Скорее всего, они уже отключили все железы, способные продуцировать добротную, полноценную злость.
До ближайшего джанска еще добрых девяносто тысяч километров, а они уже начали выкорчевывать в нем все человеческое.
Дар, так назвал это Фарадей во время разговора в больничной палате.
Господи, во что он влип?
— Еще не поздно передумать, мистер Рейми, — сказал Фарадей.
Рейми фыркнул или, по крайней мере, попытался сделать это.
— Ну, конечно. Забыть о потраченном времени, и усилиях, и официальных заявлениях, и миллионах долларов. Просто пригласить прессу и сказать: дескать, извините, я передумал. Спорю, Совет Пятисот будет в восторге.
— Имеет значение не то, что думает Совет Пятисот, — ответил Фарадей, — а только то, что кажется правильным вам.
— Даже сейчас?
— Даже сейчас, — твердо заявил Фарадей. — Пока еще не сделано ничего необратимого.
Тень злости сменилась тенью уныния.
— Ничего необратимого. За исключением моего несчастного случая.
— Матвей…
— Ох, заткнитесь, — оборвал Фарадея Рейми. — Пусть все идет, как идет.
— Все будет хорошо, Матвей, — сказал Фарадей. — Все получится просто прекрасно.
Даже если его и обидел тон Рейми, он не подал вида.
Скверно. Есть своя прелесть в том, чтобы оскорбить человека, хотя бы чуть-чуть. Быть способным оскорблять людей — еще один признак принадлежности к человеческому роду.
Тележка, доставляющая зонд, продолжала катиться по коридору. Она не замедлила своего движения даже во время их разговора, цинично подумал Рейми. Вот и все время, отведенное ему, чтобы подвести итог своей жизни.
А о чем, собственно, говорить?
Зонд остановился. Рейми замер в напряженном ожидании. И потом, внезапно, возникло ощущение свободного падения, от которого все внутри у него скрутило; зонд оторвался от станции. Спустя мгновение послышался рев двигателей, возникло давление на ноги. После этого все стихло, только изредка, с интервалом в несколько минут, раздавалось негромкое шипение маневровых двигателей. Фарадей оставил включенными микрофоны в Зоне Контакта, и в наступившей тишине Рейми мог слышать, как негромко переговариваются контролирующие полет инженеры.
Пожалуй, все происходит очень мирно, решил он. Именно так он всегда представлял себе смерть. Лениво мелькнула мысль: что сказал бы Фарадей, если бы Рейми и впрямь отказался от дальнейшего участия в проекте и попросил бы просто сбросить себя вниз.
Однако мирный спуск продолжался не слишком долго. Довольно скоро он почувствовал слабую вибрацию — как только капсула начала углубляться в атмосферу Юпитера. Вибрация сменилась сначала мягким сотрясением, потом более грубой тряской и в конце концов резкими подскоками.
— Фарадей! — закричал Рейми сквозь вой ветра за стенами своего летающего гроба. — Ваши парни что там, уснули?
— Что-то не так? — тут же откликнулся Фарадей.
— Вот именно, не так, — гаркнул Рейми. — Меня колотит, словно ученика начальной школы, впервые хлебнувшего алкоголя. Никто не предупреждал, что у меня вывалятся все зубы.
— Все нормально, — откликнулся Фарадей. Учитывая вой ветра, трудно было сказать с уверенностью, но в его голосе Рейми послышались новые, жесткие нотки. — Вас сейчас удерживают на одном месте.
— Удерживают? Для чего?
— Для кого, — произнес новый голос, в котором слышался немецкий акцент. — Джанска, которые должны были встретить вас, еще не прибыли.
— Ужасно, — проворчал Рейми. — И что теперь делать?
— Просто ждать, — ответил Фарадей. — Может, они перепутали место. Мы ищем их.
— Да, но… — Рейми замолчал, нахмурившись. Внутри черепа возникло странное давление. — Фарадей? Фарадей!
— Да, мистер Рейми, я здесь.
— Что-то происходит, — напряженно сказал Рейми.