Бедная справедливость в этой стране! Мне дают право голоса. Меня зовут на голосование. Если я не появляюсь, меня наказывают большим денежным штрафом. Но если я появляюсь, то на меня нападают с дубинками. Румынские политики, все равно будь они либералы, "авересканцы" или Национально-крестьянская партия, – это ничто иное как банда тиранов. Под прикрытием справедливости, свободы, прав человека они бесстыдно топчут ногами всю страну и все ее законы, свободы и права. Какой путь на будущее остается для нас открытым?
В день выборов наших люди задерживали, жестоко избивали и мешали им войти на избирательные участки. Целые деревни были заблокированы и не могли прийти на выборы. Результат был ясен: я проиграл. Хотя я побил все партии в городе, все же, я провалился. Ничего не поделаешь, утешал я себя, если бы я прошел, мне тогда пришлось бы оставить учебу.
Через два дня я узнал окончательный результат всей страны и порадовался от всего сердца. Наша "Лига" получила 120 000 голосов и прошла в парламент с десятью депутатами: профессор Куза, профессор Гаванескул, профессор Шумуляну, мой отец, Паул Илиеску и пять других. Все они были избраны в Молдове и в Буковине.
Это была действительно группа замечательных мужчин, которые делали честь нашему движению. Тысячи и тысячи смотрели на них полные надежды и с безграничной любовью. Сто двадцать тысяч полученных нами голосов были как бы отбором самых лучших и самых чистых сил нашего народа. Эти избиратели не дали ничем сбить себя с толку. Вопреки угрозам, вопреки обещаниям и всем возможным преградам они неуклонно прошли к избирательной урне. Кроме них еще было очень много тех, кто не смог пробиться до избирательного участка. Еще как минимум 120 000 голосов у нас украли, так как избирателей не допустили до участков, или даже украли из урн избирательные бюллетени, поданные за нас.
Довольный достигнутым результатом я снова возвращался во Францию. В поездке я беспрерывно размышлял. Я спрашивал себя: Как мы сможем когда-нибудь добиться полной победы, если правительства инсценируют выборы таким способом и используют коррупцию, воровство и всю силу государства против воли народа?
В Альпах
Возвратившись во Францию, я уже не успел попасть на июньские экзамены. Появилась еще одна трудность: Моца должен был ехать домой, так как ему предстояло отслужить один год в армии. Как мне теперь в одиночку прожить во Франции? Денег от продажи вышивок едва хватало на одного человека, не говоря уже о нас двоих. Я пытался найти в городе работу, все равно какую. Это было невозможно. Тогда я сказал себе: "Вероятно, ты легче найдешь что-то в какой-нибудь деревне в окрестностях города".
Мы с Моцей принялись искать работу. Мы спрашивали всюду. Вечером мы безрезультатно возвращались домой. Однажды мы поехали на трамвае. В Урьяж-ле-Бен, который лежит на расстоянии примерно десяти километров от Гренобля, мы вышли. По лесным тропинкам мы поднялись в горы. Через полчаса мы добрались до Сен-Мартена, большого села с прекрасной, мощеной деревенской улицей, с чистыми домами, построенными из камня, с несколькими магазинами и высокой, красивой церковью. Мы пошли дальше. Еще через час мы, разгоряченные от сильной жары, вошли в маленькое село Пине д'Урьяж. Это место лежало на высоте примерно 800-900 метров. Отсюда был неописуемо прекрасный вид на Альпы с их заснеженными вершинами. Регион вечного льда казался только на расстоянии нескольких километров. Слева чудесная долина, ведущая к Шато-де-Визиль, справа другая – на Гренобль. Вдоль долины бежало асфальтированное шоссе, которое блистало как озаренная солнцем река.
Все люди работали на поле. Мы удивлялись, что так высоко в горах и так близко от зоны вечных снегов росла пшеница, достигая человеческого роста. Помимо пшеницы тут рос ячмень, овес и всевозможные овощи. Мы и здесь ломали себе голову, как нам завязать разговор с людьми и сказать им, что ищем работу. Мы приветствовали их и проходили мимо, так как не осмеливались обратиться к ним. Дальше наверху стояли еще несколько отдельных домов. Но также и здесь мы запинались.
Наконец, мы стоим перед последним домом. Здесь заканчивается деревня. Отсюда вверх до покрытого снегом массива Бельдона вообще больше нет никакого человеческого жилья, кроме нескольких приютов для альпинистов. Возле этого последнего дома пожилой мужчина косит траву. Мы должны поговорить с ним, теперь у нас просто не остается выбора. Мы здороваемся с ним и начинаем беседу. Он видит, что мы иностранцы, и спрашивает, откуда мы приехали. Мы говорим ему, что мы румыны. Говорим, что нам здесь очень понравилось, что мы хотели бы снять в этой великолепной местности комнату на несколько месяцев.
