Вы намерены, капитан, торчать в этой дыре, пока придут полицейские собаки из города и потом нас повесят, даже не на рее, а просто на ихнем дурацком дереве?
– Да. Ветер крепчает. Ты слышишь, Хорре, ветер крепчает?
– А золото, которое мы зарыли тут? –показывает пальцем вниз.
– Золото? Возьми его и иди с ним куда хочешь.
Матрос говорит гневно:
– Ты плохой человек, Нони. Ты только что ступил на землю и уже у тебя мысли предателя. Вот что делает земля!
– Молчи, Хорре. Я слушаю. Это наши матросы поют, ты слышишь? Нет, это вино бьет мне в голову. Я скоро буду пьян. Дай бутылку.
– Не пойдешь ли ты к попу? Он отпустит тебе грехи.
– Молчать! –ревет Хаггарт и хватается за пистолет.
Молчание. Буря крепнет. Хаггарт возбужденно шагает, натыкаясь на стены. Отрывисто бормочет что-то. Вдруг хватает парус и яростно срывает его, впуская соленый ветер. Плошка почти гаснет и пламя в камине мечется дико – как Хаггарт.
– Зачем ты запер ветер? Теперь так, теперь хорошо – иди сюда.
– Ты был грозою морей! –говорит матрос.
– Да. Я был грозою морей.
– Ты был грозою берегов! Твое славное имя гремело, как прибой, по всем побережьям, где живут только люди. Они видели тебя во сне. Когда они думали об океане, они думали о тебе. Когда они слышали бурю, они слышали тебя, Нони!
– Я жег их города. Подо мною колышется палуба, Хорре. Подо мною колышется палуба!
Радостно смеется, безумно.
– Ты топил их корабли. Ты пустил на дно англичанина, который гнался за тобой.
– У него на десять пушек было больше, чем у меня.
– И ты зажег и потопил его. Помнишь, Нони, как смеялся тогда ветер? Ночь была черна как сегодня, а ты сделал из нее день, Нони. Нас качало огненное море.
Хаггарт стоит бледный, с закрытыми глазами. И вдруг кричит повелительно:
– Боцман!
– Есть, –вскакивает Хорре.
– Свисти всех наверх.
– Есть.
Резкий боцманской свисток острыми лучами пронизывает ночь. Все оживает и становится похоже на палубу корабля. Волны кричат человеческими голосами; и в полузабытьи, страстный и гневный, командует Хаггарт.
– На ванты! – Взять лиселя. – Носовые готовься! – Цель в снасти, я не хочу топить его сразу. Направо руля, ложись на бейдевинд. Вторые готовься… А, огонь! А, ты уже горишь! На абордаж! Готовь крючья.
И безумно мечется Хорре, выполняя безумные приказания.
– Есть. Есть.
– Смелее, дети. Не бойтесь слезть! Эй, кто плачет там? Не смей же плакат, когда умираешь, я на огне высушу твои подлые глаза. Огонь! Везде огонь, Хорре-матрос! Я умираю. Они влили мне в грудь расплавленную смолу. Ой, жжет!
– Не плошай, Нони. Не плошай! Вспомни отца. Бей их в лоб, Нони!
– Я не могу, Хорре. Силы оставили меня. Где моя сила?
– Бей их в лоб, Нони. Бей их в лоб!
– Возьми нож, Хорре, и вырежь мне сердце. Корабля нет, Хорре, – нет ничего. Вырежь мне сердце, товарищ, предателя выбрось из моей груди.
– Я хочу еще играть, Нони. Бей их в лоб!
– Корабля нет, Хорре, ничего нет, все обман. Я хочу пить.
Берет бутылку и хохочет:
– Смотри, матрос: тут заперты и ветер, и буря; и ты, и я. Все обман, Хорре!
– Я хочу играть.
– Тут заперта моя тоска. Смотри! В зеленом стакане, как вода, но это не вода. Будем пить, Хорре, там на донышке я вижу мой смех и твою песню. Корабля нет и нет ничего… Кто идет?
Быстро схватывает оружие. Камин горит слабо, мечутся тени – но две из теней темнее других и идут. Хорре кричит:
– Стой!
Отвечает мужской голос, тяжелый и густой:
– Тише! Оставь оружие. Я здешний аббат.
– Стреляй, Нони, стреляй! За тобой пришли.
– Я пришел помочь вам. Оставь же нож, глупец, а то я без ножа переломаю тебе все кости.