"Шахтинское дело", как пишет А.Л. Андреева, стало "актом запугивания и фактором психологического давления на высшее звено специалистов, включая профессуру технических вузов, которые, сознавая свою нужность и даже незаменимость, могли в известных пределах чувствовать себя достаточно независимо" [Андреев, 2008, с. 206]. Среди обвиняемых большинство были горными инженерами, окончившие, в основном до революции, Петербургский и Екатеринославский горные институты.
Выдающийся российский металлург, член-корреспондент АН СССР В. Е. Грум-Гржимайло (не привлекавшийся по "Шахтинскому делу"), в своём предсмертном письме в октябре 1928 г. писал: "Все знают, что никакого саботажа не было. Весь шум имел целью свалить на чужую голову собственные ошибки и неудачи на промышленном фронте. […] Им нужен был козел отпущения, и они нашли его в куклах шахтинского процесса" (цитируется по [Почёнок, 1991, с. 179]).
Процесс травли инженерно-технической интеллигенции был запущен: о необходимости борьбы с контрреволюцией среди техников и специалистов заявляется на съездах партии, к активной борьбе по выявлению "вредителей" призывает И.В. Сталин, "кремлевский горец", как его позже назвал Осип Мандельштам.
(Имеется ввиду антисталинская эпиграмма О. Мандельштама "Мы живем, под собою не чуя страны…" (1933 г.), за которую поэт оставшуюся часть жизни провел в ссылках и лагерях [Мандельштам, 1994]).
В 1928-1929 г. была развернута широкая кампания против "буржуазных специалистов". Под предлогом принадлежности к "чуждым классам" их отстраняли от занимаемых должностей или даже лишали гражданских прав и репрессировали. Под жестким прессингом оказались и преподаватели вузов: профессура, выходцы из старой интеллигентной среды. Одновременно с этим проходило создание "новой технической интеллигенции.
В распределении благ среди академической и вузовской элиты, осуществляемых ЦеКУБУ, "все более учитывалась работа на государство и лояльность к власти. Списки ученых на содержании ЦеКУБУ регулярно пересматривались. В них в первую очередь попадали не ученые с дореволюционными заслугами, а те, кто активно работал на советское государство в данный момент. Из списков исключались те, кто был связан в работе с частными учреждениями, ученые богословы и "служители культов", арестованные за антисоветскую деятельность, высланные за границу или те, кто жил за границей постоянно" [Осокина, 1999, с. 103].
Деятельность комиссии была направлена на разрешение бытовых проблем, но бытовые проблемы, способы, пути и средства их решения были поставлены в прямую и полную зависимость от лояльности ученых к новой власти.
В октябре 1928 г. из списков ученых ЦеКУБУ были вычеркнут ряд известных ученых, в том числе русский философ Н.А. Бердяев (1874-1948 гг.), ученые-историки, искусствоведы. И позже, как отмечает Е.А. Осокина, "репрессии и аресты вели к пересмотру списков ученых, пользовавшихся привилегиями в обществе" [Там же].
Приоритетными направлениями в деятельности ЦеКУБУ становятся вопросы политики и идеологии. "Получая хлеб от государства, следовало быть лояльным к нему и работать на него. Отношение руководства ЦеКУБУ к фальсифицированным судебным процессам против интеллигенции было предсказуемо – оно осудило "кучку предателей". За предоставляемые блага от интеллектуальной элиты требовали послушания и подчинения официальной лжи" [Осокина, 1999, с. 103-104].
Весной 1929 г. относительно "мягкое" руководство Наркомпроса, рассматривавшему образование не столько как "средство решения задач", сколько как явление общей культуры, было отправлено в отставку. Наркомом просвещения вместо А.В. Луначарского был назначен А.С. Бубнов, работавший до этого начальником Политуправления армии.
Педагогическая общественность встретила замену либерального А.В. Луначарского ставленником Сталина А.С. Бубновым с настороженностью и тревогой. Тем более, что новый нарком не имел ни педагогического опыта, ни и законченного высшего образования. А.С. Бубнов являлся типичным "сталинским наркомом", был верным "борцом за выполнение директив". Каждое партийное постановление являлось для него истиной в последней инстанции .
Как часто на "руководство" образованием в нашей стране направлялся партийный ставленник, основная задача которого была выполнять "линию партию". Как правило, это партийный функционер, близкий человек к высшему руководству страны, не имеющий ни соответствующего образования, ни опыта работы, не знающий специфики отрасли, – ставится на "управление" сложнейшей отраслью. Он верно служит своим начальникам, выполняет спускаемые сверху директивы. Такая кадровая политика стала для нашей страны системой – и не видно из нее выхода…
В этот период приоритетным направлением в деятельности Секции научных работников ЦеКУБУ становятся вопросы политики и идеологии. Поскольку необходимость особого обеспечения научных работников сохранялась и в 1930-е годы, в 1931 г. Комиссия по улучшению быта ученых была реорганизована в Комиссию содействия ученым (КСУ), членами которой ("попали в список") стали лишь наиболее авторитетные, "признанные" советской властью научные работники.
