Михаил как царь устраивал всех… ну, или почти всех, будучи и по вере, и по происхождению, и по личным качествам вполне предсказуемым правителем. Предсказуемо было и то, что за него сначала правила мать – инокиня Марфа, а затем, с 1619 года, вернувшись из литовского плена, правил властный отец – патриарх и соправитель Филарет. (В этом совместном правлении Русью отцом и сыном древняя византийская утопия о "симфонии" духовной и светской власти в первый и последний раз нашла своё подтверждение!) Изворотливость, всеядность, знатность, беспринципность, неукротимая воля к власти вознесли династию Романовых-Юрьевых на московский трон, которым они завладели на долгие триста лет. За Михаила выступали и "тушинцы", и поборники Семибоярщины, и приверженцы клана Шуйских, и бояре, и казаки, и церковь, и служилые люди, жаждущие успокоения страны. По словам В.Б. Кобрина: "Недаром голос, поданный за Михаила Фёдоровича казачьим атаманом, был последним решающим голосом в пользу нового царя. Итак, Романовы устроили всех. Таково свойство посредственности".
Михаила Романова поддержало большинство казаков, часть представителей городов, лидеры духовенства и бояре Голицыны, Черкасские, Салтыковы ("новые бояре", вознесённые наверх Смутой), большинство бывших "тушинцев" и участников Семибоярщины. Против избрания Романова до конца непримиримо выступали князья Дмитрий Пожарский, Дмитрий Трубецкой (возглавлявшие временное земское правительство), глава Семибоярщины князь Фёдор Мстиславский – самый знатный человек на Руси. В одном из писем выдающегося Шведского военачальника Я.П. Делагарди, находившегося в Новгороде и пристально наблюдавшего за ходом Земского Собора в Москве, говорится, что казаки и "простые люди" "князя Трубецкого и князя Пожарского в их домах осадили и принудили их согласиться на своё избрание великого князя".
На фоне этих драматических событий 21 февраля 1613 года Земский избирательный Собор, уступив энергичному напору снизу, провозгласил царём и великим князем Михаила Фёдоровича Романова-Юрьева, после освобождения Москвы от поляков покинувшего Кремль и проживающего с матерью (инокиней Марфой) в Костромском Ипатьевском монастыре.
По традиции юный царь долго "ломался", "отказывался" от власти, но в итоге, разумеется, всё же "согласился" и в мае приехал в сожжённую и безлюдную столицу. Вступая на трон, новый царь обязался править при помощи Земских Соборов (которые ненадолго стали опорой самодержавной власти), что было обусловлено и самим фактом избрания новой династии, и тотальным крушением централизованной системы управления в Московии, и потребностью царя в "обратной связи" с обществом и в его поддержке. При этом Михаил согласился с ограничением своих прав и привилегий и обязался: не вводить новый законов без согласия Боярской думы и Земского Собора, охранять права православной церкви, а также "ни войны, ни мира с соседями одному и по собственному усмотрению не предпринимать".
Летописец особо отмечает: "и московских бояр, и всяких чинов людей, которые сидели в Москве в осаде с литовскими людьми и которые были в Литве, у Короля и в Тушине, и в Калуге при… лживом Дмитрии и тех государь всех для своего царского венца пожаловал наипаче свыше первого по их достоинству честью и пожитком. И совокупись вся земля русская ему государю служити". Неудивительно, что сидевший в Кремле вместе с поляками царь первым делом отодвинул от власти проложивших ему путь к трону деятелей Первого и Второго Ополчения – своих убеждённых противников и приверженцев Карла-Филиппа (Пожарского, Минина, Трубецкого и др.) и возвысил "тушинцев" и "литовцев". Приход Михаила Романова на трон означал консервативную реакцию, стагнацию, возвращение к прежним порядкам – насколько к ним вообще можно было вернуться в ситуации краха Московского государства (с неизбежным вкраплением "земских" тенденций в управление). По словам В.Б. Кобрина: "Должно быть, после стольких упущенных возможностей консервативная реакция была неизбежна".
Однако (вопреки утверждениям монархически настроенных историков!) с избранием нового царя Смута ещё отнюдь на была окончена. Продолжалась война со Швецией и Речью Посполитой (считавшими себя обманутыми в ожиданиях московского трона). По стране бродили не подконтрольные никому казачьи отряды, в Астрахани укрепилась Марина Мнишек со своим сыном-младенцем и атаманом Заруцким, казна была совершенно пуста, а войско требовало жалованья и занималось мародёрством.
