* * *
Первой услугой, которую Хаджжадж оказал Омейядам, был захват и убийство Ибн Зубайра, возглавившего переворот в Медине и провозгласившего себя халифом. Он выставил тело убитого Ибн Зубайра на посмешище толпе, несмотря даже на то, что его мать, дочь Абу Бакра Асма, женщина, которая приносила еду своему отцу и Последнему пророку, когда они прятались в пещере во время исхода мусульман в Медину, умоляла Хаджжаджа позволить ей захоронить тело сына.
Хаджжадж прибыл к Валиду и явился к нему прямо с дороги, в кольчуге, с луком и колчаном за плечами. У них был продолжительный разговор. И вот, пока они все еще говорили, в зал вошла рабыня, что-то прошептала на ухо халифу и, получив ответ, удалилась. Затем она появилась снова, опять что-то шепнула халифу и ушла.
Халиф спросил своего собеседника:
– Знаешь ли ты, кто это был?
– Не имею представления.
И Валид ответил:
– Это была моя жена, моя двоюродная сестра Умм аль-Банин и дочь Абд аль-Азиза. Он послал ее сказать мне следующее: "Что это за прием между арабом в военных доспехах и тобой в простом платье?" Я ответил, что этот араб ты, Хаджжадж. Она настолько испугалась, что вернулась сказать мне, что опасается оставлять меня наедине с убийцей.
Тогда Хаджжадж воскликнул:
– Не обращай внимания на глупость и болтовню женщин, владыка правоверных! Удел женщин – стоять с опахалом при нас, но не заниматься делами. Никогда не доверяй женщине секретов и не рассказывай ничего из того, что замыслил, никогда не позволяй женщине приниматься за то, что за пределами ее понимания, и думать о чем-то большем, чем ее платья. Опасайся советов женщин: они сделают из тебя труса, а их желания превратят тебя в бездельника. Пусть их просьбы касаются только их самих. Проводи с ними мало времени за беседой и еще меньше в постели, если твой разум еще не притуплен, а силы не истощены.
Закончив говорить, он встал и покинул халифа. Валид сразу же отправился в покои Умм аль-Банин и рассказал ей все. И она сказала ему:
– Владыка правоверных, я бы хотела, чтобы завтра он пришел и засвидетельствовал уважение ко мне.
Халиф ответил ей:
– Очень хорошо.
И на следующий день, когда Хаджжадж пришел на прием к владыке, тот велел ему:
– Абу Мухаммед, сходи к Умм аль-Банин.
Но Хаджжадж сказал:
– Владыка правоверных, позволь мне избежать этого визита.
Однако Хаджжадж настоял, и правитель Ирака оправился в покои жены халифа. Она заставила его долго ждать в передней и даже после того, как он вошел, не пригласила присесть.
Наконец она сказала:
– Значит, ты и есть Хаджжадж. Если бы Бог не знал, что ты Его самое подлое творение, Он бы никогда не сделал тебя ответственным за разрушение Храма Господа и убийство женщины с двоими грудными сыновьями, первенцами ислама. Долго жены владыки правоверных должны были снимать с себя свои украшения и продавать их на базаре, чтобы прокормить твое воинство. Без их помощи кто бы оценил твою стоимость выше стоимости чахлого ягненка?
Что же касается совета, что ты дал владыке правоверных, – воздерживаться от законных удовольствий со своими женами, если бы такая утрата была таким же благословением для них, как для твоей матери твоя смерть, он мог бы и прислушаться. Но разлучать жен с таким человеком, как он… Он никогда не прислушается к такому совету! Да благословит Аллах поэта, сказавшего о тебе такие слова, когда ты избежал смерти от копья Газала:
Свиреп как лев со мной, но на войне пуглив как страус.
Рабы! Скорее проводите вон его!
Когда же Хаджжадж вернулся, Валид спросил его:
– Как все прошло, Абу Мухаммед?
И тот ответил:
– Она все говорила до тех пор, пока я не понял, что лучше бы мне быть сейчас под землей. Клянусь Аллахом!
Валид смеялся над Хаджжаджем и даже притопывал от смеха. И затем воскликнул:
– Что ж, Абу Мухаммед, это дочь своего отца Абд аль-Азиза!
Хаджжадж умер в Ираке после двадцатилетнего правления в возрасте пятидесяти четырех лет. Его недуг был вызван тем, что он ел слишком много съедобной почвы, которую называли "толченой землей". Сто двадцать тысяч человек было казнено по его приказу. "Суровое правление приносит мало вреда, – любил он говорить, – слабое правление вредит гораздо больше".
Рассказывают, что однажды, когда он ехал с процессией на пятничную молитву, он услышал стоны и плач. Тогда он поинтересовался, что это было, ему ответили, что это стонут его узники.
