Эту модель историк пытается подтвердить на материалах "Беовульфа", углубляясь также предварительно в давно и многосторонне обсуждаемый вопрос о соотношении христианских и не– или дохристианских элементов в поэме. В исследовательских главах он изучает "социальное пространство" "Беовульфа" (то есть, кто действует и где: конунг, дружина, соседние народы, чудовища, бог – пиршественная зала, пещера с сокровищем и т. д.), обращая особое внимание на "обряды перехода" (rites de passage), отмечавшие фазы жизненного цикла, – прежде всего, погребальный ритуал, – и на те вещи, о которых в произведении говорится как о дарах. В итоге Базельманс находит в англосаксонской Англии следующие "составляющие" человеческой личности в смысле модели Дюмона: "тело", "жизнь", "ум" (mind), "ценность, достоинство или ценностный статус" (worth) и "душа". Важнейшей для знатного англосакса являлась связь "жизни" и "тела" с "ценностным статусом". Обеспечивалась эта связь, "конституировавшая" личность, посредством обрядов жизненного цикла и обмена дарами, которые, как подчёркивает голландский учёный, нередко и называются в тексте поэмы либо прямо "жизнью", либо подобным образом. "Анализ "Беовульфа", – делает вывод исследователь, – показывает, что эти последовательные обряды составляли важную сторону жизни Gefolgschaft, организуя её "хронологию", и что дружинники, вожди и короли были вовлечены в грандиозный ритуальный цикл, в котором они выполняли взаимодополняющие роли: дружинники проходили этапы становления "личности" от ребёнка до взрослого, а умерший вождь или король превращался в предка. Хитросплетения отношений в среде дружинников между собой, между дружинниками и королями и между самими королями, которые привлекают такое большое внимание современных учёных, не могут быть поняты в отрыве от этого всеохватывающего ритуально-космологического контекста".
Таким образом, Базельманс, признавая англосаксонскую дружину одной из форм германской Gefolgschaft, считает, что принципом, основополагающим для отношений вождя (конунга, короля) и дружинников внутри неё, были не культурно-идеологические или социальные факторы – например, идеал верности или материальная заинтересованность, – а их "ритуально-космологическая" взаимозависимость. Вождь, предоставляя дары дружиннику и приобщая его к ценностям, аккумулированным, главным образом, в результате обмена же дарами, давал ему возможность приобрести свой "ценностный статус" (worth) и тем самым завершить набор "составляющих" его личности, а кроме того, служил "посредником" между ним и миром предков-героев. Идея, что вступление молодого знатного человека в дружину было шагом необходимым для формирования его личности и обретения своего статуса и своей "репутации", ярко выражается, по мнению исследователя, в словах поэмы, вынесенных им в заглавие книги, которыми характеризуется Беовульф, выступающий во главе своей дружины: "by weapons made worthy" – "wæpnum geweorðad" в оригинале (249b-251a), – то есть "обретший достоинство оружием" (где под "оружием" понимаются и военные подвиги, и первоначальное обеспечение молодого воина оружием со стороны вождя). Дружинники же были необходимы королю для того, чтобы они после его смерти обеспечили ему переход в мир предков посредством выполнения определённых погребальных обрядов, часть которых понималась как своеобразный обмен дарами между этим миром и тем.
Базельманс видел смысл своей работы в преодолении того тупика, в который зашла немецкая историко-юридическая школа в изучении "германской дружины". Такое движение исследовательской мысли – от институциональных построений к критике в духе "лингвистического поворота" и антропологически ориентированным подходам – в общем прослеживается и в изучении дружинных объединений, известных на славянской почве.
"Славянская" дружина
На славянских материалах тоже были попытки придать дружине важное (концептуальное) значение в объяснении процессов становления власти и государственной организации. В наиболее последовательных и оригинальных попытках такого рода сказывались импульсы из западной историографии, особенно немецкой. Видимо, из-за того, что само существование дружины позволяют из славянских стран предполагать только источники чешско-моравского, польского и древнерусского происхождения, труды, разрабатывающие проблему дружины, принадлежат авторам, писавшим по-чешски, по-польски и по-русски. Некоторые замечания по этому поводу можно найти в работах немецких историков.
Первые попытки описать "славянскую дружину" как институт и вписать её в некие схемы развития властно-государственных отношений были сделаны в русской дореволюционной историографии в начале XX в. под влиянием немецкой литературы. В более оригинальном ключе пытался применить идеи западной медиевистики А. Е. Пресняков, и скорее механический перенос их на древнерусскую почву осуществил Н. П. Павлов-Сильванский. Русских историков интересовала прежде всего древнерусская дружина, и опирались они на древнерусские источники. Разумеется, и до этого некоторые историки отмечали, что по данным древнерусских летописей и других источников отношения князей с их приближёнными во многом напоминают тацитовский comítatus и "дружинные" порядки, прослеживающиеся по скандинавским источникам. Особенное внимание обращалось на сходство со Скандинавией, но это сходство важно было историкам не столько с точки зрения устройства древнерусского общества (или государства), сколько для демонстрации прочных и разносторонних связей руси со скандинавами. Только в трудах Преснякова и Павлова-Сильванского дружина была представлена как определённый и при том важный институт средневековой Руси.
Для Преснякова дружина была краеугольным камнем системы, которую он назвал "княжое право". Возводя эту систему к седой древности, он видел в ней фундамент государства, сложившегося на древнерусской почве, и противопоставлял её "народному вечевому быту". Она выросла, по Преснякову, из княжеского дома, "огнища", и во многом сохраняла такой "частноправовой" характер и в XII–XIII вв., лишь постепенно обретая формы общественного учреждения. Прямо ссылаясь на Г. Бруннера, Пресняков принимает его постулат, признавая дружину в качестве Hausgenossenschaft: "дружина, по существу, ни у нас, ни у германцев – не учреждение политического строя; это явление частного быта, притом исключительное и стоящее вне обычного течения народной жизни и потому живущее по-своему, лишь внешне соприкасаясь с укладом обычноправового народного быта. Искать определения дружины особо на русской почве нет основания: это явление общеевропейское…" Пресняков даёт такое "общеевропейское" определение дружины: "дружину можно назвать частноправовым, личным союзом, построенным на общности очага и хлеба господина со слугами, союзом, выделяющимся из общего уклада народной общины в особое, самодовлеющее целое. Она имеет и свой строй, свою организацию, как дом, двор господина". В древнерусских источниках Пресняков различал два значения слова дружина– более широкое (спутники, соратники) и более узкое. Именно второе, "более техническое значение" описывало "дружину в собственном смысле слова", то есть в том самом "общеевропейском" – "круг лиц, постоянно состоящий при князе, живущий при нём, разделяя все его интересы". Эта дружина была главнейшим элементом системы "княжого права", организацией, которая служила опорой княжеской власти и пользовалась её особым покровительством.