Сам Садчиков, партийный работник из Ленинграда, возглавлявший Главлит до конца 1944 г., отнюдь не был исключением. Впечатления от личной беседы с ним зафиксировал в своем дневнике 9 февраля 1938 г. академик В.И. Вернадский. Садчиков, в частности, был уверен, что "Манчестер Гардиан" - "английский реакционный журнал". По данному поводу Вернадский иронически заметил в упомянутой дневниковой записи: "И в руках этих гоголевских типов - проникновение к нам свободной мысли!"
Неудивительны поэтому случаи, когда, например, один из районных цензоров г. Ворошиловска (ныне Алчевск) предлагал изъять из местного музея бюст Аристотеля, а в Московской области был отмечен "случай запрещения передачи по радио произведений Шуберта на том основании, что автор райлиту неизвестен, а он может быть троцкист".
* * *
Как ни ограничивалось поступление информации из-за рубежа, еще больше ограничений с самого начала существовало в сфере личных контактов. "Любая связь с заграницей квалифицируется также как нарушение закона, как и контакты с зарубежными представителями в СССР", - писал в августе 1927 г. глава чехословацкой миссии в Москве И. Гирса (на самом деле, очевидно, имелась в виду статья УК РСФСР 58–3, где речь шла о "сношениях в контрреволюционных целях [курсив мой - авт.] с иностранным государством или с отдельными его представителями", вступившая в действие в июне 1927 г.).
Значительное число советских граждан поддерживало отношения с родственниками, оказавшимися за границей (чаще всего речь шла о государствах, образовавшихся на окраинах бывшей Российской империи - Польше, Финляндии, странах Прибалтики).
При этом вся международная переписка (за исключением правительственной, дипломатической и частной переписки "правительственных лиц РСФСР по особому списку") подлежала обязательной перлюстрации. Занимались перлюстрацией информационный отдел ВЧК, позднее отдел политконтроля ОГПУ, секретно-политический отдел ГУГБ НКВД, 2-й спецотдел НКВД. Делались достаточно обширные выписки из писем, некоторые из них, в частности письма "с восхвалениями существующего режима в капиталистических странах", конфисковывались; к проверенным письмам прилагался специальный меморандум, включавший в себя имена и адреса отправителя и получателя, а также отдел ОГПУ - ГУГБ, куда в случае необходимости передавался меморандум. Данные о результатах перлюстрации поступали также (хотя и нерегулярно) в партийные органы.
Необходимо отметить, что отношение к перлюстрации в обществе было далеко не однозначным. В ходе обсуждения проекта новой Конституции в октябре 1936 г., например, высказывались такие предложения: "После слова: "неприкосновенность жилища граждан и тайна переписки охраняется законом" закончить словами: "если эта переписка не направлена против государства". Дополнить: "Всю переписку с заграницей проверять и тем самым повысить бдительность в охране интересов нашей Родины"… Или: "Неприкосновенность жилища граждан и тайна переписки охраняется законом" - добавить: "только внутри СССР". Письма, посылаемые за границу, должны обязательно просматриваться нашими соответствующими органами".
Время от времени (в зависимости от ситуации внутри страны) требования к перлюстрации ужесточались. Так, в 1927–1929 гг., в условиях "сплошной коллективизации", ОГПУ распорядилось за счет уменьшения читки международной корреспонденции усилить просмотр внутренней корреспонденции, в частности идущей в армию. Но уже в январе 1930 г., рассматривая вопрос об операции по ликвидации кулачества, коллегия ОГПУ предложила "на время операции усилить перлюстрацию корреспонденции, в частности обеспечить стопроцентный просмотр писем, идущих в Красную армию, а также усилить просмотр писем, идущих за границу и из-за границы [курсив мой - авт.]".
В результате цензоры ОГПУ обнаружили все возрастающее количество писем, идущих из деревни за границу, с применением техники тайнописи (писали молоком, использовали и другие органические вещества). В результате была усилена работа спецлабораторий и одновременно - "контрразведывательные мероприятия" по поиску и "разработке" авторов писем. Одновременно было усилено внимание к деятельности радиолюбителей, которые также время от времени передавали короткие сообщения о репрессиях, о продовольственных трудностях и пр. своим зарубежным коллегам. Любопытно, что и радиолюбители, и их радиостанции отнюдь не были запрещены. Они были отнесены к категории государственного резерва для связи на случай войны. Однако среди них была создана сеть осведомителей, установлено постоянное наблюдение и налажен строгий учет.
