Одно было плохо: работал Василий наравне со взрослыми, а хозяин ему почти ничего не платил. Заходя на мельницу, Федоренко то и дело теребил Василия - сделай то-то, посмотри там-то. А когда дело доходило до расчета, о мальчишке не вспоминал. Получалось, что имел в хозяйстве дармовые рабочие руки. А Василию было обидно. Выходило, что никакой он не помощник в семье, да и на мельнице ему грош цена. Так со временем улетучилась гордость, с какой он шел на работу в первый день.
- Ты что-то невеселый стал, - сказал однажды отец. - Тяжело?
- Не в этом дело, отец. Обидно задарма гнуть спину. Я ведь не маленький, мог бы копейку в дом приносить.
- Кто тебе ее даст, копейку? Федоренко платить и не думает.
- А если уехать в город?
- В Екатеринодар?
- Ведь работают другие мальчишки. В лавках. В мастерских подручными.
- Не от хорошей жизни, сынок.
- Это я понимаю. Но уж если надо работать, то не задаром.
- Как-нибудь проживем.
- И работу можно в городе получить. А здесь до двадцати лет Федоренко будет считать меня мальчишкой, чтобы не платить.
- Тут ты, конечно, прав. Хозяин наш прижимист. - Отец задумался. - А что, если и впрямь попробовать устроить тебя в городе?
- Я бы старался. А жить буду у бабушки.
- Боязно только, годков-то тебе всего тринадцать.
…В ближайшее воскресенье Гаврил Грабин отправился в Екатеринодар. Первым делом зашел в котельные мастерские.
Уж не надумал ли в город возвращаться? - встретил его вопросом старый знакомый Сундугеев. - Чай, и в станице не мед?
- Хорошо там, где нас нет, - вздохнул в ответ Грабин, - а беду на горе менять, только время терять.
Поговорили о житье-бытье, о детях, о ценах на хлеб и картошку.
- Я к тебе вот по какому делу, - решился, наконец, Гаврил. - Сынок у меня, Васька, уже подрос. Не найдется ли ему местечко в мастерских? Все бы к делу приобщался. И копейка-другая не помешала бы в хозяйстве. Семья растет.
- Это ты верно решил, - одобрил Сундугеев, - к труду и самостоятельности надо детей сызмальства приучать. Поговорю с хозяином, думаю, не откажет. В его же пользу. Работают хлопцы у нас наравне со взрослыми, а получают гроши.
Рекомендация Сундугеева сыграла свою роль. Хозяин мастерских Сушкин решил взять Василия на работу подмастерьем. Определил и плату.
Текут один за другим долгие и трудные дни. Стучат по металлу кувалды. Гнутся под этими ударами огромные листы, принимая нужную форму. Намертво стягивают заклепки отдельные части будущих котлов. Гордостью наполняется сердце Василия Грабина. Он - рабочий. Его труд нужен людям, и ему платят за это.
Но однажды Василий не узнал своих мастерских. Пора начинать работу, только люди не спешат по своим местам, стоят кучками, о чем-то оживленно переговариваются. Взял Василий инструмент, но Сундугеев остановил его:
- Не надо. Бастуем мы.
Еще не поняв смысла этого слова, Грабин положил на место сумку с инструментом. И тут же раздался громкий призыв:
- Выходим на площадь. В стачке участвует весь город.
Вместе с другими подростками Василий в общем ряду с рабочими вышел за ворота мастерских. Стачка прошла организованно. Выступавшие ораторы говорили о том, что волновало каждого: о дороговизне, о низкой заработной плате, о произволе хозяев.
Василию казалось, что после такой стачки жизнь пойдет по-другому. Но все осталось по-прежнему. А вскоре дела и вовсе ухудшились. Хозяина мастерских, который был офицером запасного полка, призвали в действующую армию. Предприятие он решил закрыть, Грабин потерял работу. Несколько дней он обивал пороги заводов и учреждений, но напрасно. Даже для квалифицированных рабочих не было места. Пришлось опять возвращаться в станицу.
- Ну что, набрался ума-разума в городе? - встретил его Федоренко, оглядел с ног до головы, видимо, сразу определил, что мальчонка окреп и подрос, а поэтому сказал примирительно.
- Если хочешь, работай вместе с отцом. Только на полную плату не рассчитывай. Детский труд - он и есть детский.
- Так ведь это понятно, - поспешил согласиться отец. Он боялся, что хозяин вообще откажется принять Василия.
- Только не забывайте мою доброту, - предупредил Федоренко, - а то стараешься для вас, а вместо благодарности вы волками смотрите.
Он будто предвидел, что отношения с младшим Грабиным сложатся у него трудные…
Погруженный в воспоминания, генерал Грабин не заметил, как небо потемнело. Он даже вздрогнул, когда раздался резкий и оглушительный грохот. Дождя еще не было, и удары грома напоминали орудийную стрельбу. "А ведь наши пушки похожи на земные громы", - подумал Василий Гаврилович, откинувшись на спинку сиденья. Стекло начали наискосок перечеркивать седые линии, пошел дождь. Шофер сбавил скорость: дорога заблестела и сделалась скользкой. Грабин успокоился, прикрыл глаза и весь ушел во власть воспоминаний.
