Параллельно с Анюйской ярмаркой существовало несколько более мелких; значение и размах некоторых из них выросли после закрытия Анюйской ярмарки, другие заглохли еще раньше. Так, в начале XIX века ярмарка устраивалась в окрестностях Анадырской крепости, основанной гижигинским купцом Барановым в 30-40 верстах вниз по течению Анадыря от современного Маркова (Дьячков 1992: 208). "На ярмарку съезжались: исправник с казаками и русским купечеством с одной стороны и чукчи с другой. Но теперь этой ярмарки не существует и прекратилась она со времени начала деятельности американцев у наших берегов" (Ресин 1888: 56). Еще одна ярмарка проходила в селе Пантелеиха на Колыме, вниз по течению от Нижнеколымска. А. Аргентов пишет о Нижнеколымске, что жители набираются в него только на один месяц, перед весной, в ярмарочную пору, и добавляет: "В другое время года здесь находятся: священник без причта, фельдфебель без команды, училище без учеников, престарелая купчиха без денег и товара да сторож, он же вахтер. Пусто и скучно в другое время года" (Аргентов 1879: 7).
Наконец, еще одна ярмарка обосновалась в районе Маркова и Еропола. Вот как описывает роль Марковской ярмарки анонимный автор "Экономического очерка бассейна р. Анадырь" (1932-1934): "В сравнительно еще недавнее время – около 40 лет тому назад – единственным крупным торговым центром являлось сел[о] Марково, однако и здесь торговля происходила лишь во время ежегодных ярмарок, куда съезжались кочевники со всего Анадырского бассейна и даже так называемые "носовые" чукчи, проживающие на морском побережье на границе с Аляской. Торговля осуществлялась гижигинскими и колымскими купцами, привозившими свои товары. Обычно по первому снегу, а иногда и раньше, марковские жители выезжали в Гижигу, забирали товар и купцов и возвращались в Марково. Приблизительно к этому времени подкочевывали оленеводы и в окрестностях с[ела] Марково происходил торг-ярмарка в течение нескольких дней. Здесь кочевник сбывал продукцию своего хозяйства – пушнину, оленьи шкуры, мясо и взамен получал крайне ограниченный ассортимент привозимых товаров: это в первую очередь чай, табак, охотничий инвентарь, посуду (котлы, чайники), инструмент. <…> Таким образом, снабжение кочевников происходило только раз в год, и ярмарка составляла для разбросанных на громадном просторе тундры кочевников единственный общественный праздник в мгновенно возникавшем центре, где, как в фокусе, сосредотачивались все нити, соединявшие их между собою, где обмениваются товары всевозможного происхождения – от американского ружья до ламутского верхового оленя, где собираются вести со всех сторон, устраиваются самого различного характера семейные дела, состязания и борьба, оленьи бега на призы и т. п. <…> Сообщения и слухи, прилетевшие сюда, потом медленно катятся от стойбища к стойбищу, проникают в самые глубокие дебри горных долин, где никогда еще не показывалось "бородатое" лицо русского и где представление о нем смутно и таинственно" (Архив ЧАО. Ф. Р-15. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 25).
Эти ярмарки дожили почти до наших дней. Вот что вспоминают о них наши информанты:
В Старом Ерополе были ярмарки. Когда съезжались туда – все понимали друг друга, все договаривались. Но все равно еропольские говорили по-своему. Ярмарки были давно, есть книга про них (видимо, имеется в виду книга А.И. Дьячкова. – Авт. ), еще до революции были. Я помню, что в 1945 году был последний раз, когда ездили на ярмарку, потом перестали. Оленеводы приезжали, люди из Чуванского, из Ламутского, из Маркова (м 32 МК).
В Старом Ерополе были ежегодные ярмарки, на которые приезжали даже из Островного, а также, конечно, со всех сел этой территории (м 40 МК).
Ярмарки – в марте, когда бега. Русские приезжали, чукчи, чуванцы, ламуты, всегда приезжали с периферии. С Березова приезжали, с Ваег, с Чуванска, с Ламутского, Еропола (м 32 МК).
Многие черты сходства между разными группами населения могут, по-видимому, объясняться прямыми контактами между ними. Регулярные ярмарки были, видимо, главной основой, фундаментом единства территории в течение всего XIX столетия – вплоть до того, что постоянные посетители этих ярмарок выработали какой-то, ныне не сохранившийся местный lingua franca : "На Островенской ярмарке употребляется, можно сказать, свое особенное наречие, составленное из беспорядочной смеси русских, чукотских, якутских и других слов. Только на таком языке объясняются между собой торгующие", – писал Ф.П. Врангель, проехавший через эти места в 1820-1824 годах (Врангель 1948 [841]: 178).
