Братья Б. и Ю. Соколовы указывали на то, что былички особенно популярны среди охотников, рыболовов, частично – солдат, т.е. у людей, переживающих "большое накопление впечатлений, таинственность и жуть природы". Следует прибавить к этому перечню ещё лесников, пастухов, горнорабочих.
Исследователь должен учитывать особую атмосферу, в которой только и мыслимо существование быличек. Вне этой атмосферы они не только теряют свое этическое и эстетическое воздействие, но перестают быть объектом исследования. Вырванная из контекста быличка не является уже живым фактом устной прозы.
Александр Блок, говоря о поэзии заговоров и заклинаний, воссоздал с необычайным мастерством ту внешнюю обстановку и те душевные переживания, среди которых они могли возникнуть, т.е. ту же самую атмосферу, в которой живут и былички. Чтобы ощутить мир народных суеверий, писал он, "необходимо вступить в лес народных поверий и суеверий и привыкнуть к причудливым и странным существам, которые потянутся к нам из-за каждого куста, с каждого сучка и со дна лесного ручья". В быличках открывается именно тот особый мир, в котором "все стихии требуют особого отношения к себе, со всем приходится вступать в какой-то договор, потому что всё имеет образ и подобие человека, живёт бок о бок с ним не только в поле, в роще и в пути, но и в бревенчатых с генах избы". Атмосферу эту сумели воссоздать и А.Н. Афанасьев и С.В. Максимов. О непосредственном общении реального и потустороннего мира, характерном для содержания быличек, говорит и К. Ранке: "Здесь живёт чудо в многообразных своих проявлениях и разнообразных воплощениях, живёт среди людей со своим волшебством и призраками: домовой в доме, колдунья по соседству, водяной в деревенском пруду, великан в ближнем замке и т.д."
К. Ранке указывает на то, что подобная тесная связь двух миров возможна только при восприятии сверхъестественного как реальности, как достоверного факта. Мистическим содержанием быличек определяется их психологическая настроенность как рассказа не только об удивительном, но и страшном, жутком. Поэтому утерей предпосылок для возникновения суеверных рассказов, исчезновением веры в демонологические существа, невозможностью возникновения необходимой для развития быличек особой атмосферы и объясняется их деградация и умирание в наше время.
Хотя былички, как и другие жанры несказочной прозы, действительно, как утверждает швейцарский исследователь М. Лютц, являются чем-то средним между формой и бесформенностью, в этой "бесформенности", которая, на мой взгляд, является своеобразной формой этого жанра, можно нащупать определенные стилевые закономерности.
Своеобразие формы быличек определяется тем, •что это рассказы о столкновении человека с потусторонним миром, рассказы не только о чем-то необыкновенном, но необъяснимом и страшном. Ставя знак равенства между былями, быличками и бывальщинами, В.Я. Пропп по этому поводу пишет: "Это рассказы, отражающие народную демонологию. В большинстве случаев это рассказы страшные". Эту же сторону суеверных рассказов отмечает и К. Ранке, распространяя её без достаточных оснований на все категории несказочной прозы: "Они темны, мрачны и тягостны. В них – ужас перед потусторонним миром".
Несмотря на то, что эстетическая функция в быличках вторична и стилистические средства в них менее выработаны, чем в сказочных жанрах, можно всё же обнаружить их жанровые приметы не только в содержании и системе образов, но и в композиционных и изобразительных средствах. Структура былички, её композиция, система её образов, поэтические приемы, портрет, пейзаж, образ рассказчика – всё это определяется основной функцией быличек, подчинено главной задаче – доказать, утвердить, подкрепить то или иное верование. Поэтому быличка всегда носит характер свидетельского показания: рассказчик либо сообщает о пережитом им самим случае, либо ссылается на авторитет того лица, от которого он об этом случае слышал (например: "Мужик Кузьмин рассказывал мне и божился"). Своеобразным "лирическим героем" былички является "свидетель", и образ этого свидетеля, его вера в достоверность рассказываемого, его потрясенность встречей с существами потустороннего мира всегда в ней наличествует независимо от того, рассказывается ли она от первого лица или является переложением рассказа соседа, отца, деда.
Поскольку в быличке обычно говорится об исключительном случае, нарушающем течение нормальной жизни, в подавляющем количестве быличек после одной-двух вводных фраз словом "вдруг" или каким-либо равнозначащим ему, или же интонацией, передающей неожиданность, начинается кульминация повествования. Например: "Ходила я с матерью в лес, вдруг вижу..."; "Невестки моей Катерины мать ходила удить, и вдруг слышит..."; "Ходил полесовщик по лесу, стрелял птицу и пришёл в избушку, вытопил, поставил варить птицу, а сам лег на лавке, отдыхает. Вдруг залаяла собака на дворе, и видит..."; "Мужик идёт лесом... вдруг как засвистит и захохочет на весь лес"; "Лошадь встала... Вдруг как с саней что-то повалилось, ровно железа пуд, и покатилось, и застучало в сторону". Подобный композиционный прием типичен для быличек разных циклов, является своеобразным "общим местом". Тем, что быличка рассказывает о страшном, определяется и преобладание в ней, в отличие от сказки, трагического исхода: после встречи с лешим, русалкой, водяным, хозяином земных недр человек начинает задумываться, становится мрачным, угрюмым, чахнет, пропадает или даже гибнет. Таинственность содержания и трагичный финал былички, её близость к кошмару и сновидению определяют многие детали повествования, усугубляющие её зловещий смысл, в частности сказываются в характере пейзажа и диктуют описание времени. В подавляющем числе быличек все события происходят в темноте: в сумерках, вечером, ночью, в туман, призрачную "месячную" ночь. Место действия – обычно уединенное, пустынное место, кладбище, болото, берег реки, мельничная плотина, заброшенная шахта. Рассказчик подчеркивает зловещность обстановки, мрачность пейзажа ("Река, ельник угрюмый").
Своеобразно дается в быличке портрет демонического существа, о котором ведется рассказ. В подавляющем числе быличек портрет нарочито неопределенен и построен на каком-то одном признаке: рассказчик не называет того, кто ему встретился, он упоминает только, что кто-то захохотал, загремел, застучал, мелькнул над рекой, прикоснулся к нему лохматой шерстистой лапой, захлопал в ладоши и т.д. ("Кто-то большой, черный, косматый в сенцах стоит"). Поскольку рассказ воспринимался слушателями, которые знали о существовании лешего, домового, водяного, то для всех было ясно, о ком идёт речь. Очевидно, некоторую роль играл в данном случае и запрет называть нечистого по имени.
Однако встречаются былички, в которых присутствует детализированный зрительный образ, например, лешего вышиной с дерево, в белой рубахе, или русалки с зелеными волосами, лохматого домового, маленьких, как дети, но шерстистых чертенят.
Действия демонических существ в наиболее типичных быличках очень просты: показалось, захохотало, защекотало, завело и т.д.