О н у ф р и й. Так… Шиллера-то, значит, по шапке, а вместо того – шведская гимнастика и массаж лица? Так! Из университета, значит, в гимназию поступишь, а из гимназии прямая дорога в детский сад… до чего ж ты думаешь дойти? Мой трезвый ум не в силах этого постичь.
С т. с т у д е н т(скрывая смущение, развязно) . А вот выпьешь сейчас и поймешь. Эх, Онуша – жизнь для жизни нам дана!
О н у ф р и й. Скажи, пожалуйста, какая свежая новость. Это ты где же, в нынешних «Ведомостях» прочел?
Т е н о р.(выходя из-за перегородки) . Ха-ха-ха! Онуша трезв и мрачен, привязывается ко всем. Налей-ка чаю, старик!
С т. с т у д е н т(торопливо) . Ну, пустяки… Водка сейчас будет. Послушай, Онуфрий Николаевич, я хотел тебя спросить… Вчера я ушел раньше: о чем они еще говорили? Обо мне говорили? Я боюсь, что вчера я многих восстановил против себя, кажется, я был немного резок, особенно в ответе этому Паншину…
О н у ф р и й. Нет, не говорили. Чего им говорить?
С т. с т у д е н т. Но ведь я же один выступил против… ведь ты не говорил, ты только голосовал со мной, чему я очень рад, Онуфрий Николаевич.
О н у ф р и й. Ну и выступил, – дальше?
С т. с т у д е н т. Я и говорю: они должны быть… ну, возмущены, что ли?
О н у ф р и й. Нет.
Т е н о р. Старик все беспокоится, утешь его, Онуша.
О н у ф р и й. Нет. О тебе не говорили. А вот обо мне действительно говорили, хотя я тут же присутствовал… Смеялись, что я с тобою голосовал.
С т. с т у д е н т. Смеялись? Разве это так смешно?
О н у ф р и й. Должно быть, что смешно – смеялись весело. А кто говорит, что и грустно, хотя плакать и не плакали. Да не желаю я об этом говорить! И без тебя тошно, а ты, как балерина, перед носом прыгаешь. Садись и пей чай, я тебе налью. Сам налью, только сядь ты, пожалуйста! Ты мне горизонты закрываешь, а мой географический ум не может без горизонтов, как твой исторический – без фактов! Ну – пей!
С т. с т у д е н т(садясь, тревожно) . Ты меня беспокоишь, Онуфрий Николаевич.
О н у ф р и й. Нет, это ты меня беспокоишь! И зачем я к тебе пришел? Да будет проклят тот день, неделя, месяц, год, когда… А, Капитон, наконец-то пожаловали!
Коридорный Капитон, лохматый и мрачный человек, вносит водку и закуску и ставит на стол.
К а п и т о н(кладет мелочь на стол) . Сдачи.
О н у ф р и й. Холодно, Капитон?
К а п и т о н. На этом, как его… градуснике, что около генерал-губернатора, двадцать три показано. Не то двадцать шесть, не разберешь. К ночи еще холоднее будет, мороз лютый.
О н у ф р и й. Мрачный оптимист. Не верит в человека и раза три в году ловит чертей. Эй, мистик, почем дюжину чертей продаешь? Или у тебя оптовая торговля?
К а п и т о н(оборачиваясь, обиженно) . Сами как станете ловить, тогда узнаете.(Уходит.)
Т е н о р. Не миновать тебе белой горячки, Онуша.
О н у ф р и й. Белая горячка требует, братец, фанатизма, а я человек холодный. За твое здоровье, старик!.. И не смотри ты на меня глазами загнанной газели, не терзай ты моего сердца! Я сейчас выть начну!
С т. с т у д е н т. Ты меня тревожишь, Онуфрий. Кроме шуток: они что-нибудь плохое говорили обо мне? Для меня это очень важно, Онуфрий, пойми меня. Ты же человек умный.
О н у ф р и й. Нет, не говорили.
С т. с т у д е н т. Ничего?
О н у ф р и й. Ничего.
С т. с т у д е н т(улыбаясь) . Как будто меня и не было?
О н у ф р и й(пьет) . Как будто тебя и не было… Да о чем ты беспокоишься, дядя? Ей-Богу, не стоит, серьезно тебе говорю. Наши все тебя любят и даже уважают, а если иногда кто посмеется, так без этого нельзя, прокиснуть можно, сам понимаешь.
С т. с т у д е н т. Паншин говорил глупости!
О н у ф р и й. Да его никто и не слушал. Эх, дядя, я бы на твоем месте и в ус не дул, раскрыл бы себе книжку да и читал – гляди все, какой я есть и какое во мне неудержимое влечение к идеалу!(Мрачно.