А. Л. Лифшиц в известном смысле прав в том, что упоминание хана в сентябре 1380 г. – нонсенс. Если Троицкий Стихирарь на самом деле был переписан в это время, то присутствие в нем записи "Токтомышъ" представляет неразрешимую загадку, поскольку две – три недели спустя после Куликовской битвы о существовании на белом свете такого хана на Руси явно еще не догадывались. Об уходе с политической сцены Мамая и "воцарении" Тохтамыша в Москве узнали только к исходу 1380 г., когда новый хан "оубиша Мамая, а сам шедъ в Орду… и улус его (Мамая. – А. Л.) весь поима… И отьтуду послы своя отъпусти на Русскую землю ко князю великому Дмитрию Ивановичю и ко всемъ княземъ Русскымъ, поведая имъ свои приходъ, а самъ…седе на царстве Волжъскомъ"; киличеи русских князей поспешили отправиться в Орду с "дары" новому "царю" "на зиму ту и на ту весну" то есть в конце 1380 – весной 1381 гг.
Однако не меньшую аномалию наличие среди записей Троицкого Стихираря имени "Токтомышъ" представляет и для предложенной А. Л. Лифшицем новой датировки рукописи, 1403 г. Уже в 1395 г., в результате второго похода Тимура, хан был разгромлен и скрылся в Литве, позднее вернулся в степь, откуда снова, и на этот раз насовсем, бежал к Витовту в 1398 г. Фактическим правителем Орды после бегства Тохтамыша многие годы, включая 1403, предполагаемую дату переписки книги, был эмир Едигей. После 1395 г. имя Тохтамыша упоминается в русских летописях единственный раз, в 1407 г. в связи с убийством его ханом Шадибеком "в Симбирской земли".
Об игумене Спасо-Андроникова монастыря Исакии, в отличие от Тохтамыша, не известно ровным счетом ничего, кроме имени, занесенного в поздний монастырский синодик. Во всех такого рода синодичных записях порядок перечисления имен настоятелей, как правило, соответствует порядку поставления их в игумены, и в Спасском синодике имя Исакия стоит всего лишь пятым по счету. При этом известно, что основатель обители и ее первый настоятель, преп. Андроник скончался либо в 1395 г., либо между 1374 и 1404 гг., а наследовавший ему на игуменстве преп. Савва почил между 1410 и 1420 гг., и после него, но до Исакия в монастыре должны были игуменствовать еще двое настоятелей.
Кроме того, ровно в тот год, которым А. Л. Лифшиц датирует Троицкий Стихирарь, 1403 г., в стенах Спасо-Андроникова монастыря инок Онфим изготовил пергаменный список одной из старейших датированных русских рукописей, знаменитого Изборника 1073 г. (ныне ГИМ. Отдел рукописей. Синодальное собрание. № 275), отметив, что рукопись переписана "при державе великаго князя Василья Дмитреевича… при игуменьстве Савине".
Таким образом, попытку датировать Троицкий Стихирарь 1403-м годом через имена Тохтамыша и Искаия вряд ли можно считать удачной. Но, кроме хронологических несовпадений, существует и чисто археографический вопрос, связанный с прозвищем упомянутого в записи Исакия, "Андрониковъ".
Как неоднократно отмечалось исследователями, сохранность записей в Троицком Стихираре оставляет желать лучшего. Первый публикатор записи о событиях 21 сентября, И. И. Срезневский, например, читал прозвище Исакия не "Андрониковъ", а "Андреиковъ". Коррективу в это чтение внес, причем весьма осторожно и с оговорками, Е. Е. Голубинский, но предложенное им чтение почему-то было впоследствии принято безоговорочно. Однако тот же Е. Е. Голубинский весьма решительно настаивал, например, на том, что слово "келарь" в записи от 21 сентября читается И. И. Срезневским "произвольно и ошибочно: слово полуслиняло и остатки его вовсе не позволяют предполагать слово "келарь". Однако именно такое чтение, "келарь", принято ныне всеми исследователями Троицкого Стихираря. Так что вопрос о прозвище Исакия, "Андреиковъ" или "Андрониковъ", очевидно остается открытым и в данном случае вряд ли может быть аргументом в дискуссии о датировке Троицкого Стихираря, тем более, что на Маковце времени игуменства преп. Сергия известен инок по имени Исакий. Один из ближайших учеников игумена, принявший обет молчания (отсюда монастырское прозвище Исакия, Молчальник), переписчик рукописей, этот Исакий скончался в 1387 г.
В записи о событиях 21 сентября об Исакии сказано, что он "приехал к намъ", что, возможно, следует понимать как указание на возвращение приехавшего к монастырской братии, которой он принадлежал. Совершенно не настаивая на том, что таинственный "Исакии" – именно Исакий Молчальник, коль скоро он никак не мог быть Исакием Андрониковым, заметим, что "Андреиковъ" можно рассматривать как патроним инока, может быть, служивший для отличия от другого Исакия – насельника Троицы, того же, например, вышеупомянутого Исакия Молчальника.
При этом в записи от 21 сентября, как помним, есть еще одно имя приехавшего в этот день в Троицу, "Симоновский", которого А. Л. Лифшиц справедливо счел игуменом подмосковного Симонова монастыря, не попытавшись, в то же время, уточнить, о ком может идти речь. Почему запись в Троицком Стихираре ограничивается только прозвищем приехавшего, "Симоновский", назвав в то же время и имя, и прозвище Исакия, А. Л. Лифшиц не объяснил. Между тем, именно "Симоновский" заслуживает самого пристального внимания.
Вообще автор неточен в своем утверждении, что запись на л. 40 ранее не привлекала исследователей, которые "не задаются, например, вопросом, зачем это келарь Троицкого монастыря поехал в, несомненно, враждебную в 1380 г. Рязань". Привлекала, и неоднократно, другое дело, что ее источниковедческий потенциал оценивался неоднозначно, а содержание толковалось по-разному.