Рабочий день в "Саду радуги" завершился. Я попрощалась с коллегами и ждала сторожа, когда раздался звонок в дверь. На пороге стояли папа с сыном. Небольшого роста худощавый мужчина, пропустив сына вперед, начал с извинений за беспокойство в нерабочее время. Продолжая стоять у двери, все извиняясь, он сбивчиво и долго объяснял, что ему необходимо узнать о возможности посещать "Сад радуги", так как сыну уже 5 лет.
Сын – точная копия отца в миниатюре, остановившись на границе прихожей и зала, украдкой заглядывал внутрь игровой комнаты.
Объясняя отцу, что сюда допускаются дети до 4 лет, я увидела, как он мгновенно потускнел и как-то сжался. А мальчик? Мальчика влекло в игровую, он нерешительно переступал с ноги на ногу, периодически поглядывая на меня с надеждой. Отец начал торопливо уговаривать сына уйти, сын не возражал, но молча топтался на месте. Как ему хотелось остаться! Стоя между ними, я ощущала, что отцу трудно лишать сына (а, может быть, и себя) надежды и что меня кое-что беспокоит в этой паре. Интуиция мне подсказывала, что есть что-то невысказанное, а может, скрываемое в многословии сбивчивых, бесконечных извинений. Возникла пауза, в которой и прошла сцена прощания. Приняв решение разобраться, в чем дело и что меня смущает, я предлагаю мальчику:
– Ты уже большой, тебе уже 5 лет, сюда ходить ты не можешь, но сегодня ты будешь нашим гостем.
Я, записав имя мальчика на доске имен, пригласила их в зал. Быстро осмотревшись, мальчик перешел в велосипедную и вскоре уже катался на небольшом трехколесном велосипеде. Мы с отцом сели в углу велосипедной, наблюдая за мальчиком, который кружил неподалеку, то отдаляясь, то приближаясь к отцу. Было заметно смущение отца, он сидел неловко, на краешке стула, почти сгорбившись.
– Если есть какие-то сложности, мы можем поговорить, – предложила я.
– Нет, – прервал он поспешно. – Унас нет проблем. Он немного покатается, и мы уйдем, – добавил он вновь извиняющимся тоном.
– Ваш мальчик очень похож на вас, вам, наверное, часто говорят об этом, – произнесла я, чтобы как-то разрядить напряжение.
– Да не только внешне, к сожалению.
– К сожалению? – переспросила я.
Мужчина стал рассказывать о своей семье, о своей старшей дочери-командирше, похожей на мать, о том, что сын, к сожалению, очень мягкий, нерешительный, не может постоять за себя. Я осторожно уточняла детали. Вдруг мужчина, прервав нить беседы, выпалил:
– Проблемы есть, конечно. Он (показал глазами на сына) до сих пор делает по ночам под себя.
– Вам нечего стесняться из-за его ночных пипи (было видно, как мужчина обескуражен, стыдится за сына). У вас прекрасный сын. Если хотите, попробуем разобраться, в чем дело, и если это серьезно, можно будет найти специалиста (по правилам "Зеленого дома", никто из сотрудников не имеет права набирать пациентов из числа наших посетителей; в случае необходимости мы предлагаем родителям список детских психотерапевтов), который ему поможет решить эту маленькую проблему.
Отец согласился со мной, и наша беседа пошла в направлении поиска причин происходящего в деталях быта семьи и истории их жизни. Все разрешилось неожиданно быстро. На мой вопрос о характере и устойчивости энуреза отец вначале сказал с уверенностью, что сын от рождения "не просыхал", то есть еженочно по нескольку раз мочился во сне. Сначала его будили, сажали на горшок, затем, когда невропатолог сказал, что это вредно, перестали. Раньше мальчик мочился и днем. Но теперь днем он сам следит за собой.
Я уточнила:
– Вы хотите сказать, что всегда и везде, например, если даже он спит не дома, он мочится?
Подумав, отец вдруг вспомнил, и радость осветила его лицо.
– Было, было такое. В прошлом году я остался без работы и решил зимой поехать с детьми покататься на лыжах и санках. Жена работала и не могла поехать с нами. Да, да, точно. 10 дней мы провели втроем – и ни разу он не описался. Как это я забыл?
После паузы он спрашивает:
– Может, из-за свежего воздуха, физических нагрузок? Я не спешу его разочаровывать и начинаю уточнять повседневные детали ритуала приготовления ко сну. Он перечисляет: "Ужин, мытье... или я, или жена", – и вдруг я слышу: "Пеленки". Я остолбенела.
– Что? Я не ослышалась? – и медленно без эмоций в голосе спокойно повторяю, – пеленаете.
Об без смущения уточняет:
– Ну, пеленки, тряпки между ног, чтобы не замочить постель.
Возникла пауза, у отца недоумение, он не понимает моего теперь не скрываемого удовольствия.
– А прошлой зимой, во время этого путешествия, вы его тоже на ночь пеленали?
Теперь остолбенел отец.
– То есть вы хотите сказать... Да, я вспомнил, как переживал, что забыл взять эти проклятые тряпки, а потом они не понадобились. Наверное, поэтому начисто забыл.
