она сообщила, что Лавров сначала обещал провести переговоры по Грузии летом, но неожиданно перенес встречу на конец сентября. Председатель комитета Европейского парламента по иностранным делам, мой старый друг Эльмар Брок, в июле рассказывал мне, что посол России в Брюсселе Чижов, который обычно очень хорошо информирован, посоветовал ему ехать в Грузию "до августа" вместо запланированного сентября, мол, после "августа будет поздно". Кстати, и Штайнмаеру россияне сообщили, что будут готовы продолжить переговоры по Грузии в конце сентября. Надо сказать, что еще за два года до Штайнмаера нападение на Грузию точно предсказали бывшие помощники Госсекретаря США Ричард Холбрук и Рон Асмус. Вышедшая в 2010-м книга Асмуса A Little War that Shook the World до сих пор остается лучшим западным источником по российско-грузинской войне.
Буш был растерян, ведь ситуация быстро накалялась, а у него не было ответа. В мае мы пересеклись на праздновании шестидесятилетия государства Израиль в Иерусалиме. Я видел, что Буш меня избегает. Русские подводили железнодорожные войска, проводили учения, а американцы не знали, что делать.
В какой-то момент Качиньский буквально зажал Буша в углу во время приема и позвал меня. Польский президент очень хорошо понимал, что происходит, и сильно тревожился. Когда я пришел, то застал такую картину: Качиньский напирает на Буша, а у того бегают глаза. Увидев меня, Качиньский сказал, что объясняет президенту, что ситуация ухудшается, надо что-то делать. А Буш в ответ: мы работаем над этим, дайте нам время. Возможно, у ЦРУ не было информации, не в пример немецкой разведке.
В июне я пригласил американского посла Теффта и попросил разрешения отозвать нашу бригаду из Ирака. Мы зарезервировали за собой это право на случай военных действий у нас в стране. Это была самая боеспособная грузинская бригада. Теффт, которого я считаю человеком очень умным и правильным, меня выслушал и сказал, что передаст мои слова в Вашингтон. Через какое-то время посол сообщил мне, что понимает наши резоны, но советует повременить, чтобы не провоцировать Россию. Думаю, этот совет был согласован с Вашингтоном.
Положение становилось все более отчаянным. После бесед со Штайнмайером и заверений Райс, которым мы не очень поверили, я написал в Москву, что ситуация взрывоопасна, и предложил срочно начать переговоры. Я много думал о том, что могло бы удовлетворить Россию на этом этапе – если она и вправду не хочет войны. И я сделал предположение. Я признавал, что у России есть интересы в Абхазии, и, чтобы разрешить все проблемы, был готов поддержать идею Примакова – неформально разделить Абхазию на грузинскую и российскую сферы влияния.
Конечно, я не мог предложить формальное разделение Абхазии напрямую, но при признании территориальной целостности Грузии был готов рассматривать разделение на сферы интересов. Во-первых, я предлагал узаконить все российские интересы на территории Абхазии, открыть аэропорты, железную дорогу, которая была особенно нужна для Олимпиады в Сочи. Во-вторых, признать права всех российских собственников в обмен на возвращение беженцев на первом этапе в южную часть Абхазии – от административной границы до Сухуми, которая представляла собой мертвую зону, а затем уже вести переговоры, развивать народную дипломатию между общинами и постепенно их сближать. Я предлагал усилить международный контроль и одновременно признать присутствие Москвы в "ее" зоне – узаконить Гудаутскую базу, правда, не как военную базу, а как совместный антитеррористический центр, разрешить нефтедобычу, что очень их интересовало, признать другие экономические интересы.
Лавров ответил совершенно недипломатично. В очень грубой форме он написал, что на этом этапе любой разговор даже о частичном возвращении беженцев в Абхазию не имеет смысла. Это было заметным ужесточением российской официальной позиции.
В середине июля в Тбилиси приехал заместитель секретаря российского Совета безопасности Зубков. Я рассчитывал, что он привез хоть какие-то контрпредложения. Вместо этого он с ходу начал на меня орать. Российский посол, который приехал вместе с Зубковым, орал еще громче. Это был очень необычный демарш – представители России явились мне угрожать, кричать и бить кулаками по столу.