Бунт Бодлера, осознающего непреодолимую двойственность души, находящейся в постоянной схватке между духом и плотью, Богом и Сатаной, выливается в форму трагической иронии, являющейся трансформацией романтического, светлого, радостного игрового начала, примиряющего противоречия во всеобщей гармонии. Бодлеровская ирония, не просветленная идеалом, утверждающая мир парадоксальных истин и перевернутых сравнений, содержит в тенденции черты черного юмора, который обретет значимость философско-эстетической категории в сюрреализме. Бог и Сатана, Добро и Зло в поэзии Бодлера меняются местами. В "Отречении св. Петра" Бог – "яростный тиран, упившийся вина, спокойно спит под шум проклятий и молений" (пер. В. Левика). В "Литании Сатане" – иронической перифразе "Отче наш" – Сатана – "вождь изгнанников, целитель душ", "развенчанный Бог" (пер. В. Левика).
Иронией пронизана очень важная и болезненная для Бодлера тема всемогущества зла, "извечной человеческой жестокости". Эстетизация зла приобретает пародийный, гротесковый характер. Черный юмор используется Бодлером как ироническое снижение поэтического пафоса:
Когда ж прискучат мне безбожные забавы,
Я возложу, смеясь, к нему на эту грудь
Длань страшной гарпии: когтистый и кровавый
До сердца самого она проточит путь.
И сердце, полное последних трепетаний,
Как из гнезда птенца, из груди вырву я,
И брошу прочь, смеясь, чтоб после истязаний
С ним поиграть могла и кошечка моя.
"Благословение". Пер. Д. Мережковского
Ирония Бодлера ниспровергает с божественного пьедестала и символ "вечной женственности": "Вечная Венера ("каприз, истерика, фантазия") – один из соблазнительных ликов Дьявола" ("Мое обнаженное сердце"):
О, женщина, о тварь, как ты от скуки зла!
Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной -
Съедать по сердцу в день – таков девиз твой гнусный.
Бездушный инструмент, сосущий кровь вампир,
Ты исцеляешь нас, но как ты губишь мир!
"Женщина". Пер. В. Левика
Вечная женственность в поэзии Бодлера неразрывно связана с темой сатанинской красоты, несущей одновременно и блаженство, и отраву:
Порою опий властью чар
Раздвинет мир пространств безбрежный...
Твои глаза еще страшнее,
Твои зеленые глаза:
Я опрокинут в них, бледнея;
К ним льнут желанья, пламенея,
И упояет их гроза.
Но жадных глаз твоих страшнее,
Твоя язвящая слюна;
Душа, в безумье цепенея,
В небытие погружена.
"Отрава". Пер. В. Левика
"Цветы зла" – это "странствие в поисках Красоты". "Прекрасное – всегда неизбежно двойственно, хотя производимое впечатление едино" ("Статьи об искусстве"). Двойственность Красоты подразумевает стирание граней между Добром и Злом, Богом и Сатаной, Красота – воплощение не только совершенства, но и губительного очарования, холодного безразличия:
Вся, как каменная греза, я бессмертна, я прекрасна,
Чтоб о каменные груди ты расшибся, человек.
"Красота". Пер. В. Брюсова
Бодлеровская красота, лишенная романтической вселенской гармонии, одновременно губительна и прекрасна – "дитя небес" и "порождение ада". Стихотворение "Гимн Красоте" – манифест бодлеровского эстетизма:
Скажи, откуда ты приходишь, Красота?
Твой взор – лазурь небес иль порожденье ада?
Прислал ли ад тебя иль звездные края?
Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена?
Не все ль равно. Лишь ты, царица Красота,
Освобождаешь мир от тягостного плена,
Шлешь благовония, и звуки, и цвета.
Пер. В. Брюсова
Красота в поэзии Бодлера, обусловленной теорией соответствий, содержится в любом предмете, независимо от его этического и эстетического содержания. Прикосновение волшебного жезла воображения "превращает хлам человеческий и животный в золото. Только это превращение имеет не материальную, а духовную цель" ("Статьи об искусстве"). Эстетизация отвратительного, уродливого, мерзкого, отвергаемого поэзией, становится у Бодлера одним из средств создания многоцветной, многокрасочной палитры мира, в каждом явлении которого проглядывает лик Бесконечного:
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы.
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
"Падаль". Пер. В. Левика
Музу своего трагичного надрыва Бодлер называет "больной":
О муза бедная! В рассветной, тусклой мгле
В твоих зрачках кишат полночные виденья;
Безгласность ужаса, безумий дуновенья
Свой след означили на мертвенном лице.
