- Отпусти его, - приказал Сужди и улыбнулся, глядя в растерянное и обрадованное лицо заложника. - Нет, не туда. Туда ещё рано. Возвращайтесь на место.
- Так зачем?
Абдул повторил вопрос, открыто рисуясь в проеме под прицелами десятков снайперских винтовок.
- Затем, чтобы мы прониклись жалостью и отпустили женщин и детей. Они будут стремиться сократить число заложников до минимума, чтобы потом взять самолет штурмом.
Он прошел в конец салона, оттуда доносился плач ребенка.
Пожилая дама, пытаясь успокоить двухгодовалого малыша, заискивающе заглядывала в его заплаканное лицо. Она называла его маленьким ковбоем, сладкой конфеткой, нехорошим мальчиком и плаксой. Тот отбивался от назойливых рук бабушки, норовя попасть кулачком по её очкам.
Сужди остановился подле их кресла.
- Почему ваш ребенок плачет? - спросил он, недовольно глядя на престарелую леди.
- Это не мой ребенок.
- Не ваш ребенок? А чей же тогда, где его родители, там? - он указал рукой в начало салона. - Позовите их.
- Его родители сейчас, наверное, наблюдают за самолетом из здания аэропорта.
В глазах женщины было написано пренебрежение, даже презрение к террористу; в них отсутствовал страх и растерянность, которая сквозила в глазах почти всех заложников.
Отважная дама продолжала смотреть в лицо Сужди.
- А вообще, мистер террорист, это мой внук, и мы собирались лететь в Новый Орлеан. Джонни ещё ни разу не был на родине своих родителей.
- Почему ваш внук плачет? - терпеливо переспросил он.
- А вы сами спросите у него, если только… если только он не съездит вам по физиономии.
Сужди тяжело засопел, раздувая крылья носа. Если поставленные им условия не будут выполнены в срок и ему придется идти на крайние меры расстреливать каждые полчаса по одному заложнику, - то первым, кому он пустит пулю в затылок, будет эта старуха.
Он сделал несколько шагов вперед, отметив, что большинство заложников не одобряют поведение пожилой женщины, возмущенно оглядываясь в её сторону, и остановился через три ряда кресел.
- Почему ваш ребенок плачет?
Этот вопрос он адресовал загорелой американке, которая прижимала к груди светловолосую девочку лет пяти.
- У ребенка температура, - сказала мать. - Она только недавно лежала в больнице с катаром.
- Салих! - крикнул Сужди, подзывая к себе высокого бородатого товарища. - Позови сюда стюардессу.
Тот кивнул и вскоре появился с бортпроводницей.
- Принесите какое-нибудь жаропонижающее. Ведь на борту есть лекарства?
- Я уже приносила аспирин, но, как видите, малышке он не помог. Эмили Нэш дотронулась тыльной стороной ладони до лба девочки и покачала головой: - Похоже, температура стала ещё выше.
- Дайте ей ещё одну таблетку.
Стюардесса пожала плечами и пошла за лекарством. Сужди неторопливо двинулся вслед за ней.
- Мама, - зашептала девочка на ухо матери, - я правильно плачу?
- Ты делаешь все очень хорошо, - так же шепотом ответила мать. И маленькая Люси заревела ещё громче.
Эмили Нэш, идущую по проходу, остановила ещё одна молодая женщина, и Сужди услышал, как та попросила принести гигиенический пакет: её малыша тошнит.
- А ваш ребенок не может не плакать? - со злостью спросил Кирим, подходя к ним.
- Представьте себе, нет. Все дети, когда им плохо или нездоровится, плачут.
В середине салона с кресла поднялся мужчина и, взяв за руку мальчика, направился в сторону туалета.
- Почему вы встали?! - закричал Сужди, недобро сощурившись. Он начинал терять терпение.
За мужчину ответил Абдул, расположившийся в отсеке камбуза.
- Они уже пятый раз идут. У них понос.
- Ой, папа, - захныкал мальчик, - быстрее, я не могу терпеть.
- Так нам можно идти? - спросил мужчина.
Кирим Сужди снял очки и сдавил лицо сильными пальцами. Голова раскалывалась он невыносимых воплей. Его Рахмон и Теймур не такие, как эти хлипкие американские выродки. Они совсем ещё маленькие, но уже сильные, характером - в отца. Кирим попытался вспомнить, слышал ли он хоть раз от своих детей болезненные стоны, капризные жалобы, - и не вспомнил. Может быть, грудными они плакали, но он не мог знать этого, в то время он сидел в тюрьме немецкого города Лейпцига. А когда его выпустили, близнецам было уже по четыре года.
- К борту направляются два человека, - громко предупредил Абдул.
- Держи их на мушке.
Сужди посмотрел на две приближающиеся фигуры и вновь переключился на стоящих на бетоне женщин. У афро-американки была тупая рожа с глазами навыкат, и она, словно исполняя ритуальный танец, ритмично припадала то на одну, то на другую ногу. Просторный короткий сарафан колыхался на ветру, прильнув спереди к её телу.
- Освободите детей! - кричала стоявшая чуть сзади толстозадая еврейка. Ей вторил голос худой блондинки:
- Вы не имеете права! - Ее пышная шевелюра, чернеющая у корней волос, в протестующем режиме раскачивалась из стороны в сторону вместе с головой. - Освободите заложников!
Еще у четырех чернявых женщин надписи были сделаны и на майках. Сужди, сильно прищурившись, на этот раз прочел сам: "Террор не пройдет!"
- Абдул, отбери самых горластых детей - и на выход. Мы обменяем их на этих женщин. В количестве не проиграем, но избавимся от шума.
- Если только эти не продолжат галдеть в самолете.
- Ну, их мы успокоим быстро. - Он вновь окинул блондинку долгим оценивающим взором и сделал широкий жест внутрь самолета: - Леди, вы можете присоединиться.
От него не ускользнуло явное замешательство среди демонстранток. У негритянки лицо сразу вытянулось и посерело; еврейка опустила глаза; остальные вопрошали друг на друга растерянными глазами. Их воинственный пыл испарился, срезанный коротким предложением. Только блондинка сохраняла непринужденность и спокойствие.
- Освободите детей, - в который раз повторила она, - и мы примем ваше предложение.
- Лично я не полезу в самолет, - отказалась молодая девушка в джинсовом комбинезоне с обрезанными штанинами.
- Правильно, Мон, - поддержала её одна из подруг. - Наше дело требования путем митингов и демонстраций. Я, например, могу даже поголодать.
- Ну и валите отсюда! - зло прикрикнула на них крашеная. - Кто ещё обкакался?
Похоже было, что из остальных - никто.
Сужди ухмыльнулся.
- Сейчас подадут трап, и вы сможете подняться на борт.
Негритянка воспрянула духом.
- Конечно! - сказала она. - Но пока самолет не покинут все дети - мы туда ни ногой!
- Вы деловая женщина, - иронично заметил Сужди. - Но обмен будет равный - семь на семь.
Блондинка кокетливо улыбнулась.
- А я не потяну за двоих?
- В другой обстановке я бы ответил "да".
- Придется соглашаться, - объявила старшая и остановила свой взгляд на понурой еврейке. - Изольда, хочу тебе сказать, что я никому ничего не навязываю. Ты вольна покинуть нас.
Последние её слова прозвучали излишне театрально.