В отечественной философско-политической мысли на протяжении длительного времени существовало устойчивое, господствующее представление об особой исторической судьбе и предназначении России как христианского государства в его наиболее полном воплощении.
Этот тезис, прозвучавший в период становления русской философской, политической мысли, в разных формах варьировался в последующие времена и объяснял многое в будущих философско-политических концепциях (утопизм и романтизм, правовой нигилизм и дефицит правосознания, противопоставление морали и права).
В 40-е гг. XIX в. в русской философской и социально-политической мысли сложилось особое направление, исходившее в своих воззрениях на Россию преимущественно из христианско-провиденциалистской методологии.
В России XVIII–XIX веков в философских, социально-политических работах мыслителей не появилось сочинений, которые по масштабу воздействия на общественную мысль можно было бы сравнивать с работой Дж. Локка "Два трактата о правлении", с "Общественным договором" Ж. Ж. Руссо во Франции, с юридическим манифестом "О преступлениях и наказаниях" Ч. Беккарла в Италии, философско-правовыми работами В. Гумбольдта и Г. Гегеля в Германии. В России существовал скорее публицистический интерес к праву у А. Н. Радищева, Н. М. Карамзина, у декабристов и П. Я. Чаадаева и др., а философия права в научно-теоретическом смысле надо признать отсутствовала. И только во второй половине XIX в. такие работы стали появляться.
Определеннее многих нигилистическое отношение к праву, закону, выразили славянофилы. В то время как западное человечество, писал К. С. Аксаков, двинулось путем "внешней правды, путем вексельной честности, русский народ сохранил верность "внутренней правде". Поэтому отношения между государем и народом в России (особенно допетровской) суть отношения отечески-сыновние, основанные на бездоговорном взаимном доверии.
Своеобразие концепции права состояло в том, что славянофилы не рассматривали его как замкнутую, особую систему норм долженствования в духе философии права И. Канта. Правовые нормы, по убеждению славянофилов, – это разновидность этических, моральных норм. Поэтому на первое место выдвигались не права, а обязанности.
У А. С. Хомякова мы читаем: "Наука о праве получает некоторое разумное значение только в смысле науки о самопроизвольных пределах силы человеческой, т. е. о нравственных обязанностях. Для того чтобы сила сделалась правом, надобно, чтобы она получила свои границы от закона, не от закона внешнего, но от закона внутреннего, признанного самим человеком. Этот признанный закон есть признанная им нравственная обязанность. Она, и только она, дает силам человека значение права. Следовательно, наука о праве получает некоторое разумное значение только в смысле науки о самопризнаваемых пределах силы человеческой, т. е. о нравственных обязанностях" (Хомяков 1988: 92).
Славянофильский иррационализм в понимании природы общества, государства и права противопоставляется западноевропейскому рационализму с его концепцией правового государства, конституционализмом, правами и свободами человека и гражданина. Поэтому, как верно отмечал известный русский правовед и государствовед С. А. Котляревский, "мировоззрение славянофилов не могло обосновать начал правового государства, так как оно совершенно не оценивало правовых гарантий. Но сама проблема осознавалась, только вместо правовых гарантий предполагались религиозно-моральные обоснования, которые должны обеспечивать единение царя и народа, власти государства и мнений земли. В политическом мировоззрении славянофилов был некоторый теократический элемент" (Котляревский 2001: 103).
Во многом следовавшие славянофилам народники, так же убежденные в уникальности пути России, видели в конституционных формах нечто чуждое этой уникальности. Так, Н. Михайловский верил в "возможность непосредственного перехода к лучшему высшему порядку", минуя срединную стадию европейского развития, стадию буржуазного государства) (Михайловский 1966: 952; См.: Осипов 1995).
Правовой нигилизм подчас принимал чисто морализаторское и религиозное обличие (Л. Толстой, Вл. Соловьев). Власть рассматривалась априорно, как символ и проявление силы, но не справедливости. Право выступало как бы водоразделом, и в то же время посредствующим звеном, между силой и справедливостью. Где есть сила, там нет справедливости. Справедливость же в этом мире бессильна, ее нужно ждать в будущем или в потусторонних сферах. Такое мироощущение было детерминировано властной практикой в России, веками отличавшейся несправедливостью, господством грубой силы. Этот разрыв силы и справедливости порождал скептическое отношение к возможностям правового, конституционного закрепления справедливости.
