Сменщик настроился на спокойную ночь - в отсутствие наркома жизнь в здании, конечно же, продолжалась, но не в таком бешеном ключе. Однако около девяти вечера Успенский, одетый в штатский костюм, появился в наркомате. В левой руке он держал небольшой чемоданчик.
Постовой на входе, едва нарком вошёл в кабину лифта, сообщил по внутренней связи в приёмную - шеф следует к себе. Дежурный секретарь тяжело вздохнул - вот тебе и спокойная ночь!
Успенский, войдя в приёмную, задержался на несколько минут. Поздоровавшись с секретарём, спросил, что нового, не было ли каких важных звонков. Секретарь доложил обстановку. За эти три часа ничего экстраординарного не произошло.
Нарком кивнул головой и направился к своему кабинету. Дежурный секретарь опередил его и почтительно открыл дверь. Успенский снова поблагодарил кивком головы.
В кабинете он пробыл всю ночь. Когда секретарь приносил чай, то видел, что нарком читал какие-то бумаги. Что это было - протоколы допросов или шифрограммы, секретарь не видел. Да и не имел обыкновения всматриваться в документы, лежавшие на столе начальства.
Примерно в пять утра Успенский вышел из кабинета в приёмную. Он был в верхней одежде и с тем же чемоданчиком в руке. Вышколенный секретарь, решив, что нарком закончил рабочий день и сейчас попросит вызвать машину, потянулся было к телефонной трубке. Нарком понял его движение и остановил взмахом руки:
- Не надо. Хочу прогуляться пешком.
В пять кончалось дежурство ночного секретаря. Он сдал дела сменщику, и разъездная машина отвезла его домой.
Такая вот картина вырисовалась перед работниками секретариата наркома к четырём часам дня.
Успенский до пяти утра работал в своём кабинете. В пять, попрощавшись с секретарём, покинул здание наркомата. От машины отказался. Сказал, что пойдёт домой, но там не появился.
Что могло случиться с ним за эти одиннадцать часов? В большом городе, каковым являлся Киев, с одиноким пешеходом, бредущим по пустынной тёмной улице, случиться могло всякое.
Кто распознает грозного комиссара госбезопасности, перед именем которого трепетала вся Украина, хотя и в добротном, но в штатском пальто? Идеальный объект для нападения грабителей, которых в Киеве, как и везде, тогда хватало. А может, и узнали, кто перед ними. Такое везение бывает раз в жизни - выслеживали, вынашивали планы, чтобы расквитаться, а тут он сам, тёпленький, в руки идёт. Надо быть глупцами, чтобы не воспользоваться случаем.
Но тогда возникает вопрос: почему Успенский ушёл из наркомата пешком? Пять часов утра в ноябре - это темень и безлюдье на улицах. Кругом ни души, снежная позёмка, покрытые льдом лужицы на тротуарах. Да и никогда прежде не предпочитал он пеших прогулок в столь неудобное время.
Помощники и секретари наркома терялись в догадках. В пять вечера, позвонив ему ещё раз домой и убедившись, что он не объявился, запасным ключом открыли кабинет. На столе наркома лежала записка: "Ухожу из жизни. Труп ищите на берегу реки".
О чём думал Никита Сергеевич, возвращаясь на машине из Днепропетровска? О первом секретаре обкома Задионченко. Не связано ли исчезновение наркома с одной тёмной историей, случившейся с днепропетровским секретарём? Хрущёв начал перебирать в памяти её подробности.
Месяца полтора назад приходит к нему Коротченко. Он только что вернулся из Одессы, где участвовал в работе областной партконференции. И рассказывает о забавном случае.
- В перерыве подходит ко мне один делегат конференции, представляется: Зайончик. Интересуется: "Как там мой дядя поживает?" Я спрашиваю: "Какой дядя"? Он отвечает: "Первый секретарь Днепропетровского обкома Задионченко". Смотрю на него с недоверием - внешне смахивает на еврея, а Задионченко, ты же знаешь, украинец. Какое тут может быть кровное родство? Но делегат настаивает - это его родной дядя и просит передать ему привет. Что будем делать, Никита?
Хрущёв подумал и сказал:
- Не надо поручать это органам. Давай сами разберёмся. Задионченко - наш человек. Пусть всё объяснит.
Решили поручить провести беседу второму секретарю ЦК Бурмистенко. Через некоторое время Бурмистенко докладывает: беседа состоялась, Задионченко настаивает, что никакой он не Зайончик, а самый настоящий Задионченко. Но ведь и свидетельство племянника нельзя сбрасывать со счетов. Всё-таки делегат областной партконференции.
Хрущёв тяжело вздохнул: никуда не денешься, придётся поручать НКВД. Дело не шуточное - речь шла о первом секретаре крупнейшего обкома, члене ЦК, недавнем председателе Совнаркома РСФСР. А что если и в самом деле выдаёт себя не за того? В то время такие случаи были не редкость, в ряды партии пролезали замаскированные враги. Кому хочется получить ярлык покровителя антипартийного элемента?
Хрущёв вызвал Успенского, поставил задачу. Спустя некоторое время нарком доложил: подлинная фамилия Задионченко - Зайончик. Чекисты даже установили синагогу, где был проведён обряд, который совершается у иудеев при рождении мальчика.
