* * *
Дорогой Лёва!
Я отыскала стихотворение Пастернака, которое мы никак не могли найти в тот последний день в Риге.
Мы ехали в автобусе на Онегу. Ночью я очень замёрзла, шёл дождь, а на рассвете стало ещё холоднее, но тучи разошлись, и небо было ослепительное. В районе Медвежьегорска, когда Гриша устал щипать меня за руку и заснул, положив голову мне на колени, я открыла книгу в случайном месте и нашла. Стихотворение называется "Август".
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафранового
От занавеси до дивана.Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома посёлка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.
* * *
Дорогой Лёва!
Девятилетний Никита (здоровый) сказал сегодня о семилетнем Антоне (аутисте):
– Ну так приятно теперь смотреть на него! Знаешь, когда ребёнку радостно, то и тебе радостно!
Никита любит рассказывать про Антона:
– В первый день похода Антон ничего не ел: ни супа, ни каши. И не говорил ничего. На второй день – тоже. Весь третий день проспал в палатке. А на четвёртый проснулся рано-рано и три раза повторил: я хочу кушать, я хочу кушать, я хочу ку шать. Маша ему говорит: Антон, сейчас ещё рано, кушать будем позже. А он: кушать позже, кушать позже. И заснул. И с тех пор всё ест: и суп, и кашу. И всё говорит.
Мы с Никитой решили, что Антоново вечное пение "э-э-э… тататата…" – это Великая Песнь Мира.
– Когда он перестанет петь Великую Песнь Мира, мир кончится.
– О великий наш брат, – говорил Никита, – спой нам ещё Великую Песнь!
Никита слушал Настины длинные речи, в которых я понимала только "Дамбо" , "папа" и "поедем".
– Это она рассказывает, как они с папой поехали на по езде и вошёл продавец мороженого, потом они вышли и пошли на дачу, там она смотрела мультики про Дамбо…
А дальше я не понял.
* * *
Дорогой Лёва!
Захожу, а Шурка сидит и решает примеры.
Очень оригинально: предлагает правильный ответ, потом, видимо, сомневается в собственной компетентности и начинает выдавать варианты "от балды".
Над ним стоит мама – не хотела б я ей попасть под горячую руку – и смотрит на Шуру убийственно.
Шура бросает в неё дактильным неправильным ответом – "два!" и плачет крупными слезами.
Дорогой Лёва!
Наше утро начинается с пения.
Сначала сверху слышится мелодичный скрип:
– ЭЭЭЭЭ… Э-Э-Э, ЭЭ-Э-Э!
Потом мычание. Потом оно переходит во что-то, напоминающее тувинское горловое пение. Когда со словами, когда без слов. Обычно так:
– У-У… УУ-У-У! Ы-Ы-Ы-Ы!
Это песня из трёх нот. Не вполне проснувшись, я вскакиваю и задираю голову. Антон сидит на кровати в невозмутимой позе йога и смотрит чуть левее меня глазищами цвета светлого асфальта.
– Антон! – умоляю я, – тише! Дай поспать!
На некоторое время наверху воцаряется тишина. Но стоит мне с облегчением закрыть глаза, как сверху раздаётся шепот:
– ээ-ээ-э-э… ЭЭ-Э-Э…
Звук постепенно нарастает.
Справа от меня заскрипели пружины. Второй Антон садится на кровати.
– Ксю. Ксю. Ксю. т. т. Ксю.
Ощущение такое, будто капли падают в таз с водой.
– Я хочу… Я хочу…
– Что ты хочешь?
– Кссс-а! Ксю. Ксю. Я… хочу! – говорит он, сверкая итальянскими глазами.
Мы слушаем дуэт:
– ЭЭ-э-э! ЭЭ-э-э!
– т. ксю. ксю. ксю. ксс-аа! Слева доносится:
– Я поеду домой в город Выборга!
– Аня, лежи, рано!
– Не рано. – Голос постепенно переходит в плач. – А домой к маме Кате и папе Юре!
– Аня, ещё рано!
– Мама Катя тебя ждёт! – Хнычет Аня. – Я хочу Анечкино день рождения! Хочу подарит Анечкино подарки! Где моя добрая папа Юрочка?
– Аня, посмотри: все спят!
– (эээ…ээ… ксю. ксю. ксю.)
– Не спят! А одеваться!
– Света, – трогательным тоном просит Анечка, – я хочу в Москва к дедушка Ленин.
– Аня, где твои колготки?
– А где моя дедушка Ленин?! – (нащупав под подушкой "Русский язык" 1985 года издания) – А вот она Ленин!
