11
Как я (на)учился лежать в больнице
В больницу я загремел на зимние каникулы, незадолго до своего четырнадцатилетия. Уже второго января меня ожидала металлическая койка в пустой палате с тараканами по углам. За окном шел снег, дети играли в снежки и катались на санках. Кто-то из взрослых выбивал на снегу ковер. А я уже битый час сидел на обшарпанном подоконнике, с завистью и грустью наблюдал за жизнью здоровых людей и вчитывался в глупые надписи на оконной раме.
Стоп! Ты ведь еще не знаешь, по какой причине я оказался на этом больничном подоконнике. А все началось с одного школьного медосмотра, на котором врач, тщательно ощупав мой живот, посмотрел на меня так, будто совершил настоящее медицинское открытие, и сообщил, что мне придется в скором времени лечь в больницу, так как "у вас, молодой человек, обнаружилась пупочная грыжа, которую следует немедленно оперировать, потому что с пупочной грыжей шутки не шутят". Не могу сказать, что эта новость меня шокировала, но что она застала меня врасплох, это точно. Перспектива провести зимние каникулы в больнице казалась ужасным наказанием, выпавшим на мою долю за какие-то прошлые грехи. Положить меня в больницу решено было сразу же после Нового года – 2 января.
Конечно, после этой новости мне уже было совсем не до праздника. Все мои мысли целиком и полностью были посвящены пупочной грыже и больнице. По мере того как близился этот роковой день, меня одолевало все больше и больше страхов. Чего я боялся? Начнем хотя бы с того, что до этого я никогда не лежал в больнице и не имел ни малейшего представления о том, что там происходит. Я опасался, что меня положат в палату с "ветеранами" – ребятами, пролежавшими в больнице не одну неделю и готовыми научить уму-разуму очередного новичка вроде меня. К счастью, это опасение не оправдалось. В палате с "ветеранами" не оказалось мест, и меня определили в соседнюю, еще совсем пустую четырехместную палату. В наступившем году я стал первым ее обитателем.
Во-вторых, я боялся самой операции, которая была запланирована уже на второй день моего пребывания в больнице. Я гадал, будет ли больно, когда врачи станут разрезать мне живот, сработает ли наркоз, крепко ли я усну во время операции. Я беспокоился о том, что со мной будет после операции и какой шрам у меня останется. Даже несмотря на то, что мама всегда говорила, будто шрамы украшают мужчин, мне от этого легче нисколько не становилось. В общем, страхов у меня было предостаточно. И эти страхи с новой силой дали о себе знать, как только я оказался в полном одиночестве в своей палате.
Итак, часа два я бесцельно пялился в окно, пытаясь хоть как-то осмыслить свое положение, пока в дверях не появилась санитарка. Она не обратила на меня ровным счетом никакого внимания, будто меня и не было, а стала застилать чистым постельным бельем кровать, стоявшую прямо напротив моей. "Неужели кого-то подселят мне в соседи? – подумал я. – Иначе зачем необходимо было приводить в порядок эту кровать?" Но спросить об этом санитарку я так и не решился.
И правда, минут через пятнадцать – двадцать медсестра распахнула дверь до этого момента всецело моей палаты и мягко подтолкнула через порог мальчика. "Вот, Илюша, привела тебе нового друга", – улыбнулась она мне и закрыла за собой дверь с обратной стороны. Мальчик остался стоять на пороге.
Я нарочно не обратил на него внимания. Друга? Вот еще! Нужен был тогда мне этот друг! "Недолго же я наслаждался одиночеством, – думал я, – с этого момента у меня под ногами будет крутиться мальчуган, лет на пять младше меня!" Но краем глаза я очень даже внимательно за ним наблюдал. Он ни на секунду не растерялся, а уверенной походкой прошел к своей кровати с пакетом в руках. Пакет засунул в тумбочку, сам удобно расположился на кровати.
Стараясь на него сильно не пялиться, я демонстративно лег на свою койку и уставился в серый потолок. Не помню, сколько времени мы продолжали молчать. Это молчание вызывало у меня какой-то внутренний дискомфорт. Ведь рано или поздно мы должны были все-таки заговорить, познакомиться и стать лучшими друзьями, расставаясь при выписке из больницы, клясться друг другу в вечной дружбе и обмениваться адресами-телефонами. Так и случилось… почти.
Я первый нарушил молчание вопросом: "Как тебя зовут? А фамилия?" К вечеру мы действительно стали друзьями не разлей вода, даже несмотря на большую разницу в возрасте. В тот день Дима, так звали моего нового друга, много о себе рассказывал. Я узнал, что его одолел тот же недуг, что и меня, – пупочная грыжа. А раз так, то болезнь эта, судя по всему, не такая уж редкая и опасная, как я сначала полагал. Диме на следующий день тоже предстояла операция. Ночью я не давал ему спать, мучая дурацкими вопросами и шуточками, позабыв о своих страхах и печалях. Так прошел мой первый больничный день.
