- Неужели он думает, что наши парашютисты прыгают с самолётов в гражданском платье, как об этом когда-то сообщило английское правительство?
- То, что ваших парашютистов ловили в форме наших красноармейцев и милиционеров, - это факт, отрицать этого нельзя.
- Значит, такая же сказка, как и у англичан?
- Нет, это факт.
- А сам он видел когда-либо парашютиста, сброшенного в гражданском платье или в форме иностранной армии?
- Мне рассказывали об этом жители, видите, я не спорю, борьба есть борьба и в борьбе все средства хороши. Поймали одну женщину, женщину поймали, я не знаю, кто она была - от вас или это наша, но враг. У неё нашли флакон с бациллами чумы.
- Это была немка?
- Нет, она была русская.
- И он верит этому?
- Я верю тому, что её поймали, эту женщину, но кто она - я не знаю, я не спрашивал, она не немка, а русская, но она имела задание отравлять колодцы.
- Это ему рассказывали, сам он не видел.
- Сам я не видел, но об этом рассказывали люди, которым можно верить.
- Что это за люди?
- Об этом рассказывали жители и товарищи, которые были со мной. Потом поймали женщину от вас в трамвае, она была в милицейской форме и покупала билет, этим она себя выдала. Наши милиционеры никогда не покупают трамвайных билетов. Или так, например: задерживают человека, у него четыре кубика, а у нас четыре кубика не носят, только три.
- Где это было?
- Это было в Смоленске. Мне рассказывали об этом мои товарищи.
- Известно ли ему об использовании нами парашютистов в Голландии и в других операциях. Не думает ли он, что это тоже были немецкие солдаты в иностранной форме?
- Видите ли, что пока советско-русская война… мне известно, да, советская печать очень объективно освещала военные действия между Германией и её противниками… например, об операциях ваших парашютистов наша пресса писала, что англичане обвиняют немцев в том, что они действуют на территории других государств в голландской форме или же вообще в форме не немецких солдат, об этом наша печать писала по сообщениям англичан, но при этом отмечалось, что немцы вряд ли нуждаются в этом, я сам это читал, я знаю это.
- Один вопрос! Вы ведь сами соприкасались в боях с немецкими войсками и знаете, как сражаются немецкие солдаты. Ведь не может быть такого положения, чтобы имели место случаи таких неправильных действий, о которых вы говорите, упоминая о наших парашютистах, если в остальном война ведётся нормальным путём?
- Да, именно так. Согласен во всех отношениях. Видите ли, я лично подхожу к этому делу следующим образом: парашютисты являются новым родом войск, как, например, артиллерия, кавалерия и т.д., это совсем иной род войск, задача которых заключается в том, чтобы ударить с тыла. Этот род войск действует в тылу и поэтому вызывает соответствующую реакцию у населения и в армии, их считают шпионами.
- В России тоже так практикуется? Если кого-то считают на что-то способным, то следует также оценивать и свой образ действий.
- Мы действуем в отношении вас так же, как и вы в отношении нас. В Смоленске имели место следующие факты: вам должно быть известно, что когда ваша авиация бомбила Смоленск, а наши пожарные тушили пожары, то ваши стрелки-парашютисты открыли по пожарным огонь. Думаю, что русские парашютисты поступили бы точно также, это же война.
- В России мы ещё не использовали парашютистов. А вы использовали уже кого-либо из знаменитых 200 000 парашютистов, которые у вас, якобы, имеются?
- Наши парашютисты почти не используются на Восточном фронте.
- Как же это можно увязать с теми 200 000 парашютистов, которые введены в бой?
- 200 000? Вы спрашиваете меня, значит, как обстоит дело с теми 200 000 парашютистов, которые имеются у нас в Советском Союзе? Я не могу этого сказать, так как с 22.6 я не имею никакой связи с Москвой, ибо я уехал в армию, в мою 14-ю танковую дивизию. С тех пор я прервал всякую связь, так что я не знаю, что делают парашютисты, что они за это время предприняли. Могу только сказать, что я не знаю. Если они существуют, если они имеются, то они введены в действие, это их задача, вы сами знаете.
- Но раньше ведь у вас говорили: из страха перед пленом красноармейцы лучше застрелятся.
- Я должен высказаться по этому вопросу откровенно; если бы мои красноармейцы отступили, если бы я увидел, что моя дивизия отступает, я бы сам застрелился, так как отступать нельзя.
- Почему же солдаты покинули его?
- Нет, это были не мои солдаты, это была пехота.