Хор:
– Ээ-э-э! Ээ-э! Ксю. Ксю. Ксс-са. Ксю. Я хочу домой, город Выборга!
На чердаке волонтёр Алишер пробует тростниковую флейту. Легко дует в неё:
– ууу… ууу…
– ээ-э-э! ээ-э-э!
– ксю. ксю. ксю.
– хочу город Выборга…
– ууу… ууу…
Мы всё-таки встаём (деваться окончательно некуда) и отправляемся варить кашу для оркестрантов.
Проходя мимо двери, я замечаю, что Настя успела одеться и сидит на застеленной кровати. Она провожает меня медленным взглядом черепахи Тортиллы.
– Настя! – говорит Света. – Что надо сказать?
– Доб-ро-е ут-ро!
* * *
По воскресеньям, уложив детей,
ключ повернув на четверть оборота,
мы шли среди развешенных сетей
на берег, где зелёные ворота
заканчивались. Дальше мы не шли.
Смотрели на окрестности земли.Мы заставали час, когда вода
озёрная становится отвесной,
и можно перепутать без труда
рыбачьи острова и Град Небесный.
Шуршанье днища и уключин скрип,
горит на мачте призрачный светильник,
и ожерелье из сушёных рыб
висит на перевёрнутой коптильне.Сквозь темноту просвечивали брёвна,
обкатанные озером. Внутри
спокойно спали, там дышали ровно
и ёжились в предчувствии зари.На кромке озера, на одеяле мха
послушай, как Вселенная тиха:
то рост луны,
и мерный треск цикады, и ровное дыхание стиха.
* * *
Дорогой Лёва!
Сегодня пятнадцатое сентября, а каждое пятнадцатое число у нас в Фонде собрание.
Начинается всё с того, что я прихожу (потому что это собрание моими глазами).
Код двора, дверь Фонда, звенит колокольчик, хлопает дверь.
В полупустой пока администрации накурено и сыро. Алина поедает паданцы, горкой лежащие на кофейном столике. Я заглядываю в соседнюю комнату и здороваюсь со спиной В.П., главного и единственного бухгалтера. Он не слышит.
Ладно, возвращаюсь и сажусь на продавленное сиденье. Не оглядываясь, входит И.Б. – быстрая, маленькая, с нахмуренным лбом и сигаретой в зубах.
– Здравствуйте, И.Б.
– Здрасьте, – бормочет, полуобернувшись, И.Б.
– Вова! – кричит она в соседнюю комнату, – он говорит, что можно!
– А кстати говоря, если получится то, что я задумал, – рассуждает Ж.Ж. откуда-то из коридора, – мы сможем получить двадцать – двадцать! – тысяч зеленью. Ми-ни-мум! Тот олигарх, с которым я вчера говорил, сам сказал…
– Ну-у-у, Женя. Это нам вообще не подходит! – говорит И.Б., нажимая на слово "вообще". – И почему ты вечно пьешь со всякими алкоголиками?
– Ира, ты несправедлива. Я пять ночей составлял обращение для Матвиенки. Спал пятнадцать минут. Это давний проект… Мы свободно можем рассчитывать… Десять тыщ поощрительных для каждого сотрудника. Долларов, конечно, не рублей. – Красивым жестом нищего миллионера достает пачку сигарет и закуривает.
И.Б. мечется по комнате. Хлопает дверь, входит Катя с неизменным рюкзаком и выражением лица:
– Мама, – начинает она, повернувшись к И.Б., – оставьте мне пятницу для индивидуальных. И у меня нету денег на автобус.
Через полчаса в крошечное помещение набивается пятнадцать человек, Катя вооружается блокнотом и карандашом – так начинается кровопролитное действо: надо разодрать рабочую неделю на пятнадцать частей и рассовать всех по двум маленьким комнатам.
Вокруг Кати и блокнота собирается толпа, причем каждый старается заполучить первую половину буднего дня.
– Я не могу ездить из Зеленогорска из-за двух часов!
– Я же езжу со Ржевки ради часа!
– У меня получается трехчасовой перерыв между занятиями!
– Кто ко мне поедет в десять утра в воскресенье?
– Нужно же куда-то запихнуть Данилу!
– В понедельник работает шесть человек. Распихайте их равномерно по вторнику.
– Я не могу во вторник.
– Алеся, три музыкотерапии в неделю – это слишком. Не остается времени на логопеда.
– Пожалуйста, могу вообще не работать.
– Саша Макарова! Ты можешь передвинуть свое индивидуальное на полчаса назад?
– Как вы себе представляете физкультуру в маленькой комнате?