Регулярными встречами на торговых ярмарках Н.Л. Гондатти объясняет, в частности, многочисленные отмеченные им сходства анадырцев с индигирцами – сходства примет, верований, многих слов (Гондатти 1897в: 159-160). Действительно, "семейные дела", о которых шла речь в приведенной выше цитате, – это, видимо, прежде всего заключение браков: торговая ярмарка включала, скорее всего, и ежегодную ярмарку невест, а регулярные брачные контакты не могли не способствовать перетеканию тех или иных культурных элементов из одной общины в другую.
В.М. Зензинов, которому в бытность его в Русском Устье приходилось поневоле быть на все руки мастером, в том числе и врачом, прочитав статьи Н.П. Сокольникова о марковцах, пишет свой комментарий (Зензинов 1914б: 155-161), в котором приводит многочисленные примеры полной идентичности методов лечения в Маркове и в Русском Устье и делает вывод: "Указанные способы лечения слишком характерны, чтобы существование их на Анадыре и на Индигирке можно было объяснить случайным совпадением".
Три старожильческих общности
Как уже упоминалось во Введении, из всей этой огромной территории мы возьмем в качестве case studies для данного исследования три точки – поселок Русское Устье в устье Индигирки, поселок Походск в устье Колымы и поселок Марково в среднем течении Анадыря. Именно эти три поселка описаны в научной литературе, пожалуй, лучше всего, и именно для этих поселков мы располагаем собственными полевыми данными.
Рассмотрим коротко историю образования этих трех поселений и историю складывания этнических общностей, их населяющих.
Индигирка: село Русское Устье
Первые русские появились на Индигирке в 1640-е годы: отряд под командованием Ивана Реброва пришел на Индигирку с моря. В верховьях Индигирки в 1640 году побывал отряд Ивана Постника, а в 1645 году Иван Ерастов уже собирал ясак в низовьях Индигирки. В 1646 году Андрей Горелый, Колобов и Федор Чюкичев совершили плаванье из устья Индигирки в устье Алазеи (Открытия 1951: 99–102, 129-135, 143).
Вслед за первопроходцами постепенно стало появляться и постоянное русское население. На рукописной карте Дмитрия Лаптева (1739), составленной по результатам экспедиции, в дельте Индигирки обозначено только одно село – Русское Устье, где было "пять зимовий русских и разных родов новокрещеные и якуты" (цит. по: Биркенгоф 1972: 93). А.Л. Биркенгоф отмечает, что в "Атласе российском" (1745) селений в устье Индигирки не обозначено вовсе, но зато значатся села Шанское (на карте Манское) и Ожогино.
Предание о том, что предки русскоустьинцев прибыли в низовья Индигирки морем и поселились здесь чуть ли не во времена Ивана Грозного (впервые зафиксировано В.М. Зензиновым [914в: 11-12]), вероятно, возникло как попытка индигирского старожильческого населения утвердить свое право на охоту и рыболовство в этих местах и явилось реакцией на жалобу индигирских якутов в 1831 году по поводу охотничьих и рыболовецких угодий (там же, 18). Исследователи (Биркенгоф 1972: 81-98; Гурвич 1966: 193-194) неоднократно указывали на легендарный характер этой версии, не имеющей никакого отношения к реальным историческим событиям. Однако в более поздних работах, написанных не столько в рамках академического, сколько местнопатриотического дискурса (см., например: Чикачев 1990 [12] ), это утверждение стало повторяться вновь и вновь. Интересно, что другое предание, в котором утверждается, что предками русскоустьинцев были выходцы с Анадыря (Биркенгоф 1972: 91), в такого рода работах вообще не упоминается, вероятно, из-за своей "невыгодности": если бы это было так, то из этого следовала бы вторичность происхождения, неисконность и недостаточная древность индигирщиков. Похожие рассказы существуют и среди колымчан (они рисуют себя прямыми потомками Ивана Кольца, спутника Ермака), и среди усть-янских крестьян (Гурвич 1966: 193). Появление их не случайно; в следующей главе мы вернемся к этой интересной теме.
В том же ряду стоит и использование ссылок на якобы достоверные исторические факты. Так, например, дата основания Русского Устья представляется как 1638 год. В уже упомянутых работах Биркенгофа и Гурвича отмечено, что, хотя Иван Ребров действительно пришел на Индигирку с моря в 1638 году, никаких свидетельств того, что именно он основал поселение на месте современного Русского Устья, не существует. Смутные упоминания о том, что он поставил два "острожка", во-первых, не привязаны ни к какому конкретному месту, а во-вторых, неизвестно, были ли оставлены в этих острожках люди. Главное же обстоятельство заключается в том, что никто из путешествующих в тех местах в последующие годы (Иван Постник, Иван Ерастов, Вандрей Горелый и др. – см. выше) не встретил в этих местах никаких русских поселений. Основательным кажется мнение Б.П. Полевого (1990), считающего, что "селение Русское Устье возникло лишь в самом конце XVII века, когда, спасаясь от оспы, сюда отселилась группа русских со среднего течения Индигирки".