Летом 1614 года Заруцкий с Мариной и её сыном, оставив Астрахань при приближении правительственных войск, бежали на реку Яик и были там схвачены и доставлены в Москву. По воле царя атамана Ивана Заруцкого посадили на кол. Марина Мнишек – жена Лжедмитрия Первого, затем – Второго, затем – Заруцкого, умерла в темнице. Несчастного четырёхлетнего ребёнка – Ивана-"ворёнка" по воле юного государя публично повесили у Серпуховских ворот. В конце 1614 года было подавлено большое восстание казаков во главе с атаманом Иваном Баловнем, его вожди казнены. Раскаты первой гражданской войны в России понемногу затихали.
В 1614 году русская армия была наголову разбита под Бронницами шведами Делагарди и оставила Старую Руссу. В 1614–1615 годах новгородцы и шведы во главе с самим великим королём-воителем, будущим легендарным героем Тридцатилетней войны, Густавом-Адольфом, пытались взять Псков, но безуспешно. 27 февраля 1617 года в Столбове был заключён мир Московии со Швецией. Москве возвращались Новгород, Ладога, Старая Русса и ряд других городов и земель; Швеции же отошли Карелия, Ижорская земля, Копорье, Орешек, Ивангород. Кроме того обнищавшая Московия выплачивала шведам огромную контрибуцию в 20 тысяч серебряных рублей. При этом шведский король признавал Михаила Романова-Юрьева русским царём.
Куда сложнее дело обстояло с Речью Посполитой, которая резонно рассматривала договор 1610 года как обоснование легитимности притязаний королевича Владислава на московский престол, удерживала в плену царского отца (всемогущего патриарха Филарета) и не считала Михаила Романова царём. Правда, у короля, как обычно, не было средств и войск для ведения полномасштабной войны. В 1617–1618 году королевич Владислав (получив поддержу и финансовую помощь от сейма) вместе с литовским гетманом Ходкевичем и запорожским гетманом Сагайдачным-Канашевичем, подступил к Москве. В Московии были введены чрезвычайные военные налоги: "пятая деньга" на войну – с согласия Земского Собора. Войско Владислава было отбито, после чего в декабре 1618 года под Троицким монастырём в селе Деулино было заключено перемирие на 14,5 лет между Московией и Речью Посполитой.
По Деулинскому перемирию к Речи Посполитой вновь отошли Смоленск, Чернигов, Новгород-Северский и многие другие города и земли. Королевич Владислав продолжал не признавать Михаила царём и считал себя единственным законным московским государем. Произошёл обмен московскими и литовскими пленными. Захваченные в Кремле в 1612 году и не перебитые (как большинство их товарищей) поляки, литовцы и немцы возвращались на родину, а в Москву в 1619 году из плена вернулся властолюбивый глава клана Романовых-Юрьевых, отец Михаила, патриарх Филарет, немедленно принявший бразды фактического правления из рук своей жены, инокини Марфы.
С 1613 по 1622 года Земский Собор заседал в Москве непрерывно, решая все главные вопросы. (А всего Земские Соборы созывались более десяти раз за время царствования Михаила Фёдоровича). В этом выражался компромиссный и консервативный курс нового царствования – на восстановление "старины" с оглядкой на "земство". В состав Земского Собора входили члены Боярской Думы, высшего духовенства (Освященного Собора), выборные представители от дворян, казаков и купцов. Не имея ни людей, ни денег, ни авторитета в обществе, правительство черпало всё это в санкции Земского Собора.
Благодаря Смуте, XVII век стал веком расцвета (и заката) Земских Соборов на Руси. Выдающийся историк и политический деятель начала XX века П.Н. Милюков констатирует: "Собор превратился за это время из учреждения, созывавшегося в исключительных случаях для подачи совещательного голоса по тем только вопросам, с которыми обращалась к нему власть, – в постоянное учреждение, заседавшее непрерывно с постоянным составом депутатов, переменявшихся по трёхлетиям, с широким кругом дел не только законодательного и учредительного, но и чисто распорядительного характера. Это учреждение непосредственно от своего имени сносилось с областной администрацией".
Однако (и это в высшей степени важно и показательно!), замечает П.Н. Милюков: "Ни вкуса, ни потребности во власти не развили в служилом сословии эти несколько лет постоянных мытарств по ополчениям и соборам".
Три века Монгольской и Московской Руси создали патерналистское общество, становым хребтом которого была идея "службы" всех сословий государству и получения от него взамен милостей и пожалований (но отнюдь не соучастия во власти и не контроля общества над властью). Эта идея сумела пережить и Смутное время. Дворяне, выступившие под флагом реакции, хотели не свобод, а привилегий и пожалований, не контроля над высшей властью, а лишь "милостей" от неё. Их патерналистское мышление толкало их не к ограничению и противостоянию самодержавной власти, а к помощи в её укреплений против бояр я "черни" – взамен на закрепощение крестьян, земельные раздачи и "восстановление порядка". События 1618 года можно считать окончанием Смутного времени, метко и точно названного В.Б. Кобриным "временем упущенных возможностей".