"Больная муза". Пер. Б. Лившица
Поэзия Бодлера, трансформировавшего опыт романтизма, явилась переходным мостиком от романтизма к символизму. Безудержный романтический произвол субъективного превращается в лирике Бодлера в математически точные словесные образы, передающие "голос мироздания". Поэт становится ясновидцем, предваряя опыт ясновидения Рембо и сюрреалистов. Художественные открытия Бодлера – теория соответствий, принцип суггестивности и музыкальности, черный юмор, эстетизация зла, тема сатанинской красоты – окажут огромное влияние на формирование французского символизма и опосредованно на авангард начала XX века.
Поль Верлен (1844 – 1896)
Творчество П. Вер лена, впитавшего сложный и разнообразный спектр романтической традиции от Ж. Нерваля, В. Гюго и Парнасской школы до поэзии Ш. Бодлера, представляет собой очередной эксперимент в создании новых форм поэтической выразительности.
Первый поэтический сборник П. Верлена "Сатурналии" появился в 1867 году. Затем последовали сборники "Галантные празднества" (1869) и "Добрая песня" (1870), в которой звучит на-
дежда на "простые тихие семейные радости". Однако "счастья не случилось". Встреча с А. Рембо в 1871 году привела к разрыву с семьей. Связь с Рембо, отъезд обоих поэтов в Бельгию, затем в Англию сопровождались бесконечными ссорами, полуголодным нищенским существованием, богемным времяпрепровождением, пристрастием к алкоголю.
Попытка "жить вдвоем" привела к окончательному разрыву весной 1873 года; все завершилось выстрелом Верлена в Рембо. Заключенный на два года за покушение, Верлен написал в тюрьме лучшие стихотворения, вошедшие в сборник "Романсы без слов" (1874).
В творчестве 80-х годов выделяются сборники "Давно и недавно" (1884), "Любовь" (1888), эссе "Проклятые поэты" (1884), посвященное А. Рембо, С. Малларме и "бедному Лелиану" (т.е. самому себе).
Связь с романтической традицией определяет содержание и форму ранних стихотворений П. Верлена, вошедших в сборник "Сатурналии". Внешний, предметный мир становится отражением души поэта, с отчаянием признающегося в потере веры и устойчивых ориентиров в мире:
Не верю в Бога я, не обольщаюсь вновь
Наукою, а древняя ирония, Любовь, -
Давно бегу ее в презреньи молчаливом.
Устал я жить, и смерть меня страшит. Как челн,
Забытый, зыблемый приливом и отливом,
Моя душа скользит по воле бурных волн.
"Тоска". Пер. А. Телескула
Верлен в ранней лирике ("Сатурналии", "Галантные празднества", "Добрая песня"), опираясь на бодлеровскую теорию соответствий, перерабатывает ее в "новую систему", в которой "душа" и "мир" ощущаются поэтом как части единого целого, утратившие связь со стихией первоначал. Откликаясь на текучую неуловимость мира, душа поэта тоскует и плачет, томясь по утраченному единству. В "Осенней песне" (пер. А. Гелескула) Верлен отождествляет себя с осенним пейзажем: "Издалека / Льется тоска / Скрипки осенней, – / И, не дыша, / Стынет душа в оцепененье".
"Всякое искусство совершается через частичное отождествление с околдованным... Всякое душевное прикосновение подобно прикосновению волшебного жезла" (Новалис). Магия отождествления рождает в "Осенней песне" новые средства поэтической выразительности: слово "нависает", "внушает", теряя отчетливость понятий и обретая новую ценность уже не по смыслу, а по своему музыкальному звучанию. Доминирующей тональностью "Осенней песни" становятся тоска и меланхолия:
Час прозвенит -
И леденит
Отзвук угрозы,
А помяну
В сердце весну -
Катятся слезы.
"Галантными празднествами" в XVIII веке называли живопись Ватто, изображавшего мир праздников, маскарадов, Коломбин и Арлекинов (картина "Жиль") в тончайшей гамме мимолетных настроений. Стихотворения этого сборника – дань памяти Ватто, незаслуженно забытого современниками и возвращенного в сокровищницу мирового искусства усилиями Ш. Бодлера, П. Верлена и братьев Гонкур. Поэтическое пространство "Галантных празднеств" растворяется в тончайших переливах души поэта, откликающейся на неисчерпаемо разнообразный мир французского живописца. Стихотворение "Лунный свет" (пер. А. Гелескула) пронизано тоской и томленьем по "несказанному", рождая смутные, неопределенные, зыбкие образы и ассоциации:
Полна теней и черных домино
Твоя душа – уединенный сад,
Где звуки струн и смех, и все равно
Почти печален этот маскарад.
В лунных бликах пейзаж становится призрачным и иллюзорным:
И так луна грустна и хороша,
Что в забытьи смолкают соловьи
И только плачет вольная душа
Во мраке замурованной струи.
"Лунный свет"