Генерал Першинг устроил роскошный прием. – И ей тотчас вспомнились цветы в зимнем саду и капитан, с которым она там познакомилась. Однако бабушке она ничего говорить не стала.
– Ах, вот уже до чего дошло! Развлекаем солдатню!
Что‑то дальше будет?! Вот почему барышни из хороших семей не должны служить в балете! Это неприлично! И больше я терпеть это не намерена! Я требую, чтобы ты немедленно ушла из театра!
– Бабушка, вы же знаете, что я… что это невозможно!..
– Очень даже возможно, если я тебе велю!
– Бабушка… Пожалуйста, не надо об этом… – Зое совершенно не хотелось сейчас затевать спор с Евгенией Петровной: она еще не отошла от воспоминаний об этом чудесном вечере и этом седом капитане – он был таким милым. И все же она сочла за благо не рассказывать о нем бабушке. К чему? Все равно она с ним никогда больше не увидится, а Евгении Петровне – лишний повод для тревоги. – Ну, простите меня, я больше не буду.
Вот это верно: больше ей в таких местах бывать не придется – вряд ли генерал Першинг намерен устраивать прием для дягилевской труппы после каждого спектакля.
– Куда ты направляешься, позволь спросить? – осведомилась графиня.
– На репетицию.
– Я больше не могу слышать этого слова! – Стараясь успокоиться, графиня поднялась из‑за стола и прошлась по комнате. – Репетиция, репетиция! Довольно!
Она собиралась продать еще одно колье – на этот раз изумрудное. Может быть, Зоя все же выбросит эту дурь из головы?! Какая она балерина?! Девчонка еще!
– Когда тебя ждать?
– К четырем. Репетиция начнется в девять, а спектакля сегодня нет.
– Зоя, я прошу тебя, подумай серьезно о том, что я тебе сказала: оставь театр! – сказала Евгения Петровна, отлично понимая, что говорит впустую: Зое так нравится балет, да и деньги, которые ей платят в театре, далеко не лишние. Сама мысль об этом была ей невыносима, но Евгения Петровна должна была признать, что и ее новое платье, и теплая шаль были куплены на Зоино жалованье. Из него же они платили за квартиру и покупали еду, не позволяя себе, впрочем, никаких излишеств. Кое‑что по‑прежнему привозил им князь Владимир в надежде хоть мельком увидеть Зою.
– Вот я вернусь, и мы пойдем гулять.
– С чего ты решила, что я собираюсь идти с тобою гулять? – ворчливо осведомилась графиня.
Зоя рассмеялась:
– С того, что вы меня очень любите, а я – вас!
Она чмокнула ее в щеку, и словно гимназистка, опаздывающая на урок, выбежала из комнаты.
Графиня вздохнула и принялась убирать со стола.
Ах, как трудно стало с Зоей!.. Как сильно все переменилось! И сильней всего – сама Зоя… Она уже не ребенок, за нею теперь не уследишь…
Репетиция проходила в «Гранд опера». Зоя занималась у станка, потом танцевала на сцене и через несколько часов почувствовала, что сильно устала: давала себя знать бессонная ночь. Наконец около четырех она со вздохом облегчения вышла на улицу, залитую июньским солнцем.
– У вас утомленный вид, мадемуазель Юсупова, – раздался вдруг чей‑то голос.
Вздрогнув от неожиданности, Зоя подняла голову и увидела капитана Клейтона Эндрюса, стоявшего возле штабного автомобиля.
– Ох, как вы меня напугали… Здравствуйте, капитан.
– Был бы рад сказать то же самое, но… Я здесь томлюсь уже часа два. – Он рассмеялся.
– Вы меня ждете? – изумилась Зоя.
– Вас. Вчера мне не удалось попрощаться с вами.
– Вы были чем‑то заняты, когда я уходила.
– Должно быть, вас посадили в первый автобус, и я, вернувшись, вас уже не застал.