…В тот день предстоял очередной ремонт. Пришли, как всегда, с рассветом. Василий помогал отцу разбирать рассевы. Сита были старые, приходилось во многих местах нашивать заплаты. Торопились управиться до вечера. Но пришел Федоренко, поманил Василия пальцем, подвел к выгребной яме. Глубокий ров за машинным отделением был забит золой.
- Надо очистить.
Кочегар стоял тут же, но не собирался лезть в зольную яму. Видимо, хозяин решил, что труд подростка обойдется дешевле. У Василия дух перехватило от обиды, на глаза набежали слезы.
- Лезь, чего застыл?
- Не полезу. Я отцу помогаю. А это не наша обязанность.
Хозяин подскочил, будто его ударили кнутом по ногам.
- Ах, щенок, об обязанностях заговорил! Я тебе покажу обязанности. Что надо, то и будешь делать. Лезь немедленно.
Василий стоял, наклонив голову, и молчал. Это еще больше взбесило хозяина.
- Что делается! Я их кормлю, пою, а этот змееныш не хочет слушаться!
- Не вы нас, а мы вас кормим, - зло выкрикнул в ответ Василий.
- Что? Что ты сказал? Да я… Да ты…
- Мы работаем, а вы только и знаете гарнц собирать.
- Ну, оборванец, голытьба проклятая. Каких речей где-то наслушался… Да за такие разговоры в тюрьме сгноить мало. Ты что же, работать отказываешься? Белоручкой вырасти решил?
- Белоручки - это ваши дети, а у меня руки в мозолях. - Василий для убедительности протянул хозяину ладони.
- Гляньте-ка, люди добрые, он с моими детьми поравняться хочет. Да знаешь ты, босяк, что они будут горными инженерами? А тебе все равно придется зольные ямы чистить. В грязи родился, в грязи и помрешь.
- Нет, это я инженером буду! - выпалил Василий, и, повернувшись, пошел от ямы.
До конца дня, ничего не рассказав отцу о ссоре с хозяином, Василий занимался ремонтом. Закончив работу, собрались домой. Но у ворот их как бы невзначай повстречал Федоренко:
- Ты уже знаешь, Гаврила, что твой парень сегодня не послушался меня, не захотел зольную яму чистить?
- Он мне помогал, ему не до ямы было, - сделав вид, что знает о происшествии, ответил Грабин-старший.
- Мало того, - продолжал хозяин, - он сказал, что я даром хлеб ем, что дети мои белоручки и он работать на нас больше не станет.
- Если Василий решил, значит, так и будет. Он у нас напрасно ничего не говорит.
- А куда он денется? Кто ему работу даст? - почти миролюбиво продолжал Федоренко. - Я хотел ему жалованье прибавить. Образумь его, Гаврила.
- Принуждать не буду. Мы у детей воспитываем самостоятельность.
- Воспитываете? - взорвался хозяин. - Да он у вас грубиян, никакого уважения к старшим.
- А это вы зря, хозяин. Сами видите, как к нему казаки относятся, Василием Гавриловичем величают.
- Ну, как хотите. Потом будете в ногах валяться - на работу не возьму! - Федоренко сплюнул и, не простившись, ушел.
- Такие-то дела, сын, - вздохнул отец, - будем теперь думать, как жить дальше.
Шел 1916 год…
Дела почтовые
Дождь превратился в настоящий ливень, видимость ухудшилась, и шофер, торопливо свернув на обочину, вынужден был остановиться. Грабин, кажется, даже не заметил этого. Он сидел неподвижно, нахлобучив фуражку на широкий лоб, и дремал. Но вот стена дождя медленно отодвинулась, в кабине просветлело, шофер нетерпеливо поерзал на сиденье и громко кашлянул.
- Что, можно ехать? - встрепенулся Грабин.
- Пожалуй, уже можно. - Водитель включил зажигание, но на стартер не спешил нажать. - Я, Василий Гаврилович, давно хотел спросить у вас. Вот вы - человек заслуженный. Генерал-полковник. Герой Социалистического Труда. Доктор наук. А знают о вас мало. Я понимаю, пока нельзя писать о вашей конструкторской работе. Ну а если придет время рассказать о том, как создавались пушки, с чего бы вы начали?
Грабин задумался, чувствовалось, что вопрос оказался неожиданным для него. Но вот его полные губы расплылись в улыбке, глаза потеплели.
- Я бы рассказал о своем детстве. О том, как работал на мельнице, потом в почтовой конторе.
- А при чем тут контора? - не понял водитель.
- Корни, дорогой мой, корни. От них все начинается. - Грабин кивнул на высокий раскидистый тополь, стоявший у дороги. - Вот посмотри на этого красавца. Какой вымахал! А все от корней, от них вся сила.
Водитель удивленно мотнул головой и нажал на стартер. "Дворники" смахнули со стекла струйки воды, и впереди четко обозначилось блестящее полотно дороги. Машина плавно тронулась. И под мерное гудение мотора Грабин вновь возвратился к далеким годам юности.