[▪]
После революции мы с Жванией решили объединить наши партии.
У меня к тому времени выработалась аллергия на старые кадры. Все, кто не пошел за революцией, стали маргиналами. Люди их отождествляли со старой системой. Большинство так и не смогли вернуться в политику. Часть из них потом реанимировал Иванишвили, потому что у него не было своих "говорящих голов". Думаю, то же самое произойдет в Украине. Нынешняя власть просто сорвется, она себя полностью дискредитировала. В какой-то момент что-то произойдет и всех снесут…
Мы все искали новых людей. Хотя подбором кадров для правительства занимался в основном Жвания, ситуации "мой человек, твой человек" не возникало. Кого находили, того и брали. Например, министром экономики мы взяли 25-летнего выпускника Гарварда Гиоргия Чоговадзе, который до этого работал в инвестиционной компании. Министром энергетики стал 26-летний Николоз Гилаури, у которого тоже было хорошее западное образование.
В Лондоне мне порекомендовали девушку, которая прекрасно разбирается в искусстве, говорит на нескольких языках и при этом знает многих сильных мира сего. Ее звали Ната Канчели. Мне потребовалось 15 минут, чтобы договориться с ней о том, что она будет работать моей помощницей. Вот так мы набирали команду.
Все были молодые и выглядели хорошо. Один американский журналист сравнил нас с командой из "11 друзей Оушена".
Министром финансов стал Зураб Ногаидели – правая рука Жвании.
Первые месяцы министры постоянно менялись. Они не очень задерживались на одном месте. Наш с Жванией близкий друг Гиорги Барамидзе был назначен министром внутренних дел, а после этого – министром обороны. Моя правая рука Зураб Адеишвили поработал несколько месяцев министром юстиции, после чего возглавил министерство госбезопасности. Вано Мерабишвили успел побывать секретарем Совета Национальной Безопасности и министром госбезопасности, пока в конце 2004 года его не назначили министром внутренних дел. Пост министра иностранных дел в первые два года после нашего прихода к власти последовательно занимали бывший советник Шеварднадзе и близкий друг Жвании Тедо Джапаридзе, бывший посол Франции в Грузии Саломе Зурабишвили и, наконец, Гела Бежуашвили, который не состоял ни в одной партии.
Пригласить Каху Бендукидзе в министры экономики было моей идеей. Я познакомился с ним во время своего первого визита в Москву, где мне организовали встречу с представителями крупного бизнеса, на которой были Дерипаска, Вексельберг, Фридман и другие. В конце весны российские бизнесмены прилетели с ответным визитом в Грузию. У меня состоялся разговор с Бендукидзе, после чего я спросил у Жвании, не пригласить ли его к нам министром экономики. Жвания ответил: "Давай попробуем". Через полчаса он мне перезвонил и сказал, что Бендукидзе согласился.
Я как президент был главой исполнительной власти, поэтому имел право проводить заседания правительства. Делал я это крайне редко, а в последние годы полностью отдал бразды правления премьеру. Первое заседание мы проводили вместе с Жванией. Тот хотел показать, что он тоже главный и поставил во главе узкого стола два маленьких стула. "Ты что, не видишь, – спрашиваю я Жванию, – что мы за этим столом не помещаемся? Убери свой стул, я сам буду вести заседание". Если не считать этой детской состязательности, у нас были очень партнерские отношения.
Я терпеть не могу долго совещаться. Таких долгих совещаний, как в Украине, в Грузии в принципе не могло быть. Если заседание правительства не заканчивается за час, эффективным оно быть не может. Значит и решения будут неэффективными. Прозаседавшееся правительство, которое не может управлять страной.
Жвания был очень близок к Патаркацишвили. Тот поддержал его и Бурджанадзе на выборах 2003 года, выдав им на кампанию пять миллионов долларов, для сравнения: вся парламентская кампания "Национального движения" обошлась нам в 10 раз меньше. Тесное общение премьера с Патаркацишвили продолжалось и после революции. Проблема была в том, что интересы Патаркацишвили в корне противоречили интересам государства – как интересы любого олигарха в любой стране. Патаркацишвили имел несколько миллиардов, а Грузия была нищей страной. Он контролировал медиа, платил зарплату многим людям.
Время от времени мне приходилось останавливать Жванию, когда тот собирался отдать какие-то активы Патаркацишвили бесплатно, а мы хотели продать по максимально высокой цене.
В этом мне очень помог Бендукидзе. По российским меркам он был не очень успешен, хотя его и считали крупным бизнесменом. После смерти у него обнаружилось всего двести с чем-то миллионов долларов. Его имя гремело в России, с ним общались президенты, но деньги как таковые Каху не интересовали.
У Патаркацишвили практически не было бизнеса в Грузии, все деньги он заработал в России. Просто он хотел владеть Грузией. Он приватизировал дворец бракосочетаний, возвышавшийся над центром Тбилиси, и сделал его своим жилищем – не представляю, как там вообще можно было жить.