- Знал ли он, что согласно международному праву с пленным солдатом в гражданской одежде предусматривается совершенно иное обращение, чем с солдатом в военной форме? Зачем он надел гражданскую одежду?
- Я скажу вам почему, потому что я хотел бежать к своим, а если бы меня заподозрили в том, что я имел намерение заниматься шпионажем, то для этого я ведь должен был знать немецкий язык.
- Известно ли ему о приказе, в котором говорится, что если солдату грозит опасность быть взятым в плен, он должен обеспечить себя гражданской одеждой?
- Видите ли, мне известно только, что все те, кто после этого окружения разбежались, начали переодеваться и я тоже дал себя уговорить это сделать.
- В каких сражениях вы участвовали?
- Шестого, седьмого, к вечеру 6-го, 14-я танковая дивизия примерно в 30 км от Витебска, значит, 14-я танковая дивизия, 18-я танковая дивизия и 1-я мотомехдивизия - т.е. весь седьмой корпус.
- С какого года он в армии?
- В Красной Армии я с 1938 года, я учился в артиллерийской академии.
- А теперь он кадровик?
- Да, да, да.
- В каком бою он впервые участвовал?
- Я забываю это место, это в 25–30 км от Витебска, у меня не было с собой карты, у нас вообще не было карт. Карт у нас не было.
- У офицеров тоже нет карт?
- Всё у нас делалось так безалаберно, так беспорядочно, наши марши, как мы их совершали, организация была у нас вообще безалаберной.
- Как это следует понимать?
- Понимать это надо так: все части и моя часть, считавшаяся хорошей… Вы спрашиваете, значит, как следует понимать, что организация была плохая? Дивизия, в которую я был зачислен и которая считалась хорошей, в действительности оказалась совершенно неподготовленной к войне, за исключением артиллеристов, потому что переходы совершались плохо, сплошная неразбериха, никаких регулировщиков, ничего, это первое; во вторых, вы уничтожали бронемашины по частям.
- А как это отражалось на командовании?
- Оно никуда не годится (почему?), потому что оно отсиживалось в лагерях, вот и всё, так было целых три года. Переходы совершались не больше чем на 30 км, к тому же один-два раза в год.
- Каково вооружение армии, отдельных родов войск?
- С моей точки зрения, армия хорошо вооружена, только не умеют использовать это вооружение, да, именно так и есть. Вы уничтожали нас по частям, а не в целом. Если бы корпус был организован как единое целое и действовал так же слаженно, как у вас, тогда была бы совсем другая картина.
- Как поступало пополнение?
- Скажу вам откровенно - вся дивизия была брошена как пополнение.
- А когда эта дивизия вошла впервые в соприкосновение с немецкими войсками?
- Это было 5-го, 6-го, 7-го. 6-го велась разведка боем, которая обошлась нам очень дорого, и всё же 7-го вы должны были проиграть сражение, но ваша авиация мешала и разбила нас.
- Когда была рассеяна дивизия?
- 7-го она была разбита, ваша авиация разбила её. Я едва остался жив и этим я должен быть благодарен исключительно вашей авиации.
- Понесла дивизия большие жертвы?
- Мы потеряли 70% танков, 70 или 60%, от 60% до 70%.
- Сколько же всего танков имела дивизия?
- Видите ли, она не была полностью укомплектована, старые танки ещё не были заменены новыми… но новые уже были.
- А сколько их примерно было?
- Мы считали, что примерно 250 танков, точно я не могу вам сказать. Организацию я знаю, но точно я этого не могу сказать. Было больше 200 танков, 250–300, примерно так.
- А в чём причина плохой боеспособности армии?
- Благодаря немецким пикирующим бомбардировщикам, благодаря неумным действиям нашего командования, глупым действиям… идиотским, можно сказать… потому что части ставили под огонь, прямо посылали под огонь.
- Кто отвечает за руководство боем: командир полка, высший командир или политический комиссар? Ведь в Красной Армии имеются политические комиссары?
- Первым лицом является, конечно, командир, а не комиссар, не комиссар, нет, нет, первым лицом является командир. До прошлого или до позапрошлого года командир и комиссар были уравнены в правах, но затем пришли к выводу, что должен быть один хозяин, а не два, один должен быть, потому что два равноправных командира раздражают друг друга, мешают друг другу, поэтому хозяином считался командир, а комиссар его помощником. Один должен быть, а не два.
- Теперь стало известно, что как раз за последние дни произошло изменение, политические комиссары снова имеют повышенные полномочия, причём те же самые полномочия, которые они и имели во время революции.