Тем не менее в ряде западных стран стали появляться в прессе разоблачительные материалы, основанные на свидетельствах из СССР, что вызывало опять-таки соответствующую реакцию ОГПУ по усилению контроля.
Неудивительно, что связи с заграницей, даже родственные, зачастую воспринимались как "пятно" в анкете. Так, в апреле 1928 г. в материалах полпредства ОГПУ по Сибирскому краю, посвященных специалистам Кузбасстреста, особо подчеркивалось: "…ранее работал в Германии, где и учился… Выписывает немецкую литературу… С проживающими в Германии и Англии родственниками ведет переписку".
Получение помощи от родственников из-за рубежа уже являлось преступлением. Только в Ленинграде и Ленинградской области за связь с белой эмиграцией в 1935 г. было репрессировано около 2000 человек, в основном так называемых "бывших", при этом свыше 700 были обвинены как "контрреволюционеры, существующие на средства иностранных фирм и зарубежных родственников".
Не спасали даже относительно высокие посты: в 1937 г. был исключен из партии и снят с должности председатель одного из райисполкомов Омской области Безденежных за то, что "имел жену польку, мать жены по 1937 г. включительно вела переписку с Польшей, о чем Безденежных знал, но мер к прекращению этой переписки не принял". И подобных примеров можно привести огромное количество.
Профессиональные связи и связи "по интересам" также вызывали пристальное внимание "компетентных органов". В 1932 г. было закрыт основанный в 1908 г. Союз эсперантистов. Даже международные контакты филателистов вызывали подозрения; так, в 1931 г. был арестован известный филателист, у которого изъяли 79 листов филателистической переписки. Этого оказалось достаточно для обвинения и осуждения на 10 лет "за участие в антисоветской организации". В 1934 г. подозрения местных чекистов вызвала переписка заведующего Ливенской электростанцией со своими коллегами из Франции: "связан письменной связью с заграницей - Франция, Париж, что не исключает возможности шпионажа". В результате заведующий был уволен с должности начальника электростанции и стал простым электриком, а позднее был репрессирован и погиб.
Иногда подобные обвинения принимали анекдотические формы. Так, в ходе обсуждения закрытого письма ЦК ВКП(б) по поводу убийства С.М. Кирова в феврале 1935 г. на одном из пермских заводов был поставлен вопрос о необходимости увольнения "двурушника и контрреволюционера" инженера Радина. Выступавший привел следующий аргумент: "Сегодня я получил ответ из библиотеки, поинтересовался - какие иностранные журналы выписываются. Мне говорят, что Радин просил выписать журнал "Философик". Скажите пожалуйста, зачем ему понадобилось импортировать философию из-за границы, да тем более из фашистской Германии".
Впрочем, несмотря ни на что, до конца 30-х годов подобные связи были не столь уж редким явлением. В документах НКВД время от времени фиксировалось недовольство, вызванное пристальным вниманием ко всем, имеющим связи с заграницей. В декабре 1937 г. в ходе выборов в Верховный Совет СССР выяснилось, что в одном из московских институтов "из 11ч. агитаторов не оказалось ни одного человека, у которого не было бы хвостов", а именно: "Мать и сестра в Латвии, с которыми она поддерживает связь… Имеет родственников в Латвии, имеет с ними связь… Мать живет в Польше, с которой он держит связь… два брата за границей, поддерживает с ними связь" и т. д.
Поданным Наркомата связи, к лету 1941 г. ежедневно из СССР за границу отправлялось в среднем 1,5 тыс. телеграмм и 33 тыс. писем, поступало соответственно 1 тыс. телеграмм и 31 тыс. писем; очевидно, впрочем, что в это число входила и разного рода деловая переписка между учреждениями.
Порой информация, все же поступавшая таким путем из-за границы, приходила в прямое противоречие с официальной пропагандой; так, одна из жительниц Вологды осенью 1937 г. заявила: "Зря вы говорите о голоде и нищете за границей, так как мне пишут оттуда и там все дешевле, чем здесь, и денег присылают". А некая гражданка Тихонова из Удмуртии рассказывала, что "ее брат живет в Сан-Франциско, он надавит на кнопочку, и ему все готово, имеет свою автомашину". Не случайно в годы "ежовщины" подобные контакты послужили основой для многих уголовных дел с трагическим исходом.