Проблема многомерности народного сознания со всей остротой поднималась в работах А. Я. Гуревича. Рассуждая об особенностях средневекового сознания и средневековой культуры, он отмечает: "Мы не в состоянии обнаружить в имеющихся средневековых текстах фольклорную культуру "в чистом виде", и не только потому, что ее носители были лишены возможности запечатлеть свои взгляды в письменности. Причина коренилась, видимо, в том, что такой "беспримесной" народная культура в Средние века уже не существовала. В сознании любого человека эпохи, даже самого необразованного и темного, жителя "медвежьего угла", так или иначе, имелись какие-то элементы христианского, церковного мировоззрения, сколь ни были они фрагментарны, примитивны и искажены. С другой же стороны, в сознании даже наиболее образованных людей <…> не мог не таиться, пусть в угнетенном, латентном виде, пласт народных верований и мифологических образов. Соотношение всех этих компонентов у образованной элиты и необразованной массы, разумеется, было различным, но многослойность и противоречивость сознания – достояние любого человека той эпохи, от схоласта, церковного прелата и профессора университета до простолюдина. Поэтому мы и можем найти это смешение, симбиоз в неразрывном единстве на всех уровнях средневековой духовной жизни" [Гуревич 1990: 13].
Взгляд на фольклор через категорию фольклорного сознания позволяет увидеть его системообразующие основания в пределах отдельных национальных разновидностей. В русском фольклоре эти основания возможно представить в виде пяти констант – наиболее устойчивых, постоянных, пронизывающих все жанры ментальных "русел", матриц, программ: двух онтологических и трех аксиологических.
Онтологические константы – пространство и время – служат для структурирования мира, концептуализации и категоризации его составляющих. Они выполняют важнейшую для существования человека ориентирующую функцию. Аксиологические константы служат для "очеловечивания" мира, наделения его смыслами. В русском фольклорном сознании целесообразно выделять следующие три константы: соборность, софийность и справедливость.
Первая константа – соборность – состоит в понимании единства человека с миром, его причастности к миру природы, миру людей и к миру смыслов. Соборность наделяет часть целого смыслом целого. Путь к соборности как согласованности индивидуальных сознаний лежит не в последовательном научении, а в нравственном очищении.
Другими словами, для русского фольклорного сознания значительно важнее не познание мира, а понимание его, органическая причастность к нему. Соборность предстает как объединение и воссоединение разнородного. Носитель фольклорного сознания не противопоставляет себя миру, не возвышается над миром и не выделяет себя из него. Думается, что именно эта константа способствовала формированию хорового, или симфонического (Л. П. Карсавин), начала русской культуры.
Понимание соборности как ментальной категории впервые было введено в первой половине XIX века в трудах русского писателя и мыслителя А. С. Хомякова. Рассуждая о древнерусском эстетическом сознании, он подчеркивал, что оно имеет внеличностный и даже вневременной характер. П. А. Флоренский также указывал на "средневековую спайку сознания", отразившуюся в целокупности и гармоничности искусства Древней Руси [Флоренский 1996: 215]. Глубокое исследование своеобразия древнерусского эстетического сознания принадлежит В. В. Бычкову, посвятившему ряд своих работ осмыслению феномена древнерусской иконы. По словам В. В. Бычкова, "Древняя Русь создала уникальные художественные ценности и жила ими, но сама не испытывала потребности осмыслить их, выразить опыт их освоения вербально. Эти процедуры она оставила своим потомкам…" [Бычков 2003: 3]. Исследователь утверждает, что "древнерусская культура – это иконоцентричная культура", "указывая на духовные и неизобразимые феномены горнего мира, икона всем своим художественным строем, эстетическими качествами, сконцентрированными вокруг духовного христианского ядра, выражающими христианскую духовную реальность, возводит дух человека в этот горний мир, гармонически объединяет с ним <…>, приобщает его к бесконечному наслаждению…" (подчеркнуто нами. – И.Г.) [Там же: 9]. Именно соборность определяет, по мнению исследователя, повышенную духовность древнерусского искусства [Там же: 12].