Патаркацишвили вырос в крайней бедности. В больших залах своего дворца он выстроил точную модель своего старого тбилисского двора и устроил там ресторан. Трехэтажная модель с фасадами, балконами. Во дворе на табуретке сидела восковая фигура его отца, подписанная "Сапожник Патаркацишвили". В этом дворе он всегда угощал гостей. Хозяин нажимал на кнопку, гремел гром, сверкала молния, шел дождь. Он вообще был странноватым.
После моего избрания президентом Жвания привез меня к Патаркацишвили. Ждать нас заставили минут тридцать. Охрану пришлось оставить у входа. Он нас встретил такими словами: "Я очень не доволен результатами выборов. Я такого не ожидал. Начудили вы тут, у меня были совсем другие планы. Хочешь, чтобы я тебе помогал? Мне нужны гарантии". "А какие гарантии тебе нужны?", – спрашиваю. "Например, – говорит он, – когда Березовский финансировал Лебедя, мы заставили его заняться сексом с мальчиками и сняли это на видео. Это наши гарантии". Думаю, он врал, но разговаривал со мной бесцеремонно.
Я сказал что-то резкое ему в ответ. Жвания прибежал нас мирить. У нас было еще несколько застолий в его дворце – и я точно знал, что все это записывается. На кадрах, которые он потом выдал в эфир, чтобы показать, что у нас с ним были общие дела, я просто много ем – мне совершенно не хотелось там разговаривать.
Бендукидзе с самого начала все время возражал Патаркацишвили, не давал ему развернуться, и однажды Патаркацишвили на него наорал. Мол, если ты мне не продашь – речь, кажется, шла о Чиатурском марганцевом месторождении, то завтра же "Имеди" покажет, что ты изнасиловал мальчика. Эта тема мальчиков у него всегда откуда-то возникала… Бендукидзе в своем стиле послал его подальше.
Бурджанадзе очень от нас отличалась. У нее были другие представления о жизни, и вокруг нас все втихаря смеялись над ее шубами, бриллиантами. Ее вход и выход всегда был ритуалом. А у нас никто этого не любил. Она оказалась абсолютно чуждой нам по ценостям и представлениям. Конечно, это ее раздражало.
Единственным компромиссом по отношению к ней было то, что ее мужа назначили руководителем погранвойск. Он был коррумпированным, и это была единственная служба, которую мы не могли реформировать, пока не убрали Бурджанадзе. Пограничники до 2008 года брали взятки. Она горой стояла за своего мужа. Это было платой за то, чтобы она сохраняла лояльность и не блокировала парламент.
К концу 2004 года у нас с Жванией сложилось идеальное взаимодействие. Мы понимали друг друга с полуслова. Он полностью свыкся с тем, что он второй человек в стране. И у нас обоих был конфликт с Бурджанадзе.
Я общался с Жванией практически каждые полчаса. Я очень зависел от него психологически, эмоционально.
Последний раз мы виделись вечером 3 февраля 2005 года. Он был в прекрасном настроении. Через час после встречи он сказал мне, что у него разболелась голова и ему нужно уехать. Я не очень поверил в его мигрень, потому что видел его незадолго до этого, но не стал его задерживать.
В ту ночь я долго не ложился, потому что собирался посмотреть по телевизору ежегодное обращение Буша к Конгрессу. Мы жили тогда в трехкомнатной квартире возле парламента. В начале четвертого мне позвонил в дверь охранник и дал телефон. Высветился номер Жвании. Я взял трубку: "Да, Зурико". "Это не Зураб, это Коба Харшиладзе". Коба Харшиладзе был его охранником. Он три раза повторил: "Батоно Зураба нет в живых и очень неловкая ситуация", – честно говоря, я долго не мог понять его слов.
Все произошло на квартире, которую Жвания снимал для личных встреч. Он отпустил охрану, которая работала в эту смену, и поехал с Кобой, которому больше доверял. Обычно Коба оставлял Жванию в квартире и потом забирал в назначенное время. На этот раз охранник начал звонить в квартиру, но ему никто не ответил. Это был бельэтаж, поэтому он заглянул в окно с улицы, увидел, что все плохо – Жвания и Рауль Юсупов не подавали признаков жизни, – руками вырвал решетку, разбил окно и залез в квартиру.
Я пришел в себя, попросил ничего не трогать и позвонил министру внутренних дел и генеральному прокурору, чтобы они срочно выехали на место.
Жену Зураба привезли в эту квартиру, она посмотрела на ситуацию и, как говорят, ни слова не сказав, повернулась и вышла. Потом позвонил патриарх и сказал: "Мне сообщили. Он был там, где его не должно было быть".
Я был в полнейшем шоке. Мы с Зурабом знали друг друга больше 15 лет, были не просто единомышленниками, а близкими друзьями. Многочисленными сплетнями про него я не интересовался и вообще научился на такие сплетни по отношению к кому-либо не реагировать.