Произошло "оформление" научно-педагогической номенклатуры. Теперь, в отличие от ЦеКУБУ, обслуживавшей 8 тыс., человек, КСУ обеспечивает всего лишь 1,5-2 тыс. "списочных" ученых, в число которых попала только высшая элита союзного и мирового значения. Они пользовались дополнительным денежным обеспечением, ведомственными больницами, домами отдыха и санаториями, мастерскими по пошиву одежды, получали персональные и академические пенсии, премии. Для них строились элитные жилые дома.
Но стратификация внутри научной интеллигенции, как отмечает Е.А. Осокина, выразилась и в другом. ЦеКУБУ была ориентирована в основном на обеспечение столичной интеллигенции. Одновременно с центральной комиссией РСФСР существовало 20 КУБУ, которые заботились о местных кадрах. КСУ же имела своих представителей только в Москве, Ленинграде и при СНК Украины. Все остальные местные комиссии содействия ученым объявлялись незаконными. Как и в случае с партийной и советской номенклатурой, иерархия вузовско-академической интеллигенции была не только иерархией должностей, но и иерархией территорий [Осокина, 1999, с. 104].
За предоставляемые блага государство требовало от ученых активного участия в социалистическом строительстве, что было документально зафиксировано в задачах КСУ. В 1932 – 1933 гг. все научные работники страны "были пересчитаны": на каждого заведено "персональное дело". Официальная цель этого мероприятия – организационное обеспечение рационального использования ученых и планирования их научной работы. Путь к привилегиям теперь лежал только через сотрудничество с властью.
Принцип научной квалификации, хотя и продолжал учитываться при предоставлении льгот, постепенно вытесняется должностным принципом. Созданные в 1928 г. Экспертные комиссии ЦеКУБУ, которые ежегодно рассматривали списки и делили их научных сотрудников на группы в зависимости от квалификации, с созданием КСУ были отменены. Вместо обсуждения научных достоинств каждого при определении "социальных бонусов", была разработана "номенклатура научных работников" – единая иерархия должностей в научных учреждениях страны [Там же]. Занятие высших должностей означало получение наибольшей совокупности благ.
В дальнейшем, после восстановления в 1934 г. ученых степ доктора и кандидата наук, докторская степень стала одним из основных, формальных, условий зачисления в списки КСУ. Теперь не столько научная значимость ученого являлась критерием его ценности и определяла место в иерархии интеллигенции, сколько должность и место в номенклатурном списке становились критерием его научной значимости. Присвоение докторской степени стала признаком вхождения в высшее звено бюрократической элиты.
Уже тогда стала формироваться порядок допускать к защите докторской диссертации лишь "созревших" в должностном плане претендентов. Как в высших армейских кругах: получив назначение на генеральскую должность, ее "держатель" получает и генеральские погоны, и возможность дальнейшего карьерного роста. Так и в вузовско-академической системе: получив назначение на должность заведующего кафедрой (начальник сектора в НИИ), декана факультета (начальника соответствующего подразделения в НИИ) получал "карт-бланш" для защиты докторской диссертации и профессорского научного звания. Если же докторскую диссертацию подготовил не входящий в номенклатуру кандидат наук -непреодолимые трудности будут уже на этапе выхода на защиту.
Установленный 80 лет назад порядок стал уже традицией - не зависящей от общественного строя и наименования правящей партии. И сегодня, не только в науке и системе высшего профессионального образования, а повсеместно, -не профессионализм, не знания и умения обеспечивают социальный статус его носителям. Наоборот, положение в обществе, в "номенклатуре" обеспечивает человеку определенный статус его знаниям.
Таким образом, уже в начале 1930-х годов ученые стали стремиться попасть в номенклатурный список КСУ не для того, чтобы выжить, как в начальный период работы ЦеЕКУБУ, а для того, чтобы лучше жить.
В 1932 г. были выделены две группы научной интеллигенции, подлежащей улучшенному ("специальному") снабжению.
Состоявшая в списках КСУ научная интеллигенция (как и члены других элитных организаций – союзов писателей, композиторов, архитекторов и др.) получила спецснабжение, близкое к нормам работников центральных партийных и советских учреждений [Осокина, 1999, приложение, табл. 4].