ЧТО-ТО ТОПОРЩИТСЯ
Забелело. Выпал недавно снег. Идёт по дороге отряд французский. Ремни у солдат подтянуты. Холод, конечно. Одежда летняя. Только холод ещё терпим. Голод французов мучает.
Вдруг навстречу сани крестьянские по первопутку. Мужик на санях. Мальчонка лошадкой правит. Бежит лошадёнка трусцой. Снег пока неглубокий. Хорош у полозьев накат.
Сани гружёные. Что-то рядном укрыто. Что-то такое топорщится. Размечтались солдаты:
- Может, хлеба мешки печёного.
- Может, мясо отвозят в город.
- Может, боров рядном укрыт.
- Вот была бы удача!
Смотрят на лошадёнку. Лошадёнка хоть роста среднего, не кавалерийский, конечно, конь, да неплохо, видать, откормлена. Так и просится прямо с санями в котёл. Разгораются страсти солдатские. Криком кричит аппетит.
- Эх, не свернул бы мужик с дороги!
Да нет. Не чует беды лошадёнка. Не чует беды мальчишка. Глупо сидит мужик. Скользят по ухабам сани. Всё ближе и ближе. Солдатский спирается дых. Ещё минута, и знай что хватай.
И вдруг… Развернулись, как в танце, сани. Хвостом повернулась к французам лошадь. Застыла. Спрыгнул мужик на землю. Тянет с саней рядно.
- Берегись! - закричали французы. Схватили поспешно ружья.
Пушка на них глядит.
И вот - запал в руках у крестьянина. Мальчишки восторженный вид. Пламя. Грохот. Картечи свист. Ответно раненых стон протяжный. Дорога в телах побитых.
Дело сделано. Что есть силы летит лошадёнка. Небо. Поле. Полозьев скрип.
БАСНЯ КРЫЛОВА
Капитан Ивлев из Петербурга привёз газетку, в которой была напечатана басня "Волк на псарне" стихотворца Крылова.
Стали офицеры её читать:
Волк, ночью думая залезть в овчарню,
Попал на псарню.
Далее речь шла о том, как поднялась тревога. И вот уже:
Бегут: иной с дубьём,
Иной с ружьём.
"Огня! - кричат. - Огня!" Пришли с огнём.
Взмолился волк, увидя свою погибель. Стал хитрить и ловчить. Уверяет, что пришёл он сюда вовсе не с целью разбоя. Клянётся, что отныне он овцам друг. Что больше никогда трогать мирных отар не станет.
Посмотрел на разбойника ловчий:
- Послушай-ка, сосед…
Ты сер, а я, приятель, сед,
И волчью вашу я давно натуру знаю;
А потому обычай мой:
С волками иначе не делать мировой,
Как снявши шкуру с них долой.
И тут же выпустил на Волка гончих стаю.
- Ба, да это же про французов! - кричат офицеры. - Про нашего главнокомандующего, Михайла Илларионовича. Он - ловчий. Слышали: "сед". Так это же наш фельдмаршал.
Схватили офицеры газетку, помчались к Кутузову.
- Батюшка, Михайла Илларионович! Басенка тут, в газете, про вашу светлость.
Взял Кутузов газету, не торопясь прочитал.
- Дельная басенка. Ты смотри - мастак Крылов, стихотворец. Только в сей басне один изъян.
- Нет изъяна! - кричат офицеры. - Всё тут доподлинно верно.
- Вот и не всё, - ответил Кутузов. - Про главное тут забыто.
Смутились офицеры.
- Главное в том, - произнёс фельдмаршал, - что не ловчий выпустил гончих стаю. Мститель сам по себе поднялся.
Глава шестая
ПОСЛЕДНИЙ КРИК НАПОЛЕОНА
РАМА
Солдат Жорж Мишле шёл в Россию с большой охотой: "Россия страна богатая. Немало добра домой привезу". Да что там Мишле, все солдаты в такое верили. Самим императором это обещано.
Стал Мишле припасать богатства. В Смоленске - шубу из горностая. В Вязьме достал дорогие подсвечники. В Гжатске - ковёр из памирской шерсти. В Москве в каком-то большом соборе похитил икону в серебряной раме.
Доволен Мишле. Взял бы ещё, да тяжесть и так большая.
"Ну, - рассуждает Мишле, - теперь пусть русские просят мир. Готов я домой к отбытию".
А русские мир не просят. Что день, то французам всё хуже и хуже. Лютым местом стала для них Москва.
И вот покатились французы. Дай бог унести из России ноги.
Поспешно стал собираться Мишле. Вещи свои пакует. Ковёр из памирской шерсти - в мешок, в ранец солдатский - подсвечники, шубу - поверх мундира. А раму куда? Раму надел на шею. Торчит из неё мародёра лицо, словно лицо святого.
Гонят французов русские. Армия бьёт. Партизаны в лесах встречают. У дорог стерегут крестьяне.