При этом, одним из главных мотивов такой критики, являлось убеждение в неизбежном антагонизме и даже полной несовместимости права и нравственности. Крайним проявлением этого моралистического антилегализма был правовой нигилизм Льва Толстого.
В XX веке, философ русского зарубежья, выдающийся правовед и государствовед И. А. Ильин провел фундаментальное исследование царств и республик, правовых норм, обычаев и традиций, монархических и республиканских предпочтений. В книге "О монархии и республике", которая несомненно может считаться одним из главных трудов его жизни, трудом, над которым он работал почти 46 лет, пришел к выводу, что форма государственного устройства является функцией правосознания народа в данное историческое время.
Ильин утверждал, что правосознание российского народа монархическое, оно формировалось и поддерживалось самодержавием на протяжении многовековой истории государства. "Правопорядок состоит в том, что каждый из нас признан живым самоуправляющимся духовным центром, личностью, которая имеет свободное правосознание… Правосознание есть чувство меры во всех социальных проявлениях человека, своеобразный "удерж", который мешает совершать запретное, этот "удерж" исходит от совести и религиозности. Религиозность – глубочайший корень правосознания".
Мораль, нормы нравственности, религиозность – вот те основы, на которых стоит право и институт государственной власти у Ильина. Возможна ли иная трактовка основ государственной власти? Может ли в основе властных отношений лежать рационально организованная правовая система? Многие отечественные исследователи вели настойчивые поиски приемлемых для России форм правовой организации власти, основанной не только на морали, но и на законе.
Правовой нигилизм встречал противодействие многих видных русских государствоведов, боровшихся против недооценки права и подчинения его морали. Достаточно вспомнить теоретические исследования Л. Петражицкого, С. Муромцева, Б. Чичерина и Б. Кистяковского отстаивающих роль и значение права в жизни общества в качестве необходимой ступени, обеспечивающей справедливость в обществе социально неравном, для которого нравственные нормы и евангельские заповеди не стали общепринятыми в человеческих отношениях.
В настоящее время в отечественных юридических, политических, философских работах рядом авторов возрождается противопоставление "неприемлемых" для России западных идей правового государства и гражданского общества и обосновывается во многом традиционная для российской историософии идея православного государства и особого пути (См.: Баранов 2007., Лукьянов 2008: 7–13).
Укоренившиеся в сознании представления о том, что для России является благом отсутствие традиций законодательства, основанного на римском праве и особой богоизбранности, сохранились до настоящего времени.
"Национальная замкнутость, византийско-православная вера и культура существенно повлияли на последующий ход развития русского права как права преимущественно духовного и душевного, не слишком интеллектуально рационализированного, права сердечных и эмоциональных переживаний русских людей.
Возможно, именно в этом и кроется высокая чувствительность, трансцендентность и непредсказуемость русской души, которой чужды всякие излишне рационализированные запретительные либо ограничительные нормы" (Осипян 2008: 57).
XX век как в практику, так и в теоретические искания преодоления правового нигилизма внес свою "лепту". Политическая жизнь в стране, утверждение на долгие годы тоталитарного режима не могли способствовать развитию активистской политической культуры, правосознания и правопонимания. Власть насаждала в стране страх, обосновывала необходимость классовой борьбы, создавала образы внешнего и внутреннего врагов, мифологизировала сознание, заменила систему правосудия деятельностью чрезвычайных комиссий, а позднее "телефонным" правом. Законодательство развивалось в рамках тоталитарной системы, основной закон (Конституция) декларировала права, не обеспечивая их реализации. Правовые теории развивались в условиях жестких идеологических догм.
Кроме того, чем страшнее проявляла себя власть, тем сильнее было у человека желание дистанцироваться от нее, уйти в частную жизнь, или приобщиться к ней, войти в нее, стать ее частью (маленьким тиранчиком при большом тиране). Подобное отношение к власти, и ее институту-государству привело к формированию двойного стандарта в их оценке. Более того, монархическое правосознание российского народа (Ильин), борьба с церковью способствовали утверждению безусловного режима личной власти вождей. Отсутствие независимых судов, развитых норм права, недопустимость научного сомнения и инакомыслия в очередной раз на целый век отодвинули Россию от движения к правовому государству, к развитию правопонимания, к преодолению правового нигилизма, к уважению права и закона как властью, так и обществом в целом.