Утром я проснулся от того, что из угла палаты доносились непонятные дребезжащие звуки – Дима прочищал горло и громко сморкался в умывальник. Это было утро в нашей жизни, которые мы по всем правилам никогда не должны были забыть. Ведь нам впервые делали операцию! Мы с волнением ожидали вызова в операционную. Нам обоим было страшно, но ни я, ни Дима не подавали вида. Соревнуясь друг с другом в храбрости, мы шутили по поводу предстоящей операции и спорили, кого из нас увезут в операционную первым.
Первым увезли его. В палату зашла медсестра и попросила Диму раздеться до трусов, сделала ему укол и, взяв за руку, увела с собой. За дверями палаты поджидала больничная каталка, на которой его увезли в операционную. Я остался один на один со своими тревогами и страхами. Время будто остановилось. Мне казалось, что прошла целая вечность с того момента, как Диму увезли, и до того момента, как в дверях палаты снова появилась медсестра. Пришла моя очередь. Но где же Дима? Почему его не привезли в палату? Что с ним случилось? Вопросы, безмолвно адресованные медсестре, я не осмелился задать вслух. Мне было страшно за Диму и за себя. Раздеваясь, я чуть не запутался в пижамных штанах, потому что ноги перестали меня слушаться и словно хотели остаться в палате, а не ехать со мной в операционную. Хотели остаться здесь и мои руки, неловко цепляющие и опрокидывающие предметы с прикроватной тумбочки. И все остальное тело по-своему сопротивлялось. Даже пупочная грыжа не хотела отправляться в операционную, а беспокойно ныла внизу живота, будто умоляла пощадить ее.
Кое-как раздевшись, я получил свой укол и неуклюже забрался на каталку. Пока меня везли по длинным больничным коридорам в операционную, я лежал на спине и смотрел то на потолок, то на медсестру – от ее длинных ресниц и милого личика веяло спокойствием и доброжелательностью. Отдав себя полностью в ее руки, я несколько успокоился и расслабился. Над моей головой одна за другой мелькали больничные лампы и дверные проемы. Дорога в операционную, казалось, пролегала через все отделение.
Когда меня привезли в операционную, я увидел Диму. Он лежал на операционном столе, а над ним склонились хирурги. На моих глазах ему наклеили на живот марлевую повязку, сняли его со стола и, словно спящего ангела, аккуратно положили на каталку. Медсестра увезла его обратно в палату. А мне предложили занять освободившееся, еще тепленькое место.
Я с трудом запрыгнул на высокий операционный стол и лег. В руках и ногах чувствовалась дрожь. Клеенчатое покрытие стола неприятно липло к телу. Надо мной склонились хирурги и медсестры. Быстрым движением пара женских рук стянула с меня трусы, и я почувствовал, как заливаюсь краской. Медсестра по-деловому принялась намазывать мой живот йодом, а кто-то из врачей произнес убийственную для меня фразу: "Ого, так он у нас еще и небритый!" (врач имел в виду островок волос, который рано или поздно возникает у каждого мальчика внизу живота). Мои мысли были о том, как бы мне поскорей отключиться. К счастью, действие наркоза не заставило себя долго ждать.
Очнулся я уже в палате. На своей кровати лежал Дима и смеялся, глядя на то, как я ударялся головой о стену, потому что глаза мои застилал сплошной туман, за которым я ничего не видел. Ощущение было такое, будто моей головой весь день играли в футбол. Прошло немало времени, прежде чем я наконец полностью пришел в себя и стал понимать, где я и кто я. А к концу дня мы с Димой, как двое калек, сложившись пополам от зудящей внизу живота боли, на дрожащих ногах предприняли первую вылазку из палаты. На следующий день к нам в палату подселили еще двух мальчиков, и мы с Димой в их глазах выглядели настоящими героями, прошедшими огонь, воду и медные трубы. Не скрывая своего превосходства, мы принялись учить новичков уму-разуму.
Через несколько дней об операции напоминали разве что марлевая повязка на животе, которую нам меняли каждый день, и небольшой, длиной в пять – шесть сантиметров шрам. Однако это не мешало нам теперь вовсю дурачиться, бегать по коридорам больницы и пугать новичков. Незаметно пролетели две недели, а потом нас с Димой выписали. В школу я вернулся уже героем, рассказывая всем, что за время каникул не маялся ерундой, а прошел через серьезные испытания. В знак доказательства своих "подвигов" я гордо демонстрировал шрам и с грустью вспоминал о веселых больничных буднях и о своем новом друге, с которым, прощаясь, забыл обменяться телефонами…
С тех пор я успел полежать еще в трех больницах. В итоге я научился не только прекрасно себя чувствовать в подобных заведениях, но и сумел сделать несколько открытий.