Но как велико ни было воодушевление, столь же велика была и неясность нашего дальнейшего пути. Еврейство пыталось использовать эту неясность. С помощью нашептываний и нажима в министерствах, через масонов и политиков до самого конца оно старалось, чтобы в повестку дня конгресса был включен следующий пункт: принятие еврейских студентов в студенческие союзы. Вместе с тем оно пыталось превратить чисто румынские организации в румынско-еврейские. Опасность была велика: большевизм угрожающе стучал в двери. Существовала опасность в численном отношении оказаться прижатыми к стене еврейско-коммунистическими элементами в наших собственных организациях. По меньшей мере, в Яссах и в Черновцах положение было отчаянным.
Вопреки этой опасности руководители конгресса пошли на поводу этих махинаций. Молодые студенты очень легко поддаются влиянию, особенно если у них отсутствует вера. Их, вероятно, не так сильно можно дезориентировать настоящими материальными преимуществами, которые предлагают им, но зато можно добиться этого лестью, которую им говорят и перспективами блестящей карьеры, которые перед ними изображают.
Однако молодой студент должен будет отныне знать, что он, где бы он ни был, стоит на страже своего народа. Что он, если позволяет себя подкупить, окружить лестью или дает себя уговорить, покидает этот свой пост, совершает тем самым дезертирство и измену.
Наша маленькая группа из Ясс, которая объединилась с буковинской группой и была непобедима своей решимостью, два дня вела жесткую борьбу. В конце концов, она одержала победу! Конгресс отказался от предложения студенческого руководства и принял мое предложение после поименного голосования. Я думаю, конгресс принял это решение не из внутреннего убеждения, а под впечатлением решимости и непреклонности, с которой мы провели эту борьбу.
Черновицкое студенчество, численность которого не превышала шестьдесят человек, держалось прекрасно, как и наша маленькая ясская группа, в которой насчитывалось едва ли двадцать человек. Если причислить еще двадцать человек группы Чокины, тоже из Ясс, то мы боролись там два полных дня в соотношении сил 100 к 5000!
Наша тогдашняя победа решила все. Если бы наша точка зрения не победила, то студенческие союзы потеряли бы свой румынский характер и из-за соприкосновения с евреями неизбежно встали бы на путь большевизма.
Открытие Ясского университета осенью 1920 года
В то время как во всех других высших школах царило спокойствие, мы были обречены на вечную борьбу.
В первый раз в истории Ясского университета сенат объявил о начале лекций без предшествующего им богослужения. Чтобы понять нашу боль, нужно знать, что это торжество уже полвека беспрерывно было самым прекрасным праздником университета. На этом торжественном собрании появлялись весь сенат университета, все профессора, студенты, а также новые поступившие. Архиепископ Молдовы или викарий проводил в актовом зале университета службу и благословлял начало работы для культуры румынского народа. Теперь наш университет жестом своего сената отбросил этот обычай.
Хуже того: университет христианского города Яссы, самая значительная румынская высшая школа, объявила в те тяжелые часы борьбу против Бога и требовала устранения Бога из школы, учреждений, из всей страны.
Ясские профессора приняли враждебное к религии решение сената с большим удовлетворением за исключением некоторых немногих. Они приветствовали его как прогресс, который якобы освободил румынскую науку от "варварства" и "средневековых предубеждений". Коммунистические студенты ликовали. Ясское еврейство торжествовало. Только мы, немногие, спрашивали себя, полные боли: Как долго это еще продолжится, до тех пор, пока они не разрушат наши церкви и не будут распинать священников в их облачении на алтарях?
Мы, восемь национально настроенных студентов, которые находились в Яссах, напрасно стучали в двери многих профессоров, чтобы попробовать отменить принятое решение. Наши повторные просьбы оставались без успеха. Тогда мы в последний день приняли решение силой воспротивиться открытию университета.
Мы все спали на улице Сухупан, в доме № 4, центре нашей акции, чтобы оставаться вместе. В шесть часов утра я с Владимиром Фриму первым пошел к университету, в то время как другие должны были следовать за нами. Я закрыл задний выход университета и оставил там Фриму. Затем я написал красным карандашом листок, который прикрепил к главному порталу университета. Он звучал так: "Сим довожу до сведения господ студентов, так же как и господ профессоров, что университет откроется только после обычного богослужения".
Лишь позже прибыли другие товарищи – и многие слишком поздно!
В восемь часов утра начали появляться студенты. В главном портале я в полном одиночестве сопротивлялся только до половины десятого. К тому моменту примерно триста студентов собрались перед университетом.
