Образцовый домашний наряд для девочки. Небрежность позы объясняется переживаниями героини по поводу гибели птички (Чистяков М.Б. Весна. Новые повести и рассказы, преимущественно из русского быта. Изд. вт. СПб.: изд. М.О. Вольфа, 1874)
Неумение русских барышень держаться легко и раскованно отмечали и русские авторы. А. Ишимова описала сцену, свидетелем которой она оказалась во время поездки из Петербурга в Москву. Взрослые дамы делают попытку познакомить двух девочек-ровесниц. Обе покраснели, насупились и долго не могли разговориться. Положение спасла гувернантка-француженка, сумевшая сблизить девочек. "В этом надобно отдать преимущество иностранцам: девушки с самым обыкновенным воспитанием у них в этом случае гораздо ловче и развязнее наших, самым лучшим образом воспитанных. Может быть, это происходит от натуральной скромности характера русского". Отмечая достоинства иностранного воспитания, Ишимова в то же время дает выход своим патриотическим чувствам. "Ах! Бедные, бедные русские! Я не могу без жалости думать об этом унижении их перед другими народами, не могу не пожелать им не только благородной горделивости, но даже настоящей гордости, чтобы только избавить их от этого несносного порабощения. Да, я восхищалась бы такою гордостью, особенно если бы женщины первые показали ее".
Некоторые русские дамы демонстрировали патриотизм, отказываясь от французских нарядов. Мария Вернадская высказала сомнение в разумности такого патриотического жеста. В рассказе "Свобода мены (дамский разговор)" писательница передает разговор двух дам. Одна из них говорит о том, что любит свое отечество и поэтому "всегда, как только возможно, покупает себе все русское". Другая возражает ей: "Мне, впрочем, кажется, что можно любить свое отечество и покупать заграничные материи на платье: одно другому совсем не мешает". Первая дама настаивает, что "в таком случае наша промышленность совсем уничтожится", но собеседница парирует: "Не бойтесь, никогда она не уничтожится, а только обратится к тому, на что больше запроса внутри страны, к чему мы более способны и на что имеем более средств, а право, в России найдется много предметов для обработки и торговли, и кроме шелковых материй".
Пристрастие к иностранным модам критиковали не только русские авторы. С точки зрения французов, австрийская кукла "носит престранные наряды, например, синий лиф и зеленое платье, на голове у нее ничего нет, у нее вечно чулок в руках". В свою очередь немка презрительно отзывается о тонкой талии парижанки: "Я не понимаю, что хорошего находят в этой кукле? Посмотрите, стянута в рюмочку, прямая как палка, нельзя ни согнуть, ни посадить, настоящая француженка". Обитатели кукольного шведского дома не хотят брать замуж куклу-парижанку, считая, что в доме "нужна образцовая хозяйка, а не картинка из модного журнала". Обличая французскую куклу, литераторы воевали с мифом, созданным литературой. Сами французские писатели не были пропагандистами ни дорогих игрушек, ни роскошных нарядов. Движимые житейским расчетом, они рекомендовали одевать детей попроще и приобретать кукол в простых платьях. Согласно советам де Сегюр, кукле подходит кембриковое платье с голубым поясом, бумажные чулочки и лакированные черные полусапожки – образец скромного детского наряда на каждый день.
Игрушки в национальных нарядах позволяли найти компромисс между утверждением патриотических идеалов и интересом к заграничным куклам. В XIX веке изготовление и продажа этнографических кукол получили широкое распространение в России. Особенную популярность приобрели европейские куклы-тирольки в коротеньких платьицах с передниками; в пару им тирольцы были одеты в короткие штаны и курточки. В магазинах продавались куклы в костюмах турок, китайцев, цыган, венгров, поляков, шотландцев и еще несколько десятков национальностей. Маркером национальной принадлежности куклы служил только ее наряд, а фарфоровые головки были типовыми. Русские мастерицы шили для привозившихся из-за границы кукол наряды, детально повторявшие народные костюмы. Среди российских этнографических типов встречались экземпляры: куклы-малороссы, самоеды, камчадалы, татары, казаки (последние – в коротком полукафтанье и шапке из барашка с красным верхом). Чуть ли не в каждой детской можно было найти куклу-кормилицу в кокошнике и расшитом сарафане и куклу-кучера с бородой в красной шапке и синем кафтане. Педагоги и писатели сходились на том, что занятия с этнографическими куклами знакомят ребенка с географией и этнографией. "Прежде, нежели играть этими куклами, представляющими почти всех обитателей земного шара, надобно хорошо, очень хорошо пройти все, что учено в классе по географии, припомнив все, что рассказывал учитель, и приняться за прочтение кое-каких книжек, которые между этими игрушками находятся". У великих княжон был большой набор кукол в костюмах народностей, населявших Российскую империю. Для девочек из императорского дома игра с ними была способом "приобщения к самобытному миру народов своей страны".
Одну из этно-исторических кукол описала А. Ишимова в рассказе "Кончака, царевна татарская". Прототипом Кончаки послужила игрушка, которую писательница могла видеть у одной из своих высокопоставленных учениц (с ними писательница занималась русским языком). Это была дорогая восковая кукла, одетая в национальный наряд молодой татарки: "Прекрасно было ее платье из голубой тафты: светло горело золото на кацавейке и головном уборе; красиво отделялись нитки белых бус от черных волос ее, заплетенных в длинные косы". Владелицей игрушки была дворянская девочка, хорошо знавшая русскую историю. Она назвала куклу именем татарской княжны Кончаки, принявшей христианство и ставшей женой русского князя. Во время рассказа о превращении Кончаки в русскую княжну Агафию девочка незаметно для своих юных слушательниц поменяла наряд куклы. "Татарское платье ее превратилось в русский, старинный и всегда прелестный наряд наш: пунцовый сарафан обвивал стройный стан ее, золотая глазетовая повязка еще более шла к ее миловидному личику, нежели татарская шапочка, а легкая и в то же время блестящая фата, так воздушно осеняла всю ее хорошенькую фигурку". Русский наряд куклы, описанный А. Ишимовой, копировал тип официального платья для дворцовых приемов. Писательница же делала акцент на простоте "народного" костюма в противовес пышным нарядам кукол-парижанок.
Еще один сюжет Ишимова заимствовала из рассказа французского автора Е. Фуине "Нюрембергская кукла", где подробно описана кукла в костюме средневековой дамы. "Вообразите же широкий с обеих сторон головной убор, сделанный из позолоченной проволоки, легко и искусно перевитой. Между каждой ниткой висела мишурная, круглая бить, которая при малейшем движении трепетала и играла разными отливами. Под этим убором с обеих сторон ниспадали косы черных волос, со вкусом приподнятые и резко оттеняющие прекрасный цвет ее лица. <…> Платье на кукле было черное с длинной талией и с золотым снурком по швам: оно было убрано черными же атласными лентами, а узкие рукава спускались до самой кисти руки. На нее, сверх платья, была надета кружевная пелеринка, округленная сзади и спускавшаяся до самой спины. Довольно короткая юбка была обшита внизу черным кружевом и золотым снурком. Вот прелестный наряд для маскарада!" Помимо роскошного наряда, кукла имела еще сложный заводной механизм.