Старик словоохотлив. Он, кажется, считает, что может узнать от нас новости. Он просит нас присесть за стол, стоящий перед домиком под открытым небом. Между тем он приносит бутылку крепкого, темного вина и три бокала и наливает. Он пьет за наше здоровье, и мы опустошаем стаканы. Тогда он начинает выспрашивать нас с любопытством и с большим интересом внимательно слушает наши ответы: "Вы румыны?" "Да, мы из Румынии". "Эта Румыния далеко отсюда?" "Ну, где-то три тысячи километров, пожалуй". "Даже так? А у вас там тоже есть крестьяне, так же как здесь у нас?"
"Даже очень много, дядюшка Трюк", так звали старика.
"И там заготавливают сено? Там есть быки, коровы, лошади?"
Одним словом: мы даем ему на все точный ответ, и скоро мы уже хорошие друзья. Но о том, что нас беспокоит, мы не говорим ему ни слова, так как старик увидел, что мы – "образованные господа", и если он теперь узнает, что мы хотим найти у него работу, он будет очень разочарован. Мы только спрашиваем его о том, не может ли он нам помочь найти комнату. Он дает нам адрес и снова и снова повторяет нам: "Только не забудьте сказать, что вас прислал дядюшка Трюк". Мы прощаемся и благодарим его. При этом мы обещаем, что вернемся и поможем ему с сенокосом.
Мы прошли мимо нескольких домов вниз в долину и нашли дом, который нам посоветовали, с табличкой "Шенева Поль, пенсионер".
Мы вошли. Нас встретил хорошо одетый старик примерно семидесяти лет. Он как раз и был тем, кого мы искали. Поль Шенева раньше был фельдфебелем. Теперь он стал, как говорится, пенсионером. Он очень гордился тем, что был единственным пенсионером во всей деревне. Он владел двумя стоящими по соседству домами, в которых он жил совсем один, так как у него никого больше не было. Все его родные умерли. Так что он сдал нам целый маленький дом. На первом этаже он состоял из комнаты и чулана, а на втором этаже была еще одна комната. В нижней комнате находилась плита. В верхней комнате стояла очень простая кровать с простым одеялом. Весь дом производил впечатление пустого. Видно было, что в этих комнатах давно уже никто не жил. Мы договорились жить тут до Рождества, то есть, шесть месяцев, за 400 франков. В Гренобле я за один месяц платил 150 франков. Я сразу заплатил за три месяца вперед.
Через несколько дней мы собирались приехать с нашими пожитками, занять наш новый дом и поселиться тут по-домашнему. С радостью мы возвращались в Гренобль. Я думал втайне: "Здесь ты сможешь прекрасно работать над своей докторской диссертацией. Свидетельства о лекциях у тебя есть. Тебе нужно будет лишь спускаться с этих гор, чтобы сдавать экзамены".
Через несколько дней мы с нашим багажом снова карабкались наверх по той же дороге: Моца, моя жена и я. Мы тащили наши вещи на спине. Мы заняли наш новый дом и устроились настолько хорошо, как могли. Затем Моца попрощался с нами и уехал на родину. Мы остались с несколькими франками. Положение было не из приятных. На следующий день я задумчиво пошел к дядюшке Трюку. Я до вечера помогал ему косить и складывать сено. К полудню он пригласил меня к столу, и я поел с ним. Вечером я снова сидел за его столом. Если бы я смог еще взять что-то моей жене, все было бы прекрасно. Но я вернулся домой с пустыми руками. Следующим утром я снова пошел работать. У старика работал еще второй мужчина. Он был маленького роста, рыжим, и выглядел запущенным. Его глаза вечно бегали туда-сюда. Я не мог найти в них искру человеческой доброты. Он, похоже, был злобным, замкнутым человеком и звали его Корбела.
В полдень жена дядюшки Трюка пригласила нас всех троих к столу. Здесь крестьяне к полудню не едят кукурузную кашу (мамалыгу) с луком как у нас. Их обычная трапеза состоит из овощной закуски, тогда следует жаркое, и как десерт – сыр. К этому всегда был стакан вина. Я подошел, поблагодарил, но сказал, что сегодня я не хочу есть. Они думали, что я только стесняюсь, и стали настаивать. Тогда я сказал: "Сегодня пятница, потому я пощусь и ничего не ем до вечера". Это была моя старая привычка, которой я регулярно придерживался уже три года, с моего первого заключения в Вэкэрешти, и до сих пор.
Когда Корбела услышал это, он грубо спросил меня: "И почему же вы, все-таки, поститесь?"
"Потому что я верю в Бога".
"Но откуда вы вообще знаете, есть ли Бог?" – продолжал Корбела язвительным тоном, "разве вы лично видели Христа?"
"Я не видел его, но я верю не вам, кто отрицает существование Бога, но я верю длинному ряду свидетелей и мучеников, которые, когда их прибивали гвоздями к кресту, провозглашали: вы можете нас убить, но мы видели Бога!"
Тогда Корбела яростно воскликнул: "Ах, эти попы! Эти лицемеры и чернокнижники! Я бы давил их ногой и растирал по земле, как давят ядовитого жука!"
Когда я увидел, как он выплевывал яд и желчь, я прекратил беседу.
Вечером я пошел домой. На этот раз я принес корзинку с картошкой и хороший кусок сала, который дал мне с собой старик.