– Всё! Окончен бал, потухли свечи! Удивляясь:
– "Е-моё", – сказал Лёня Голубков. Утешая плачущего:
– Тихо, бабка! Немцы близко! В дверях:
– Всё, иду чай пить. А то во рту – помойка.
А когда Н.Н. собирается стричь детям ногти и надевает очки, это такое трогательное зрелище, что я не берусь его описывать.
Наши дети для Н.Н. – такие же дети, как её собственная внучка, которую можно отругать, можно шлёпнуть по попе, но невозможно допустить, чтобы ей было по-настоящему плохо.
Однако самое для меня главное, что рядом с Н.Н., даже когда она орёт, никогда не бывает страшно. Рядом с ней я чувствую присутствие чего-то тёплого, древнего и надежного, как мир.
Это вроде пелёнки, в которую Н.Н. заматывает Лёшу.
Sleep, my baby, hush!
Смотрит с неба звёздный страж,
Свесил крылья до земли,
Крылья лесом поросли.Спи, мой ангел, тише!
Вот уже глядишь, и
Время зреть посевам,
Золотиться травам.Стал июль за левым,
А сентябрь – за правым.
Смотрит с неба страж,
Он ночной хранитель наш,Он крылатый воин
Из Господней свиты,
Видит нас с тобой он,
Хоть глаза закрыты.Спи мой милый, лишь
Ты на всей земле не спишь.
Охраняет страж нас.
Спи – уже не страшно.
4.
Существует предел, дальше него я пройти не могу Пространство и время, которое я делю с моими детьми, ограничены. Когда Песталоцци спрашивали, в чём секрет его удивительного влияния на детей, он отвечал, что нужно жить с подопечными одной жизнью. Я знаю, что не готова к этому Меня не будет с ними в ПНИ или в реанимации, где они закончат жизнь.
Я ухожу с работы в четыре часа и не вижу, как они спят – кто крепко, кто часто просыпаясь. Мне об этом рассказывают нянечки.
Моё время ограничено рабочей неделей, постепенно недели сложатся в волонтёрский год, а потом я уйду и придёт новый волонтёр.
Нянечка помнит, каким был ребёнок, когда поступил в детский дом из дома малютки. Она проводит его в ПНИ. Нянечка лучше, чем я, знает, как ребёнок ест и чем болел, есть ли у него родные. И не важно, по убеждению или по необходимости она делит с ребёнком большую часть его жизни.
Вопросы: свои и чужие
Слава Богу, я никогда не была обделена друзьями, знакомыми и случайными собеседниками. Круг моего общения широк и разнообразен: парикмахеры, психологи, фасовщики колбас, доктора наук, шофёры, писатели, профессиональные автостопщики, учителя, безработные хиппи, программисты, продавцы в бутиках, театральные режиссёры, поклонники Толкина, фрезеровщики и гебраисты-медиевисты, изучающие демонологию в Талмуде.
Но я заметила, что когда речь заходит о детях, с которыми я работаю, люди, независимо от уровня интеллекта, образования и сферы деятельности, задают мне примерно одни и те же вопросы.
Сразу скажу, что правильных ответов на них я не знаю. Попытки ответить рождают новые вопросы и так до бесконечности или, во всяком случае, до очень большой глубины. Как говорит девочка Анна из книжки Финна "Здравствуйте, мистер Бог, это Анна": "ответ – у меня в середине".
– Как вы можете работать, не получая никакой отдачи?
Конечно, если пытаться строить общение на нашем привычном уровне (например, произносить слова и ждать немедленной, понятной нам реакции), никакой отдачи не будет. Но это не значит, что она невозможна.
Когда вы по-русски объясняетесь с иностранцем и он вас не понимает, вы же не делаете вывод, что иностранец в принципе не умеет общаться.
Диалог возникает тогда, когда отвлекаешься от своего представления о диалоге для тебя и сосредотачиваешься на том, что есть диалог для твоего подопечного. Как говорит немецкий эр-готерапевт Марианна Майер: "Мы входим туда, где находятся дети. Дыхание – это общение. Ритм сердца – тоже общение".
Есть ты, есть я
Мир явился мне не сразу, а кусочками. Сначала я видела только то, что привычно, хорошо знакомо и окружает со всех сторон. Потом поняла, что мир внутри меня можно расширить до бесконечности. Потом заметила природу и обнаружила, что есть другие города и страны. И медленно-медленно открываю самое главное и непостижимое чудо: ты.
Мы с Аней лежим в гамаке. Он медленно раскачивается. Аня не видит и почти не может двигаться – работают только руки. Она уже взрослая и, к сожалению, двигаться лучше не станет. И сама сидеть Аня никогда не сможет. И ложку в руках держать не научится. Я могу брать её на занятия всего раз в неделю, остальное время она проводит в своей кровати. Я долго думала – какую цель поставить в работе с Аней? Чему я могу её научить за этот час? И вот постепенно мы с Аней придумали и создали урок.
Я называю его "есть ты, есть я".
