На протяжении всего исследования (проводившегося в течение трех недель) дошкольники пересказывали услышанные ранее истории. Результаты отчетливо продемонстрировали зависимость представлений о персонаже от полученной ранее информации. Особенно ярко это проявилось в искажениях воспоминаний (когда дошкольники рассказывали то, чего в историях не было). Дети, которые получили предварительную положительную характеристику персонажа, вспоминали его хорошие поступки; те, кто получал негативную характеристику, вспоминали преимущественно плохое поведение. Интересно то, что второе информирование полностью меняло отношение к персонажу и воспоминания детей. В группе, где сначала было сформировано положительное (отрицательное) представление о персонаже, а затем давалась отрицательная (положительная) его характеристика, воспоминания и искажения детей также меняли свой полюс. Данное обстоятельство говорит о том, что, во-первых, дети стараются привести в соответствие всю полученную информацию, а во-вторых, что поведение дошкольников в значительной степени ситуативно и зависит от общего контекста ситуации.
Влияние эмоций на воспоминания
Нельзя не сказать о влиянии эмоций на память. В первую очередь здесь нужно отметить теорию 3. Фрейда, которая не потеряла своего значения и в настоящее время. С точки зрения 3. Фрейда, в случае столкновения человека с травмирующим переживанием, оно подавляется, то есть переносится в область неосознаваемого. Таким образом, событие перестает беспокоить индивида, и он, соответственно, не может его вспомнить (поскольку оно недоступно сознанию).
Ярким подтверждением этого предположения служит исследование Л. Уильямс, в котором приняли участие более 120 женщин, подвергшихся в детстве сексуальному насилию. На момент обследования женщинам было от 18 лет до 31 года; время перенесенной травмы варьировалось от 1 года до 12 лет. В ходе интервью воспоминания женщин сопоставлялись с данными медицинских заключений, показаний свидетелей и т. д. Удивительным оказался тот факт, что почти 40 % женщин не смогли вспомнить какие-либо свидетельства причиненного им насилия. Так, одна женщина заявила, что она никогда не была изнасилована. На вопрос о том, попадал ли кто-нибудь из ее семьи или окружения в беду из-за сексуального поведения она сначала ответила отрицательно, а затем спросила: "А могло ли это произойти до моего рождения?" Получив положительный ответ, она рассказала следующее: "Мой дядя кого-то изнасиловал… Я никогда не встречала моего дядю, он умер до того, как я родилась. Дело в том, что он растлил маленького мальчика. Когда это обнаружила мать мальчика, она взяла большой нож и всадила его в сердце дяди, убив его" [122] . Сравнение с оригинальными записями от 1974 года показали, что сама женщина (в возрасте 4 лет), ее двоюродный брат (в возрасте 9 лет) и ее друг (в возрасте 4 лет) подверглись насилию со стороны дяди. Также было установлено, что, когда участница сообщила о происшествии своей матери, та, в свою очередь, рассказала о случившимся матери мальчика. Согласно новостным сообщениям, она взяла нож и пятью ударами убила дядю. Важно заметить, что многие женщины, которые пережили насилие в более старшем возрасте (4–8 лет), также не смогли вспомнить этого события. Полученные данные нельзя объяснить недоверием к экспериментатору, поскольку все женщины рассказывали, в частности, подробности своей взрослой сексуальной жизни.
В качестве гипотезы Л. Уильямс выдвинула предположение о том, что детей, которые во взрослом возрасте не смогли вспомнить эпизоды насилия, недостаточно поддерживали их матери. Когда ребенок переживает стресс, родители часто не объясняют ребенку произошедшего и просто советуют "не думать об этом", "забыть это" и т. д. Однако моральная поддержка позволяет ребенку стать более уверенным, разобраться в причинах, по которым произошло то или иное событие. Именно стиль взаимодействия ребенка и взрослого был исследован в работе Г. Гудман и коллег [123] . В эксперименте приняли участие 46 детей 3-10 лет, которым необходимо было пройти болезненную процедуру цистоуретрографии. Исследователи наблюдали за поведением родителей с момента начала процедуры до ее окончания. Через 7-10 дней с детьми проводилось интервью, в ходе которого выяснялось, насколько хорошо они запомнили детали этого события (например, был ли доктор женщиной или мужчиной; какого цвета был пол в кабинете и т. д.). Дети, чьи матери физически не приласкали детей или не говорили с ними, чтобы успокоить их, допустили гораздо больше ошибок в своих воспоминаниях в сравнении со сверстниками, матери которых старались создать максимально комфортную для них обстановку. Этим данным можно найти несколько объяснений. Во-первых, в случае когда родители не беседовали с ребенком по поводу происходившего, они не исправили тех ошибок, которые могли появиться у ребенка спонтанно (в связи с непониманием ситуации). Во-вторых, дети, которые мало взаимодействовали с родителями, возможно, просто нуждались во внимании со стороны взрослого – поэтому они старались отвечать на вопросы так, чтобы экспериментатор был доволен их ответом (то есть были в большей степени подвержены внушению). Наоборот, дети, которые получили поддержку со стороны родителей, были горды тем, что они прошли такую сложную процедуру и с готовностью достаточно точно описывали все ее детали.