Нельзя обойти вниманием вопрос о соотношении в понятии "соборность" христианского и народного начал. Характер этого соотношения чрезвычайно сложен, неоднозначен. Приведем мнение по этому поводу уральского философа и культуролога Б. В. Емельянова: "Подытоживая результаты перехода к православному типу ценностных ориентаций, можно утверждать, что в нем действовали три фактора: византийское православное христианство, славянское язычество и русский национальный характер, который по своему воспринял и переработал православно-христианские ценности" [Емельянов 2004: 5]. Для нас важен также следующий аргумент ученого: "В России православие традиционно стремилось дать общую программу действий, сверхцель всем людям, независимо от звания, знатности, богатства, национальности или возраста" (выделено нами. – И.Г.) [Там же]. Чувство общности всех людей, независимо от их национальной принадлежности, способствовало формированию свободомыслия, а также открытости к иным культурам.
Софийность представляет собой сложный комплекс трех взаимосвязанных сущностей: Любовь, Красота и Добро. Любовь выполняет в этом триединстве синтезирующую и одухотворяющую функции, она служит источником видения Красоты. Красота и Любовь, связанные вместе, рождают желание творить Добро. Все три сущности переплетены, взаимосвязаны и взаимообусловлены, их единство соответствует народному пониманию Мудрости (отсюда – софийность). Выделенность такой ценностной доминанты, как Красота, в составе рассматриваемой константы, соотносится с созерцательным типом мышления, присущим носителям русского языка и культуры. Созерцательность в русском сознании оценивается выше прагматичности, под которой понимается стремление к расчетливости, получению материальной выгоды. Созерцательность позволяет достигнуть внутреннего покоя, необходимого для размышлений о мире. Не случайно в фольклоре русский человек предстает как человек думающий, рефлексирующий над собой и миром. Его волнуют проблемы сущности мира, смысла жизни, смысла существования человека.
Справедливость – константа осмысления отношений "человек – мир", имеющих ключевое значение для фольклорного сознания. Она организует понимание места отдельного человека в мире людей, оценки миром его деятельности. Это образное преломление представлений о Добре и Зле. Поиски правды как совершенного состояния человека на земле, борьба правды и кривды составляют стержень многих фольклорных сюжетов. В уральской несказочной прозе, как будет показано ниже, константа справедливости репрезентируется двумя основными образами – "народного заступника" и "царя-избавителя", а также серией мотивов, группирующихся вокруг них.
Выделение данных констант обусловлено анализом прозаического фольклора. Допускаем, что при обращении к другим жанрам фольклора этот ряд может быть продолжен.
1.3. Способы и формы объективации фольклорного сознания
В "Словаре русского языка" под редакцией А. П. Евгеньевой способ толкуется следующим образом: "Образ действий, прием осуществления чего-л." [СРЯ, т. IV: 230]. Форма – это "1. Внешние очертания, наружный вид предмета <…> 3. Внешнее выражение чего-л., обусловленное определенным содержанием, сущностью; тип, устройство, способ организации чего-л. <…> Филос. Способ существования, внутренняя организация содержания. 4. Иск., лит. Определенная система художественных средств как способ выражения содержания художественного произведения <…> Разновидность, жанр художественного произведения" [Там же: 575].
В самом общем виде фольклорное сознание – это осмысление человеком мира в формах фольклора: через фольклорные мотивы, образы и сюжеты. Обращение к этим формам происходит подспудно, эти "готовые" конструкты хранятся на глубинном уровне сознания и могут быть воспроизведены в различных ситуациях.
Не случайно все исследователи фольклорной прозы отмечают, что предания и легенды не имеют устойчивых текстов: каждый рассказчик, в зависимости от его творческой индивидуальности, преподносит то или иное произведение фольклора по-своему и является в момент устной передачи, "рассказывания" произведения его автором, творцом. Следовательно, фольклорный текст как форма функционирования фольклорного сознания – это не просто "текучий" текст, для целого ряда фольклорных жанров он всякий раз создается заново – путем собственно импровизации или путем различных форм творческого воссоздания.
В этом смысле поэтика фольклора вообще – это поэтика текстов, творимых в момент их воспроизведения. Как указывает С. Н. Азбелев, "воссоздание по памяти произведений народного эпоса – не столько точное "репродуцирование" фиксированного памятью материала, сколько творческое воссоздание и "пересоздание" (с участием импровизации с учетом реакции аудитории и т. п.) [Азбелев 1982: 250]. Выделить фольклорное произведение как самостоятельную художественную единицу из общего потока речи возможно лишь при наличии "постоянного ядра в виде традиционного сюжетного мотива или образа" [Лазарев 1970: 5].
Поскольку произведения фольклорной прозы очень часто не имеют устойчивой композиции и стабильной формы (хотя у произведений сказочной и несказочной прозы причины этого различны), важнейшим сюжетообразующим элементом в них выступает мотив.