Марка та же, цвет тот же… Глядел-глядел, плюнул и пустил на замену!
– Спиваешься, механик! – припечатывает Печкин. – Раньше ты из любой лепешки обратно вещь слепил бы! Сядешь через водку.
– Ничего они не докажут! Ну был участковый, покрутился-покрутился, с тем и ушел.
– Он срока не тянул, он смелый! – язвит Тыква.
Самородок в своем углу поднимается и прокашливается.
– Будешь говорить? – спрашивает Пузановский. – Слушаем нашего Самородка.
Самородок, поглощенный своим «призванием», органически безнравствен. Всех присутствующих, за исключением Молоткова, он глубоко презирает.
– Я делаю все, что вам требуется, – жидким тенорком начинает он. – Печати, бланки, права, всякие дерьмовые справки – извольте. Но я работаю на четких условиях: вы субсидируете мои научные исследования…
Тыква насмешливо цокает языком.
– Да, мое изобретение мирового масштаба! – взвизгивает Самородок. – За мою универсальную антиржавчину мне простится все! Я еще буду за вас ходатайства писать насчет амнистии! И я предупреждал: не втягивайте меня в ваши подробности. Меня это отвлекает. Я занятый человек, поймите наконец!.. Но должен заявить, что нахожу недопустимым обращение с Борисом Анатольичем. Этомастер, у него в пальцах больше ума, чем во всех ваших мозгах. Я протестую! – срывается он на фальцет и неожиданно садится.
В наступившей паузе явственно слышна работа челюстей Пузановского.
– Слышь, Пузо, – ворчит Печкин, – хватит жрать одному.
– Разве я жру? – изумляется тот. – Жую по мелочи от нервов. Сейчас будем ужинать, но надо подвести итог.
– Чтоб меж собой никаких тайн, – говорит Печкин.
– Верно, Леша. С кем что случится – немедленно сообщать!
Компания вразброд одобряет резолюцию. Самородок пожимает плечами. Тыква придвигается к Печкину и шепчет:
– Я слыхал, того покупателя… который с юга… вроде водолазы ищут. Пузу сказать?
– Обожрется от нервов – лопнет. Да и нам-то с тобой что? Покупатель тогда просто не пришел… почему-то. Верно?
Тыква мечтательно улыбается, и Печкин отвечает ему мерзкой своей ухмылкой.
* * *
В комиссионном магазине радиотоваров Томин идет вдоль прилавка, рассматривая выставленную аппаратуру.
– О-о! – говорит он с непринужденностью толстосума. – Это у вас «Шарп» с индикаторной шкалой? И что, никто не берет?
– Только вчера поступил, – объясняет продавец.
– Если в порядке, возьму. Выпиши. А там никак «Грюндиг» с приемником? Я чувствую, куплю полмагазина! И мы с тобой все это будем красиво и долго заворачивать… – Понижает голос. – Найди мне еще парочку наушных – «Сони», «Акай», а?
Продавец уважительно склоняет голову.
– Вчера были и сразу проданы…
Забрав чеки, Томин направляется в помещение, где производится прием на комиссию.
– Простите, вчера тоже вы работали? – спрашивает он очкастого и надменного приемщика.
– Да, я, – величественно подтверждает он.
* * *
На допросе у Знаменского он утрачивает, однако, свою величавость…
Пал Палыч читает вслух написанное:
– «Гражданин, принесший вышеупомянутые магнитофоны, мне незнаком и ни на кого из моих друзей не ссылался». Просто некто с улицы?
– Товарищ следователь, к нам все приходят с улицы! И потом: я смотрю и оцениваю вещь. Человека я не замечаю, только его товар. Я товаровед.
– А своего брата заметите?
– Мой бедный брат умер в детстве.
– Зато двоюродный жив, имеет жену и двух дочерей. И здесь, в квитанции, они числятся у вас сдатчиками тех самых магнитофонов.
Чтобы избежать взгляда Пал Палыча, товаровед снимает и протирает очки, бормоча:
– Вы же знаете наше дурацкое правило: от одного человека не принимать двух одинаковых вещей… Потом нужно ждать, пока не продадут…
– А ему срочно требовались деньги, – договаривает Пал Палыч.