Пауза. Отец вновь уточняет догадку: "Значит, если его не пеленать..." – и замолкает, словно приглашает меня к подтверждению своей догадки. Он получает его в шутливом вопросе:
– Возможно, ваш сын не хочет вас разочаровывать и неукоснительно выполняет ваш заказ?..
Прервав разговор с отцом, я обращаюсь к мальчику, который кружит перед отцом на велосипеде.
– Ты все слышал. Тебе ведь скоро 5 лет. Если тебе неприятно, ты можешь сказать отцу, чтобы тебя не пеленали, что ты уже большой.
Мальчик, бросив осторожный взгляд на отца, отъехал в дальний угол велосипедной.
Далее разговор касался взаимоотношений с женой и 12-летней дочерью. Мужчина говорил о своих разочарованиях и тревоге за будущее – свое и сына, – обнаживших причины его идентификации с сыном, столь тесном слиянии в надежде на защиту от авторитаризма женщин.
Отец, прозревший в этой недолгой беседе, быстро переработал осознанное. Он уверенно заявил:
– Спасибо, я все понял. Пошли, сынок, ты накатался? Мальчик деловито сошел с велосипеда. Больше они не приходили. Нужна ли в подобном случае психотерапия?..
Второй случай потребовал для своего разрешения 7 месяцев аналитически ориентированной психотерапии. В 1994 году 14-летнюю Еву привела бабушка после безрезультатных многократных попыток излечения.
– До 5 лет мы не беспокоились. Потом, сами понимаете, детский сад – проблемы. Днем мы ее контролировали. Но во сне иногда и днем бывали оказии, а уж ночью, сколько ни сажай на горшок, все равно умудрялась описать постель. Врачи успокаивали, что пройдет.
К 7 годам стало немного лучше. Днем все нормально, ночами не так часто. Когда пошла в школу, ночной энурез участился. Мать провела детальную диагностику, анализы показали – развитие в пределах нормы. Невропатолог назначил таблетки, помогло.
Но несколько лет назад (бабушка не помнила точной даты) девочка с матерью пережили шок: в темном подъезде напал неизвестный. Все обошлось благополучно: на крики матери выбежали соседи, но у Евы возобновился ночной энурез. Несмотря на таблетки, она снова начала мочиться во сне. Правда, не каждый день. Ждали, что пройдет с началом менструации. Не помогло.
Сейчас Ева живет у бабушки одна. Ее мать с отцом уехали на заработки за рубеж. Энурез не прекращался. Когда девочка на каникулах поехала к родителям, там вновь консультировались с врачом, который посоветовал психоаналитическое лечение. Таково краткое предисловие, сделанное бабушкой залпом.
Девочка, сидящая напротив меня, – симпатичный полусформировавшийся подросток – отстраненно молчала.
– А кто был инициатором прихода ко мне?
Ева продолжает молчать, лишь края губ растянулись в улыбке.
– Конечно, она, – сказала бабушка. – Сами понимаете, стесняется. Надоедала мне каждый день, но я была занята. Она так надеется, что вы сумеете ее вылечить, – продолжает бабушка.
– Я не умею делать чудеса, – говорю я, глядя Еве в глаза. Она быстро прячет взор.
– Но если ты хочешь разобраться, в чем дело, почему твое тело разладилось, можем попробовать вместе найти причину. Но прежде чем принять решение о психотерапии, я должна многое уточнить, а ты (Ева смотрит на меня вопросительно) – подумать, готова ли ты к такой совместной работе?
– Я знаю про психоанализ, – говорит Ева, – видела в кино.
Затем началась аналитическая беседа, данные которой привожу детально.
Ева – долгожданный единственный ребенок в семье, в которой с самого начала не все ладилось. Обе родительские семьи отвергли выбор своих детей. Бабушка сразу невзлюбила зятя ("гол как сокол, решил пристроиться"). В беседе она как-то обронила: "Ну что за мужик, как кумушка". Будущая свекровь не жаловала семью невестки. Последнюю считала недостойной своего сына, а в будущем игнорировала обеих – невестку и внучку ("Ни дня не смотрела за ребенком").
Молодые тем не менее поженились. Первые два года снимали комнату. На третий год жизнь молодых начала разлаживаться ("свекровь сына накручивала"). Зять вскоре остался без работы, и молодые на время переехали к родителям жены. Но временное превратилось в постоянное совместное проживание. Вначале беременность, затем рождение Евы. Бабушкина помощь была необходима уже не только в решении материальных проблем.
Беременность протекала нормально, но Ева неожиданно родилась недоношенной, слабой настолько, что два месяца ей пришлось провести в кювезе. Срочные преждевременные роды начались вследствие стресса: будущая молодая мама провожала гостей, когда неожиданно любимый кот выскочил за порог на улицу и вскоре исчез. Уговоры не помогли, любимый кот мог погибнуть, она обежала всю улицу вдоль и поперек. А когда вновь вернулась домой, ей протянули живого и невредимого котика. Она, схватив его в объятия, прижала к животу, в котором сразу "вдруг что-то оборвалось".