Обращение Ремизова и писателей его школы к сказу расширило эпические возможности и национальную характерность их повестей: диалектная или бытовавшая в профессиональной сфере лексика, синтаксические конструкции, свойственные живой речи носителей того либо иного говора или представителей какой-либо профессии, а также особенности произношения, присущие героям из народа, знакомят читателя с чуждыми его социальному опыту и потому скрытыми от него сторонами действительности. "Хороший метрдотель только времени выжидает, и как свой курс пошел и капитал уловил, выходит обязательно в рестораторы", – подобных жизненных подробностей в повести Шмелева много.
В сказе изменилась сама функция речи повествователя: она стала объектом эпического изображения. С помощью сказа, метафор, сравнений и метонимий рождался самобытный сказово-орнаментальный стиль в прозе Ремизова и близких ему писателей, создавалось языковое богатство их произведений.
В "Крестовых сестрах" и "Пятой язве" преобладает устный сказ, осуществляемый повествователем-сказителем, но есть и элементы письменной речи, носитель которой – книжный повествователь.
Комический сказ Шмелева, Ремизова и Замятина. В "Человеке из ресторана" сказ ведется от лица конкретного героя-рассказчика и является однонаправленным: при таком сказе точки зрения автора и рассказчика близки друг другу. Повествование от лица героя из народа, которому автор явно симпатизирует, отмечено особой задушевностью и доверительностью.
Более сложная повествовательная структура в "Пятой язве" и "Уездном": здесь отсутствует явный рассказчик и использован двунаправленный сказ, при котором автор и повествователь не могут слиться. При этом автор у Замятина, по признанию самого писателя, сделанному им в статье "О языке", уподобляется театральному актеру, который играет определенную роль "в том гриме, который нужен для воспроизведения духа изображаемой среды". Подобным "гримом" являются диалектизмы и просторечия, на которых основана речь замятинского повествователя-сказителя. Не случайно, как вспоминал Ремизов, Замятин, ""лебедянский молодец с пробором", читал свои рассказы под "простака"". В повестях Ремизова и Замятина авторская система ценностей выражается по принципу "от противного", через ироническое отрицание аксиологии повествователя-сказителя и большей части персонажей этих произведений.
А.К. Воронский справедливо писал: замятинский сказ "только по внешности прямодушен у автора; на самом деле тут все – "с подсидцем", со скрытой насмешкой <…>". В "Уездном", как и в "Серебряном голубе", идеологической позиции повествователя-сказителя противопоставляется чуждая ей точка зрения близкого автору книжного повествователя, речь которого стилистически и синтаксически отличается от языка повествователя-сказителя: Замятин временно снимает речевую маску простака.
Язык. Свои стилистические принципы, важные для понимания его сказа, Замятин сформулировал в статьях "Современная русская литература" и "О языке". "Если вы пишете об уездной жизни – вы должны сами в этот момент жить уездной жизнью, среди уездных людей, мыслить по-уездному", – подчеркивал писатель. А чтобы добиться этого, "надо прислушиваться к народному говору: тут можно услышать такие неожиданные образы, <…> такие выразительные слова, каких городским людям, интеллигентам, воспитанным на газете и испортившим свой язык газетой, – никогда не придумать. Все эти жемчужины надо откапывать не в больших городах, а в коренной, кондовой Руси – в провинции". Такая необходимость возникла потому, что во второй половине XIX в. язык литературы усвоил лексико-фразеологические слои и синтаксис языка публицистики, журналистики, науки, а с другой стороны, изобразительные средства, выработанные в литературе, стали общим достоянием и художественная речь потеряла свою образную специфику. Русской прозе 1900-1920-х гг. нужно было найти новое решение проблемы отношения художественной речи к нормативному литературному языку, его функциональным стилям, к разговорной речи, к художественной традиции.
О необходимости "различать голыши-слова от слов-самоцветов и еще так соединять, чтобы изнутри звучало" писал и Ремизов в рецензии на опубликованную в 1921 г. пьесу А. П. Чапыгина "Волк за волком". А в статье "Стиль" (1920) он нападал на "уменьшительный сюк" (такие слова, как "опосля", "силушка", "касатик", "хлебец"), с помощью которого односторонне изображалась народная жизнь. Ремизов и Замятин настаивали на необходимости для писателя выбирать только типичные для того или иного говора и в то же время красочные слова.
Вместе с тем Замятин ратовал и за право писателя создавать новые слова. "Путь неологизмов – естественный путь развития и обогащения языка", – заявлял он. Такие представления о литературном языке были вынесены Замятиным из ремизовского кружка при "Заветах", а также возникли на основе его собственного творчества, в частности "Уездного".
Уже в повести "Крестовые сестры" есть архангельские диалектизмы "тропнуть" и "удробить" ("так затропочет ногами, как петух крыльями"), старославянизмы (о нечистой силе: "хвосты долгие волокутся…"), непривычные словосочетания ("непочатый Плотников") и неологизмы ("волна относливая"), К. Мочульский восхищался богатством лексических средств у Ремизова: "И какое их множество – и знатные, и "подлые", и ученые, и народные, и торжественные, и "разговорные", и разные славянизмы, и архаизмы, провинциализмы и т. д.".
Языковой колорит "Уездного" тоже во многом создан благодаря многокрасочной палитре лексических диалектизмов (называвшихся в 1910-е гг. провинциализмами) и просторечных слов. Точно охарактеризовал языковые особенности "Уездного" А.К. Воронский: "Провинциализм языка облагорожен, продуман. Больше всего он служит яркости, свежести и образности…". Замятин использовал в своей ранней прозе лексику из южнорусских и восточнорусских говоров (например, курское "рындик", т. е. здоровяк, молодец), стремился пробудить лингвистическую интуицию, а также фантазию читателя и тем самым вовлечь его в своего рода сотворчество. Так и на языковом уровне реализовывался один из принципов эстетики, общий для символизма и неореализма.
Одним из лучших произведений русской прозы 1910-х гг. стало "Уездное" благодаря философско-нравственной обобщенности сюжета, представляющего собой символическую историю человеческой греховности. Эстетическая значимость "Уездного" обусловлена тем, что Замятин, опиравшийся на традиции устного народного творчества, древнерусской культуры и живую народную речь, стремился, как Ремизов и Шмелев, выработать русский национальный вариант стиля и создал новую жанровую форму перевернутой евангельской притчи, синтезированной с жанром сатирической нравоописательной повести.
Ведущий критик и фактический руководитель литературного отдела "Заветов" Р.В. Иванов-Разумник, оценив "Уездное" как выдающееся произведение наряду с повестями "Белый скит" А.П. Чапыгина и "Новая бурса" Л.М. Добронравова, писал, что, если нужны примеры того, как "реализм" может пользоваться многими техническими завоеваниями "модернизма", – то вот вам один из примеров, повесть Евг. Замятина". К.И. Чуковский, видный представитель критики
Серебряного века, назвал Замятина "новым Гоголем"; в восторге от "Уездного" был и М. Горький. Повесть Замятина так и осталась в его творчестве, по мысли Горького, высказанной им много лет спустя, непревзойденным шедевром.