Когда профессор математики Мюллер пытался проникнуть силой, я крикнул ему: "Когда вы стали профессором, вы клялись на кресте. Почему теперь вы выступаете против креста? Вы клятвопреступник, так как вы клялись чем-то, во что вы не верили, и теперь вы нарушаете эту клятву!"
В этот момент студенты, более трехсот, во главе их Марин, главарь коммунистов, навалились на меня, переступили через меня, открыли дверь и потащили меня в крытую галерею, где в дикой неразберихе они целых полчаса таскали меня по коридору туда-сюда и бросались на меня с палками и кулаками. Ни защита, ни сопротивление не были возможны. Я был затиснут в середину и получал удары и тычки со всех сторон. Наконец, они отпустили меня. В то время как я стоял в углу и размышлял над своим поражением, появились и остальные шесть товарищей.
Тем не менее, победа моих противников не была долговременной, так как короткое время спустя секретарь университета повесил следующее объявление: "Сообщаем всем, что ректорат принял решение считать университет закрытым до среды, и в этот день он откроется после богослужения". Это был большой успех, наполнивший нас самой глубокой радостью.
Два дня спустя, ранним утром в среду, весь город принимал участие в богослужении открытия в переполненном актовом зале. Все поздравляли меня. Профессор А. К. Куза произнес незабываемые слова. С того времени во мне укоренилась живая уверенность, которая никогда больше не покинет меня: тот, кто борется за свой народ и за своего Бога, даже если он будет совсем один, никогда не будет побежден.
В общественности Ясс эта борьба нашла живой отклик. Наши противники осознали, что большевизм не может продвигаться вперед без серьезных конфликтов, даже в том случае, когда почти все университетские профессора, пресса, еврейство и большинство рабочего класса дрались на его стороне, в то время как на другой стороне боролась только горсть молодых людей, которые не могли противопоставить этой силе ничего, кроме их бесконечно великой веры в будущее народа. Эти молодые люди воплощали сопротивление воли, которое стояло так же крепко, как скала в земле. Наши противники боялись не нас, а нашей решимости. Другие, христианские и румынские Яссы, воодушевляли нас и доброжелательно следили за нашими действиями.
Университетский год 1920/1921
Год, начавшийся при описанных выше обстоятельствах, был беспрерывной цепью борьбы и столкновений. Мы, боевые студенты, объединились в студенческий союз "Штефан Великий", председателем которого был выбран я. Отсюда мы атаковали наших противников и добивались одной победы за другой.
В самом университете собрания стали невозможны. Большинство студентов были настроены коммунистически или хотя бы симпатизировали коммунистам. Они все же не продвинулись вперед, так как наша группа, насчитывавшая едва ли сорок человек, всегда была на месте. Мы всегда атаковали и не терпели распространения коммунистических идей и махинаций.
Всеобщая забастовка, которую коммунисты пытались организовать в связи с арестом коммунистического студента Шпиглера в Ясском университете, провалилась через два дня. Наша группа заняла столовую и мешала забастовщикам войти в столовую по принципу: "Кто не работает, тот не ест". Усилия ректора и профессоров, чтобы мы дали, все-таки, этим студентам возможность поесть, остались безуспешными.
Наша группа вступила в борьбу также с еврейско-коммунистической прессой. Конечно, мы сами не владели прессой, чтобы вести эту борьбу на пути печатного слова. После нескольких наглых статей о короле, армии и церкви наше терпение лопнуло. Мы проникли в помещения редакций и типографии газет "Lumea" и "Opinia" и сломали печатные машины, выплевывающие яд и мерзость.
Разумеется, мы вызывали беспорядки. Но эти беспорядки должны были предотвратить другие, гораздо более опасные и никогда больше не исправимые беспорядки, которые подготавливались наемниками коммунистической революции в этой стране.
Все это должно было сделать меня предметом их мести. Еврейская пресса набросилась на нас. Острый ответ на это был необходим.
Однажды мы встретили на улице редакторов "Opinia". После того, как я потребовал от них удовлетворения за их оскорбления, мы вступили в жестокий спор и, наконец, в рукопашный бой. Моих противников хорошенько поколотили до синяков.
На следующий день все газеты Ясс накинулись на меня: "Opinia", "Lumea" и "Miscarea".
Навсегда исключен из Ясского университета
Эта история стала широко известна. Сенат университета вмешался и, не выслушав меня, исключил навсегда из Ясского университета. Наконец, университет и город Яссы должны были избавиться от надоедливого нарушителя спокойствия, который уже два года мешал еврейско-коммунистическому "миру" и возражал против всех революционных попыток, которые хотели устранить короля, испепелить церкви, расстрелять офицеров и убить сотни тысяч румын.