И Хаджжадж повернулся в сторону звуков и прокричал:
– Оставайтесь гнить здесь! И замолчите.
Он умер на той же неделе, и это была его последняя поездка. После смерти он оставил лишь Коран, принадлежавшее ему оружие и несколько сотен дирхемов.
* * *
Некий поэт из Мекки стал любовником жены Валида, познакомившись с ней, когда та совершала паломничество.
О, что за время наступило, старый добрый хадж!
Что за святыня – старый добрый Дом Господень!
Девушки славные подталкивают нас,
Когда целуем Черный камень мы.
Он последовал за ней в Дамаск.
Равда! Твоим любовникам покоя нет.
Их разрываются сердца, нет больше сил у них томиться в ожиданье.
– Мы разделены дворцовыми стенами, – она сказала.
– Выход я найду, – ответил я.
– Но все ж нас видит Бог, – несмело возразила она.
– Бог милостив, – ответил я.
– Нет больше у меня сомнений, – сказала она.
– Тогда готова будь, когда пробьют часы, незаметно прийти сюда,
Стремительно, как ночью выпавшая роса.
Внезапно пришел Валид, и она спрятала поэта в сундук с платьями. Халиф просил благосклонности к нему, которая и была ему оказана. Затем он указал на сундук и велел отнести его в свои покои. Там вырыли яму, куда и сбросили сундук.
При этом халиф громко произнес:
– Мне что-то послышалось. Если я прав, то хороню то, что, как мне кажется, находится в этом сундуке, и с этим покончено навсегда. Если я не прав, мы просто закапываем деревянный ящик.
Земля уже была насыпана, а поверх нее расстелен ковер.
Валид был первым халифом, который запретил обращаться к нему по его настоящему имени. А на его кольце с печатью была надпись: "Валид, ты должен умереть".
Его двоюродный брат рассказывал: "Когда я помогал опускать тело Валида в могилу, он резко дернул ногой, как будто был еще жив".
* * *
Его брат, халиф Сулайман, был огромным, ненасытным чревоугодником. Однажды он за один присест съел семьдесят гранатов, ягненка, шесть цыплят и дюжину фунтов смородины. Он любил роскошные ткани, и более всех ту, что называлась ваши. Все начали шить себе из этого материала платья, мантии, штаны, тюрбаны, различные головные уборы. Халиф носил такие одежды во время поездок, на приемах и на кафедре проповедника. Ни один слуга при дворце не был одет в другую ткань, даже повар не осмеливался появляться в переднике из другого материала. Халиф также приказал сшить ему саван из той же ткани.
Как-то, глядя на себя в зеркало, Сулайман был поражен своей красотой и юностью. Он сказал тогда: "Да, Мухаммед был пророком, и Абу Бакр был прозван Праведным, Омара назвали Проницательным, а Османа – Скромным, Муавия был Снисходительным, Язид -
Терпеливым, Абд аль-Малик – Управляющим, Валид – Угнетателем. А я – я буду прозван Красивым!"
Он крутит бедрами, себя похлопывает,
Как будто бы сказать желает: "А вот и я! Вы узнаете ли меня?"
Да, узнаем тебя мы. И ненавистен Богу ты,
И ненавистен людям.
Благочестие
Люди в то время выбирали себе разные пути, отчего и появились определенные знаки отличий, сословия. Но избранные человечества, для кого религия по-прежнему оставалась страстью, назывались отшельниками, или верующими.
Тамим Дари, асхаб Посланника Божьего, бывший до обращения к Аллаху христианином, имел привычку проводить целые ночи до самого рассвета, повторяя одно место из Писания:
21. Неужели те, которые вершили злые деяния, полагали, что Мы приравняем их к тем, которые уверовали и совершали праведные дела, что их жизнь [на земле] и [после] смерти будет одинакова? Скверны же их суждения!
Неужели те, которые вершили злые деяния, полагали, что Мы приравняем их к тем, которые уверовали и совершали праведные дела, что их жизнь [на земле] и [после] смерти будет одинакова? Скверны же их суждения!
Неужели те, которые вершили злые деяния, полагали, что Мы приравняем их к тем, которые уверовали и совершали праведные дела, что их жизнь [на земле] и [после] смерти будет одинакова? Скверны же их суждения!
И так до самого заката.
Другой такой приверженец веры после окончания проповеди начинал плакать так, что все тело его сотрясалось от рыданий. Когда же люди спрашивали его, зачем он так делал, он отвечал:
– Вот-вот со мной случится великое событие: я предстану перед Всевышним, чтобы осуществить все, что я только что проповедовал.
В те времена в Басре жил некий Хасан, отец которого был вольноотпущенником женщины-ансара в Медине. Он давал очень мудрые советы по религиозной практике:
"У вас есть два плохих попутчика: динар и дирхем. Только покидая вас, они становятся безопасны.