Чтобы понять, что такое "ты", нужно сначала найти "я". Почувствовать себя и выделить из окружающего мира. Поэтому нужно дать Ане время осознать, где она находится.
Мы лежим в гамаке и дышим вместе. Я пытаюсь поймать ритм её дыхания и слиться с ним. Бесконечно глубокое ощущение. Всё пропадает. Остаётся только человек рядом. И уже не очень понятно – ты подстраиваешься под его ритм или он – под твой. Всё происходит само собой. Этот диалог гораздо глубже, чем речь. Речь может создавать иллюзию понимания. Дыхание – нет. На этом уровне невозможно создать иллюзию.
Что чувствует Аня? Важно ли для неё, что она не одна? Я беру Анины руки и провожу по стенкам гамака, чтобы обозначить границы нашего общего мира.
– Вот ты. Аня.
– А это я.
– Это твои руки.
– А это мои.
Аня поднимает руку и два раза легко стукает меня по голове. Я делаю то же самое. Аня смеётся и хватает мою руку Трогает пальцы. Наверное, для неё удивительно, что у меня тоже есть пальцы. Что я – тоже есть.
Если нам удастся войти в мир другого, мы увидим, что здесь иные мерки, иные масштабы, и будем вынуждены их принять. Мы увидим, как преображаются здесь сигналы из нашего мира. Как звучит наш голос. Как ощущается наше прикосновение. Мы увидим, что сидеть рядом и покачиваться – это диалог. Передавать друг другу пелёнку – диалог. И даже совсем ничего не делать – диалог. Диалог есть тогда, когда вы посылаете сигнал, получаете ответ и можете его понять. Постарайтесь почувствовать, что такое ответ для вашего подопечного. Улыбка? Протянутая рука? Чуть заметное движение глаз? Изменение ритма дыхания?
Мы сидим на диване. Егор сидит сам, не опираясь на меня, и это для него большое достижение. Я не вижу его лица – только краешек щеки. Я знаю, сейчас его лицо спокойно, бесстрастно, но через мгновение – почти невозможно поймать это изменение – краешек щеки дрогнет, на нём появится ямочка, крошечные морщинки, мелькнёт не улыбка, а тень улыбки, её предчувствие. И вдруг, будто волна пройдёт – раздастся знакомое "пфф-ффф", рука потянется ко лбу, голова завертится из стороны в сторону – он смеётся.
– Вот вы ищете к этим детям подход, пытаетесь установить контакт, вызвать на общение, а вы не думаете, что таким детям хорошо в своём мире? Может быть, не стоит их оттуда "вытаскивать"?
Нам очень часто задают этот вопрос.
На эту тему много чего написано, и я, конечно, повторюсь, но всё-таки отвечу:
Работая с аутичными детьми, я не видела ни одного ребёнка, даже среди самых "глубоких" аутистов, который не хотел бы общаться. Дело не в отказе от общения, а в неумении строить общение по нашим правилам.
Сначала мы входим в мир ребёнка, потом пытаемся перекинуть оттуда мост в наш мир.
И довольно часто это удаётся.
Но есть дети, которые никогда не смогут играть по нашим правилам, общаться в привычной для нас форме и жить в нашем мире.
– И в этом случае нет смысла с ними заниматься, да? Нужно оставить их в покое?
В этом случае мы вынуждены принять их мир и их форму диалога, если хоть сколько-нибудь в диалоге заинтересованы.
Да, есть дети, которых нельзя вывести из их замкнутого мира. Есть дети, которым может быть хорошо и комфортно только там.
Но не в одиночестве.
Пелёнка
Мы входим туда, где находятся дети.
Марианна Майер
Даню интересует только одно занятие: жевать пелёнку. Больше ни на что он не реагирует. Марианна говорит: "Он не здесь, его с нами нет. Он должен понять, что игра с другим человеком интереснее, чем игра с самим собой. То, что он сейчас делает, – это для него очень, очень важно, это его жизнь".
Когда наш собственный малыш (у меня детей пока нет, но я спрашивала знающих людей) что-то делает впервые, мы принимаем это как должное.
А здесь мы входим в мир, в котором годами не было событий, новых ощущений, новых звуков, запахов, движений, впечатлений – в мир людей, всю жизнь проводящих в одной комнате, в кровати. Кормление (там же, в кровати) – переодевание. Стены. Потолок. Пелёнка. Одеяло. Подушка.
Мы входим в этот белый, тихий, неподвижный мир. Видим, что его уже обжили. Ведь жить в совсем пустом мире невозможно. Он наполнен качаниями, шевелением пальцев перед глазами, жеванием пелёнки, громкими и тихими "а-а-а", "пффф" и "д-да-д-да".
С нашей точки зрения, всё это яйца выеденного не стоит. Вредные привычки, от которых ребёнка необходимо избавить.
А ведь "то, что он сейчас делает, для него очень, очень важно, это его жизнь". Тем более важно, что он выбрал и создал это сам. И вот мы стоим, растерянно прижимая к груди бесчисленные сокровища нашего мира, и не знаем, с чего начать.
Представьте, как это:
Дотронуться до своего лица