Необходимо заметить, что подобные "забывания" в последнее время подвергаются сомнениям. Так, в одном исследовании было опрошено более 1000 человек, начавших проходить курс психотерапии по поводу пережитого детского насилия. Оказалось, что менее трети признались в том, что они не помнят травмирующих событий [124] . Более того, ряд исследователей выдвинули фактически противоположную теорию – теорию вспышки, согласно которой стрессовые события создают устойчивую во времени картину, сохраняющую не только основные описательные признаки происшествия, но и его мельчайшие детали. Например, при сравнении воспоминаний детей, подвергавшихся и не подвергавшихся стрессовому событию при посещении врача (прививке), воспроизведение событий первой категорией детей оказалось более точным. Другими словами, эмоциональное переживание положительно воздействовало на точность памяти [125] . Наоборот, в другой работе, было показано, что дети, подвергшиеся болезненной процедуре цистоуретрографии, продемонстрировали во время этого травмирующего события более слабое запоминание, чем сверстники, которые его не переживали [126] .
Эти данные лучше всего объясняются с позиции закона, открытого более 100 лет назад Р. Йерксом и Дж. Додсоном [127] . Они утверждают, что для любой деятельности существует оптимальный уровень мотивации: сначала до определенного предела повышение мотивации способствует улучшению выполнения деятельности, затем дальнейшее повышение начинает ему препятствовать. Можно предположить, что воспоминания о событиях, сопровождавшихся сильными аффективными переживаниями, настолько значимы для субъекта, что разрушают его деятельность по их воспроизведению.
Искажения информации при воспроизведении
С. Чечи и М. Лейхтман [128] провели интересное исследование, в котором приняло участие более 170 дошкольников в возрасте 3–6 лет. Все дети были свидетелями следующего события. В помещение группы входил мужчина, которого воспитательница представляла как Сэма Стоуна. Он слушал вместе с детьми историю, говорил о том, что она его любимая; некоторое время находился в помещении группы, затем прощался с детьми и покидал комнату. Данное событие в среднем занимало 2 мин. За месяц до этого события одна группа детей раз в неделю встречалась с взрослым, который рассказывал истории о Сэме Стоуне как о добром, но неуклюжем человеке: "Вчера вечером ко мне приходил Сэм Стоун. Он взял у меня Барби и, когда спускался по лестнице, споткнулся, упал и сломал себе руку. Сэм Стоун все время попадает в такие ситуации и ломает вещи! Но это ничего, он хороший". Всего за месяц дети прослушали 12 подобных историй. Другая группа детей не слушала историй, но на протяжении месяца раз в неделю, после визита Сэма Стоуна в детский сад, с ними проводилось интервью, в котором взрослый делал два неверных указания на события, которых не было, – на то, что Сэм Стоун порвал книгу, и на то, что он якобы испачкал медведя ("Кто порвал книгу?", "Сэм Стоун порвал книгу руками или он использовал ножницы?", "Когда Сэм Стоун порвал книгу, он был в комнате или в холле?" и т. д.). Третья группа детей за месяц до визита Сэма Стоуна слушала о нем истории, а после встречи с ним подвергалась описанному выше интервью на протяжении месяца, как и вторая группа. Четвертая группа не слышала рассказов о Сэме Стоуне и не участвовала в специальном интервью. Все дети были опрошены спустя 10 недель по поводу увиденного. Интервью строилось следующим образом. Сначала взрослый просил рассказать ребенка о том, что происходило во время визита Сэма Стоуна. Затем он говорил ребенку, что якобы в этом время была порвана книга и испачкан игрушечный медведь. Взрослый подчеркивал, что сам он не видел этого и спрашивал ребенка о том, знает ли он что-нибудь о случившемся.