Обязательство пятое. Институты, обеспечивающие нормальный переговорный процесс, должны точно определять качество "правильного общего мира", на страже которого они стоят. Как я уже говорил выше, самым существенным в конструктивизме является возможность различения между хорошей и плохой конструкцией (а не абсурдный выбор между сконструированным и несконструированным). Философская традиция провела разделительную черту между моральным вопросом "жизненного блага" и эпистемологическим вопросом "общего мира". Но стоит только практическому дискурсу выйти на первый план, и мы сразу же увидим, что два вопроса соединились в один: какой общий мир является наилучшим и наиболее подходящим для совместного проживания? Теперь слово композиция ("собирание" общего мира) обретает смысл, который, начиная с греков, выражается словом "космос" (чему противоположно – "какосмос"). Поиск всеобщего мира даже не начнется, если нам навяжут оппозицию между "не-созданным", всегда уже существующим, одним единственным лишенным ценностей миром, с одной стороны, и "создаваемой" мешаниной противоречивых социальных или субъективных ценностей и требований, с другой. Простого "существования", очевидно, недостаточно для реальности (matters of fact), которую усваивают, присоединяют, связывают и совмещают с разного рода претензиями и интересами. Она должна стать композицией, обстоятельствами (states of affairs). Идея моего (весьма приблизительного) перечня состоит в том, что теперь мы можем сравнить программы на политической арене и посмотреть, к чему они приведут – к усилению или, напротив, ослаблению пяти перечисленных гарантийных обязательств. Я считаю, что этот список дает нам гораздо более эффективный инструмент классификации, чем система баллов, изобретенная Хакингом (Hacking 1999: 199). Поскольку у нас нет лучшего термина (я бы предложил "композиционизм", но он без родословной), давайте оставим слово "конструктивизм" для партий, которые выполняют обязательства и назовем "натуралистами" или "деконструктивистами" тех, кто не в состоянии платить по счетам. "Натуралисты" настаивают только на первой гарантии и не заботятся об остальных. "Партия деконструкции" старается сохранить второй и пятый пункт, но пренебрегает прочими. Я готов полностью отказаться от слова "конструктивизм", при условии, что найдется другое, способное определить тот конституционный порядок, о котором я говорил с помощью конструктивистской метафоры. Любой термин хорош, если он позволяет охарактеризовать то, что a) не всегда нас окружало; b) скромного происхождения; c) составлено из разнородных частей; d) не является полностью подконтрольным изготовителю; e) могло не возникнуть; f) преподносит сюрпризы, а также налагает обязательства; g) нуждается в защите и поддержке, чтобы существовать. Я признаю, слишком много определений для одного маленького слова, да еще такого, которое оканчивается убийственным суффиксом "изм".
Если бы только конструктивизм и деконструкция могли разойтись
Почему мое решение, скорее всего, окажется неудачным? Отнюдь не потому, что слово "конструктивизм" – это красная тряпка для участников "научных войн" (я все еще надеюсь, что их можно успокоить). Это слово связано с деконструкцией, вот что представляет гораздо большую опасность. Приставка "де" как будто должна указать на противоположное направление, но этого явно недостаточно для критического духа, который тут же поднимает ироничную голову и, ликуя, говорит: "Если X - это конструкция, то мы легко можем "деконструировать" ее в пыль". Отношение "конструкции" к "деконструкции" выглядит столь же необходимым, как экологическое отношение добычи к хищнику. Произнесите слово "конструкция", и вместо того, чтобы подумать, какие имеются средства и ресурсы для сохранения или реставрации постройки, Злой Волчище сразу зачавкает деконструктивистской пастью в страстном предвкушении. Дело в том, что сторонники критицизма разделяют со своими жестокими врагами, фундаменталистами, как минимум одну общую предпосылку: они тоже полагают, что если нечто создано, это само по себе является доказательством такой его неполноценности, что его следует деконструировать до тех пор, пока не будет достигнут угодный им идеал, – а именно то, к чему вообще не приложены человеческие руки.
Деконструктивизм выбирает извилистый путь, чтобы обогнуть те вершины, которые конструктивизм или композиционизм, стремятся покорить – пусть и ценой "петляния" по склонам. Не странно ли, что такие разные по своим целям способы движения путают друг с другом? Правда, с большого расстояния они выглядят одинаково, поскольку сильно отклоняются от прямого пути, о котором грезят фундаменталисты. Они оба настаивают на неизбежных посреднических искажениях, т. е. на тех властных арбитрах, которые закрывают прямой доступ к объективности, истине, морали, священному или прекрасному. Но этим сходство исчерпывается. Деконструкция зигзагами сползает вниз, чтобы избежать опасности Присутствия. Композиционизм, петляя, идет в гору, стараясь ухватить столько Присутствия, сколько возможно. Деконструкция ведет себя так, как будто для слов не существует страшнее опасности, чем нести слишком много значений. Композиционизм, напротив, пытается выжать как можно больше реальности из хранящих ее ломких и хрупких посредников. Путь деконструкции извилист, потому что она все время отсрочивает произнесение слов, композиционизм хочет быть честным и петляет, чтобы обойти только самые неприступные кручи на пути вверх. Один убегает от Божественного лика, и желал бы его стереть, другой знает, что лика "самого по себе" не существует, а потому стирать нечего: лик должен быть написан и переписан во многих неподражательных воспроизведениях и представлениях (см. работу Кернера (Koerner 2002)).