Никита Сергеевич велел вызвать Задионченко к себе.
- Вы всё отрицали в беседе с Бурмистенко! - кричал Хрущёв, перейдя на официальное "вы". - Где же ваша честность? Вы нас всё это время обманывали!
Задионченко заплакал:
- Да, это правда, я скрыл, что я Зайончик. Я привык к новой фамилии. Даже жена не знает, что я еврей. Это удар для моей семьи, я не знаю, как сейчас мне быть, что произойдёт…
Он рыдал, жалостливо и с надеждой глядя на своего покровителя.
- Я раскаиваюсь… Но, поверьте, злого умысла у меня не было…
По рассказу Задионченко, его родители рано умерли. Сироту приютил сосед-ремесленник. Потом грянула революция, гражданская война. Пацан беспризорничал. Однажды через их местечко проходил кавалерийский отряд, и мальчонка прибился к красным конникам. Они одели, обули его и дали новую фамилию.
- И зачем это было скрывать? - возмущался разгневанный Хрущёв. - Так бы и написал в анкете! А теперь раздуют такое дело, что небо с овчинку покажется…
То, что рассказал Задионченко, в основном совпадало с информацией, собранной НКВД. Хрущёв понемногу остывал, но чувство опасности не проходило. Успенский должен информировать о происшедшем своё руководство в Москве, оно, в свою очередь, - ЦК ВКП(б). Скандал назревал грандиозный. Надо было срочно принимать какие-то меры, пока его недоброжелатели не опередили и не доложили Сталину.
- Вот что, - сказал Хрущёв, обращаясь к Задионченко всё тем же официальным тоном, - дело очень серьёзное, им занялся НКВД. Ступайте в Днепропетровск, работайте, и никому ничего не говорите. Даже жене. Ведите себя как прежде. А я попытаюсь что-нибудь предпринять по своей линии…
После ухода Задионченко Хрущёв позвонил в Москву Маленкову, который занимался тогда партийными кадрами. Осторожный Маленков выслушал внимательно, но предпочёл не рваться в бой за Задионченко.
- Это надо доложить Сталину, - заявил главный партийный кадровик. - Когда появишься в Москве, сам это и сделай.
- Ладно, - удручённо согласился Хрущёв, в душе надеявшийся, что Маленков каким-то образом подготовит Сталина к этому неприятному разговору.
Надо было срочно ехать в Москву. Только бы не опередил НКВД… Попадёт этот случай в сводку - пиши пропало. Первичная информация глубоко оседала в сталинской памяти, поколебать полученные сведения, тем более из лубянских источников, было чрезвычайно трудно.
Хрущёв пулей помчался в Москву. Маленков, как и предполагал Никита Сергеевич, Сталину не докладывал. Но предупредил: Иосиф Виссарионович в курсе.
- Откуда? - одними губами спросил обескураженный Хрущёв.
- Ежов доложил.
Никита Сергеевич догадался: или Маленков не удержался и поделился с маленьким наркомом сногсшибательной новостью с Украины, или Успенский передал информацию по своей линии.
- Имей в виду, - напутствовал Маленков, - дело усложнилось. Ежов считает, что Задионченко не еврей, как ты думаешь, а поляк.
Тогда было время "охоты" на поляков, в каждом человеке польской национальности подозревали агента Пилсудского.
Короче, Хрущёв был готов к самому худшему. Но, вопреки ожиданию, Сталин воспринял доклад о Задионченко совершенно спокойно.
- Дурак, - коротко произнёс вождь. - Надо было самому всё честно указать в анкете, и никаких бы вопросов не возникало. Вы-то не сомневаетесь в его честности?
- Конечно, не сомневаюсь, товарищ Сталин, - ответил повеселевший Хрущёв. - Это абсолютно честный человек, всецело преданный партии. А теперь вот из него делают польского шпиона.
- Пошлите их чёрту, - посоветовал Сталин. - По рукам им надо дать. Защищайте его…
- Буду защищать, товарищ Сталин, с вашей поддержкой, - заверил Хрущёв. - Я тоже не знаю, зачем он менял фамилию? Может быть, красноармейцы подшучивали над ним?
На том и расстались, довольные друг другом. А через пару недель - звонок Сталина об аресте Успенского. Неужели из-за Задионченко?
Когда Хрущёв вернулся в Киев из Днепропетровска, ему рассказали о результатах поиска тела утопленника.
В кустах на берегу Днепра обнаружили одежду. Помощники опознали её - это была одежда наркома. Значит, действительно утопился.
Берега Днепра оцепили плотном кольцом охраны. Нагнали милиции, пограничников - мышь не проскочит. Привезли водолазов, которые метр за метром обследовали дно. Параллельно шли по берегу с баграми. Пусто!
В одном месте багры наткнулись на препятствие. Поднатужились, и взорам подоспевшего начальства предстала… свиная туша.
Поиски продолжались несколько дней. Безрезультатно!
И тогда в головах чекистов шевельнулась сумасшедшая мысль: а что если это инсценировка самоубийства? Версия, несмотря на неожиданность, была принята к рассмотрению.