Рюмку, так, иногда две хватишь… хочется разгула, Дина. Наша жизнь коротка!
О н у ф р и й. Разгула! Ну и фарисей же ты, старик!
С т. с т у д е н т(смеется и хлопает Онуфрия по плечу) . Не ворчи, товарищ. Водка-то вся, тащи другую бутылку.
Д и н а.(изумленно) . Да что с вами, Петр Кузьмич? Вот не ожидала! Неужели вы будете пить? Тогда я сейчас же уйду. Ну да – две рюмки!
С т. с т у д е н т(падая духом) . Нет, это я так, это я для Онуфрия Николаевича. Посидите, Дина.
О н у ф р и й. Ну и фарисей же ты, старик!(Молчание)
С т. с т у д е н т. Ну, как вы спали вчера, Дина? Я вас замучил своими рассказами… и все такое грустное. Вы должны останавливать меня, когда я загрущу, – хорошо, Дина?
Д и н а.(с легким кокетством) . Нет, ни за что! Мне так нравятся ваши рассказы и ваша грусть… Вы себя мало цените, Петр Кузьмич! Вы много читаете, – но почему же я не вижу книг?
С т. с т у д е н т. Представьте! Совсем забросил книги, да и некогда как-то.
О н у ф р и й. Он шведской гимнастикой занимается.
С т. с т у д е н т. Не ворчи, Онуша! И вы подумайте, Дина, я веду дневник!
О н у ф р и й. Мемуары.
С т. с т у д е н т. Нет – самый настоящий дневник. Мемуары, Онуша, это история, а дневник – это лирика, тайны души, вздохи сердца, которых никто не смеет подслушать. Да ты прозаик, ты не поймешь.
Д и н а. У вас электричество? А о чем же вы пишете?.. Да, кстати: к вам не заходил сегодня Александр Александрович? К нему есть поручение от одного знакомого, насчет музыки.
С т. с т у д е н т(опоминаясь) . Александр Александрович?
Д и н а. Ну да. Что вы так смотрите? Послушайте, Петр Кузьмич, что вы так смотрите? Что-нибудь случилось?.. Да говорите же.
О н у ф р и й. Да ничего не случилось – почему, как только человек глаза вытаращил, так сейчас же должно что-нибудь случиться?(Крайне одобрительно.) Таращи, старик, таращи!
С т. с т у д е н т. Да ничего не случилось. Александр Александрович… он не совсем здоров.
Д и н а. Что с ним?
С т. с т у д е н т. Ничего, ничего особенного. Ах, Дина, да успокойтесь же! У него слегка болит голова. Он здесь, у меня.
О н у ф р и й. Лежит. Тенор – лежишь, брат?
Молчание .
С т. с т у д е н т. У него голова болит.
Бледный, но уже причесанный, выходит Тенор и молча здоровается.
Д и н а. Вы нездоровы, Александр Александрович?
Молчание .
Т е н о р. Нет, здоров. Они шутят.
С т. с т у д е н т. Александр Александрович действительно не совсем здоров.
Д и н а. Я вижу… Как вы хорошо устроились, Петр Кузьмич, – вы не скучаете по вашей Сибири? Это ваши лекции? Какой прилежный – учитесь. Онуфрий Николаевич, он читает лекции. Однако мне надо идти, я совсем и забыла, что меня ждет извозчик. Где же пальто? Это все вы, Петр Кузьмич, с вашим гостеприимством.
О н у ф р и й. Посидите, Дина, куда торопиться. Сегодня ужасный холод. А извозчика вашего мы отпустим. Верно, дядя?
Д и н а. Вы думаете, что на извозчике холоднее?
О н у ф р и й. Неизмеримо!(Берет Старого Студента под руку.) Да пойдем, дядя, что стал!
С т. с т у д е н т(упираясь) . Вы меня извините, Дина, если я на несколько минут…
Д и н а. Пожалуйста.
О н у ф р и й. Ну, идем, идем. Стамескина, кстати, проведаем, да я еще тебе свеженький анекдот из римской жизни расскажу. Когда Тарквиний Гордый…(Уходя, тихо.) Нельзя так, дядя, а то и лохмач этот будет над тобой смеяться. Дневник, лирика, эка куда ты забрался!..
Дина и Тенор. (одни). Молчание.
Д и н а. Я все понимаю, Александр Александрович.
Т е н о р. Тем лучше.
Д и н а. Вы давно здесь прячетесь?
Т е н о р. Со вчерашнего, кажется, вечера… Да – со вчерашнего вечера.
Д и и а. И все лежите… там?
Т е н о р. Да, преимущественно. Немного и хожу.
Д и н а.