Быстрым маршем идут французы. Потеет Мишле.
Унести такое добро силы нужны немалые. Ранец плечи ему натирает. Рама тяжёлая - полпуда в ней серебра, голову веткой к дороге клонит. Шуба длинная, полы волочатся - трудно в такой идти.
Отступает французская армия. Неустанно тревожат её казаки. Кутузов в боях добивает.
Всё больше и больше отставших среди французов. Плетётся, как тень, Мишле. Отстаёт от своих солдат. Силы его покидают.
Нужно с добром расставаться.
Дошли до Гжатска. Тут, когда наступали, Мишле раздобыл ковёр. Вспомнил француз о хороших днях, поплакал. Кинул памирский ковёр.
Дошли до Вязьмы. Тут достал дорогие подсвечники. Глянул на них. Вытер слезу. Бросил подсвечники.
Дошли до Смоленска - расстался с шубой.
Расстаётся с вещами Мишле. Жалко до слёз добытого. Плачет Мишле. Ружьё незаметно бросил, ранец откинул. Однако раму упорно тащит.
- Да брось ты проклятую раму! - кричат упрямцу товарищи.
И рад бы, да не может бросить Мишле. Не в силах Мишле расстаться. Ему богатства же были обещаны. Он, может, в Россию специально шёл ради этой серебряной рамы.
Оставили вовсе солдата силы.
Отстал за Смоленском Мишле. Отстал, отбился и помер в дороге.
Лежит в придорожной канаве рама. Торчит из неё мародёра лицо, словно лицо святого.
РУЖЬЁ
Штабной офицер Хитаров, докладывая Кутузову о действиях русской армии, всегда преувеличивал наши успехи.
- Сегодня, ваша светлость, столько-то французских солдат побито. (А побито как раз в два раза меньше.)
- При таком-то деле, ваша светлость, столько-то взято в плен. (А взято - дай бог половина.)
Заметил это Кутузов и как-то:
- Выходит, голубчик, мы с одной Бонапартовой армией справились. Почитай, взялись за другую?!
Смутился Хитаров, сбавил свой пыл. Однако прошло какое-то время, и опять за то же.
- Сегодня столько-то пушек у французов отбито. (А их вовсе в этот день не отбито.)
- А партизаны доносят, что три знамени взято в плен. (И тоже, шельмец, придумал.)
Разозлился Кутузов:
- Да как ты, голубчик, смеешь доносить мне, прости старика, столь беспардонную ложь!
И тут-то Хитаров признался:
- Не могу я, ваша светлость! Оно же хочется, чтобы скорее. Чувства во мне говорят патриотические.
Подивился Кутузов:
- Скорее?..
Подумал. Позвал адъютанта:
- Подай-ка ружьё.
Опять повернулся к Хитарову:
- А знаешь ли что, голубчик? Чтобы было оно быстрее - на, получай ружьё и ступай-ка в маршевый полк немедля.
И тут же отдал приказ об этом.
НАГАЙКА
Кутузов никогда не расставался с казацкой нагайкой. Висела она у него через плечо, без всякого дела. Коня не стегал, руку на солдат не поднимал. Зачем же тогда нагайка?
Спросит об этом кто-нибудь у Кутузова.
- Пусть повисит, голубчик, пусть, - ответит Кутузов. - Даст бог, дело и ей найдётся.
Наступили холода. По-разному одеты в частях солдаты. Там, где интенданты и офицеры заботливы, полки и роты в тепле. Там, где офицеры и интенданты с ленцой, мёрзнут, бедуют солдаты.
Как-то приехал Кутузов в полк, где офицеры как раз ленивые. Пошёл фельдмаршал по ротам. Явился в одну: одежонка солдатская - старь, башмаки ни разу не чинены, форма к зиме не завезена. Посетил Кутузов вторую роту. И в этой роте всё точь-в-точь как и в первой. То же самое в третьей роте.
Вернулся Кутузов в полковую избу, собрал офицеров:
- Как живёте, господа офицеры?
- Бог милует.
- Как службу несёте?
- Стараемся.
- Не холодно вам, господа офицеры?
- Согреты вашим присутствием, - льстиво отвечают ему офицеры.
Усмехнулся Кутузов. Видит - перед ним не только ленивцы, но и хитрецы к тому же отменные. Кряхтя, начинает снимать нагайку.
- Так, так… Ну, а солдаты чем же согреты?!
- Победами, ваша светлость! - гаркнули офицеры.
Кутузов остановился, глянул на офицеров. И вдруг передумал, снова надел нагайку. Находчивость офицеров поразила фельдмаршала. Решил он виновных простить.
- Виновны, - признались теперь офицеры, всё ещё с опаской поглядывая на нагайку. - Будет исполнено.
- Ладно, ступайте, - сказал Кутузов. А сам подумал: "А всё же хорошо, что нагайка висит. Гляжу, она и без дела инструмент небесполезный".